Мечтать не вредно

Выпуск № 7-127/2010, Проблема

Ни для кого не секрет, что мечта окрыляет человека, дает силы, надежду, импульс к жизни. Другое дело, о чем мечтать. Вот, например, подлинные театралы и лично я мечтаем о том, чтобы в нашем Краснодарском академическом театре драмы появились хорошие спектакли. Ну, вот мечтаем! И не блажь это, а потребность не только профессиональная – гораздо приятнее и полезнее для здоровья критика писать о спектаклях удачных, но просто неодолимая потребность изголодавшейся души. Но мечта мечтою, а реалии реалиями…

Однако есть мечты и более конкретного и естественного порядка. Например, у засидевшейся девушки, героини нашумевшей в 50-е годы в Америке, а в 70-е – в нашей стране пьесы Ричарда Нэша «Продавец дождя», Лиззи была мечта выйти замуж. Но мечта – мечтою, а в реальности она, закомплексованная, красивая отнюдь не внешней красотой, проживает в «отдаленном районе», не знаю, какой там дом от угла, но очень отстраненно от простого человеческого общения, какие уж тут матримониальные мечтания. И окружена она всего тремя мужчинами: отцом (по-американски – «па») и двумя братьями – Ноем и Джимом.

И все бы ничего, но очень уж она в общепринятом смысле некрасива, а в нашем премьерном спектакле, поставленном главным режиссером театра Алексеем Ларичевым, еще и не здорова, причем патологически, крайне, опасно больна. Правда, в тексте Нэша про это ни гу-гу, но глазам-то доверять можно. В дикую жару, о которой, кстати, автор неоднократно напоминает читателю, а театр со сцены соответственно – зрителю, бедная девушка ходит всю свою одинокую дорогу в шерстяных носках толстой вязки и наглухо застегнутой мужской (прошу на это обратить особое внимание!) плотной рубашке. Это, вероятно, должно нам живописать одолевший ее внутренний холод, просто какое-то хроническое обморожение. Но это что, она и спит где-то за пределами дома, потому как члены семьи в начале пьесы чутко прислушиваются изнутри к входной двери, стараясь определить, не проснулась ли героиня. Кстати, и мужскую рубаху героиня меняет на платья за той же входной дверью. И опять-таки, все это можно было бы пережить малой кровью зрителя (и критика), если бы дальше события разворачивались по автору, до боли знакомому, написавшему замечательную пьесу, ту самую мечту и надежду, о которых говорилось выше, вот уже несколько десятилетий дарящую миру.

Но в спектакле все не так, как у автора. Ну, просто все!

Пьеса-то трогает, история завораживает, и ожидание чуда, живущее в каждом из нас, позволяет сопоставлять свои переживания с авторской идеей. Но, увы, увиденное на сцене идентифицировать с этим категорически нельзя. Идея автора искажена до предела, точнее – до беспредела или до бурлеска. Так что заявленной в программке притчи не видать даже в удесятеренный театральный бинокль.

До начала, как только открылся занавес, а свет еще не набрал силу, по комнате, где и происходят почти все события пьесы, проходит, пристально вглядываясь в лицо спящего отца семейства, Некто; вгляделся и пошел себе. Он-то пошел, а у зрителя осадок остался: то ли инопланетянин залетел понаблюдать за человечеством, то ли тать ночной присматривается, крепко ли спит хозяин, чтобы свершить свое черное дело. Ну, вот так прошмыгнул и скрылся в потемках.

Это потом выясняется, что зовут его Билл Старбак, он же Торнадо Джонсон, он «же Гоша, он же Жора», ну, вы знаете, это из другой сказки о внезапно сваливающемся счастье.

Так вот, живет в этой опаленной солнцем и забытой Богом, хоть и американской, но глухой провинции, еще буквально несколько человек, и только один из них – холостяк (а на поверку выясняется – брошенный муж), т.е. потенциальный жених для болезной девушки, которого па и братья решили пригласить на обед. Лишняя тарелка так и осталась бы стоять на столе, если бы тот самый тать ночной с манерами массовика-затейника в дом не ввалился. Прямо вот так ввалился и говорит: я тут не прочь и пообедать, но еще за 46 долларов вам организую животворный для вашего скота, полей и душ дождик, ну, прямо ливень. То есть фирма гарантирует. А поскольку надеяться больше не на что, то папаша Карри, человек непрактичный и небережливый, доллары таки отдает.

А на поверку получается, что за эти же оговоренные деньги обездоленная девушка под отчаянный крик отца прыгает в оркестровую яму, выползая почему-то по стремянке на чердак, где отдыхает затейник. И там происходит то, за что братья должны были бы набить ему по-американски «фейс». Но им не до того. Потому как старший брат, исходящий ненавистью к окружающим и почему-то при этой психологической наполняющей ведущий все хозяйство и единственный реально работающий на ферме (папа-то – индифферентный мечтатель, а младший – и драться не умеет).

Ну, ясное дело, конец не за горами, а исключительно за антрактом, вот только насколько он оказывается счастливый. Замуж несговорчивый столовник потенциальную невесту все же позвал. Но в трактовке режиссера-постановщика незваный гость все же трактуется ближе к татю ночному, нежели полумистическому персонажу, миссионеру, пришедшему в этот дом, чтобы творить добро и делать мечту реальностью.

Да и с дождем, скажем честно, авантюра не удалась. Потому что вместо обещанного «дождичка в четверг» в доме прорывает водопровод или еще что-то, отчего реально и активно по полу(!) хлещет вода, устремляясь потоком прямо в оркестровую яму, уже не раз использованную в спектакле для прыжков. И герои начинают в этой обрушившейся влаге плескаться, плюхаться в нее и брызгаться, а потом расползаться из этой жижи – каждый в свою сторону. Замечу, что в это время крыша дома буквально сворачивается, чтобы показать пространство жаждущей влаги земли, и именно в тот момент, когда все так ликующе барахтаются в прорвавшемся водопроводном потоке (!).

(Замечу, на четвертом спектакле кое-что изменилось. И дождь «нашелся», и осчастливленные герои выбежали вместе на простор, и актеры начали искать какую-то логику их поступкам и настроениям. Но почему только на четвертом?)

Конечно, у Ричарда Нэша все совершенно иначе по смыслу, интонации, манере – но в нашем спектакле прочитывается именно так: пришел тать ночной, деньги хотел присвоить – шериф помешал, оприходовал старую деву – и... выдал ее замуж. Так что все с рук сошло.

Конечно, бывают на театре неудачи, вызывающие потребность написать глубокие и серьезные профессиональные размышления, что называется, «в стиле Белинского», быть может, родить диссертацию о причинах творческого несовершенства некоего сценического произведения.

Этот же спектакль подвигает на ернический тон исключительно потому, что ничего серьезного и трогательного в головах и сердцах зрителя не оставляет – прошу не путать с замечательной пьесой, которая работает на зрителя сама по себе, иногда правильно услышанная на уровне текста там, где режиссер его не совсем завуалировал своими придумками. Но путает зрителя он замысловато, я бы даже сказала изворотливо: например, внутренний голос героини почему-то МУЖСКОЙ! А почему бы и нет, при последних достижениях медицины! Но этот феномен с голосом повисает в воздухе, не имея шанса быть кем-нибудь прочитанным, поскольку далеко не каждый зритель может в нем узнать голос актера, исполняющего роль Старбака.

Так вот, к находкам режиссуры можно отнести перемещения шерифа и его помощника Файла, того самого, последнего из женихов, из двух противоположных порталов – в одной картине шериф слева, а помощник — справа, а в следующей – наоборот, при этом не поясняется, что их поменяли должностями. Или активный «оживляж» на монологе о дожде, выраженный в стремительных и бессмысленных передвижениях героя.

Этот пришелец, дарящий дождь на землю и спасающий от засухи сердца героев пьесы (А.Семикопенко) – надсадно активен, нагл, вульгарен, экзальтирован. Такому ни один человек не поверил бы, не доверил бы ни судьбу скота, изнывающего без дождя, ни, тем паче, судьбу дочери, изнывающей без любви! Более того, режиссером Ларичевым весьма четко прочерчена линия интимных событий между героиней и гостем, что абсолютно переворачивает его миссии в этом доме, определяя его однозначно именно татем ночным.

Исполнительница роли Лиззи, опытная актриса Марина Слепнева, приехавшая к нам из Тюмени вместе с главрежем, в этом спектакле выглядит весьма странно: она напрочь лишена обаяния, энергетики, актерской заразительности в сценах, где требуется какой-то профессиональный объем. Героиня почему-то говорит все время в фальшиво-стонущих интонациях, в манере игры шарахается от живописания убогой, болезненно несостоятельной женщины к опытной, даже изощренной обольстительнице, которую она слишком органично для скромной девушки изображает, как бы срывая с себя оковы застенчивости.

Роль помощника шерифа Файла исполняет герой-любовник театра Евгений Женихов, буквально расцветший в этой ипостаси при главреже Ларичеве. Замечу, от первых спектаклей к последующим роль активно наполняется смыслом, элементами психологии. Речь не о тех вожделенных нюансах и импровизационных моментах, образы обогащающих. Речь о сути и смысле, о том, что в этом спектакле почти все образы схематичны и неубедительны, отнюдь не аллегоричны, а лишь неуместны в этой умной, тонкой и иррациональной драматургии.

У автора основа конфликта – это сшибка двух жизненных позиций, двух философий: приземленной и романтичной, серой, погрязшей в безнадежности и приподнимающей жизнь над суровыми и корявыми ее реалиями. Здесь же все члены семьи – заложники старшего брата. Исполнитель его роли Г.Хадышьян так однообразно изображает свою хозяйственность, замешанную на нелюбви ко всему живому, что поверить ему нельзя ни в одном слове, тем более в нелепом падении перед сестрой на колени в момент произнесения «приговора» ее безнадежности. Нелогично, пусто и неискренно.

Только глава семейства Карри (А.Горгуль) убедительно романтичен, оправдательно инфантилен, он по-доброму пытается внушить болезненной и страшненькой дочке, что она будет счастлива. Да еще – младший брат Джим (А.Тихонов) – веселый шалопай, искренне привязанный к сестре, влюбленный и занятый важнейшим в его возрасте делом, срыванием «красной шапочки» с подружки по танц-боллу.

Но их истории – не главные в этой пьесе. Создалось впечатление, что режиссер смысла ее не понял и актерам не объяснил, что называется, не «размял» драматургический материал. Да и зачем? Он-то пьесу когда-то читал, когда ставил ее раньше. Жаль только, не сумел вдумчиво, глубоко постичь ее смысл. Все грубо, примитивно, и все фальшиво!

Справедливости ради замечу, что и с другими авторами Ларичев обошелся, прямо скажем, не с большим пиететом. И если, говоря о последней премьере, приходится использовать тон саркастический, то общая ситуация в театре – поистине драматическая. За два года художественного руководства театром Алексей Ларичев осуществлял только переносы своих спектаклей – и ничего, рассчитанного на нашу труппу, и ничего, хоть как-нибудь определяющее художественный вектор театра!

Лет семь назад Алексей Ларичев в качестве приглашенного режиссера перенес «Чуму на оба ваши дома» Горина, тоже не попав в жанр. Все очень надрывно-серьезно.

Три года назад он перенес на нашу кубанскую землю спектакль «Non dolet» по «Черной невесте» Ж.Ануя. Спектакль выигрышный, кассовый. Но здесь смыслообразующий образ спектакля создала сценограф и художник по костюмам Ирэна Ярутис. Еще большее значение и, пожалуй, главное его достоинство – работа пластиографа Эдуарда Соболя. Он сумел создать мизансценическую партитуру, где нет случайных движений, где жест, пластика «говорят». И все же спектакль не стал событием для театра и города. Режиссерски же он решен весьма сомнительно, исходное событие и финал не решены: образно говоря, не понятно, отчего герои начинают кататься по сцене, кульминацией спектакля является половой акт, и что совсем необъяснимо – отец героини энергично комментирует гибель детей, как заправский спортивный комментатор футбольный матч! И никакая зрелищность эти смысловые пустоты не прикроет.

Уже войдя в театр главным режиссером, Алексей Ларичев так и не удосужился поставить НОВЫЙ спектакль, для себя новый, требующий мобилизации творческого потенциала, и для исполнителя дающий возможность создать образ, рожденный мозгом, нервом, профессионализмом тандема «режиссер-актер», а не примериванием на себя чужого клише.

«Яблочный вор» К.Драгунской — следующий «подарок» главрежа Краснодару. Мне кажется, вообще на сегодня это не слишком достойная внимания пьеса. Приятно поразившая в других постановках, И.Ярутис создала здесь нефункциональную сценографию, которая оставляет тягостное впечатление. А любви-то в спектакле не родилось. Пустые мизансцены ради мизансцен – это, похоже, характерная примета режиссуры Ларичева.

Бессмысленно двигаются нефункциональные ставки Ярутис, красятся и остаются неокрашенными, моются, оставаясь грязными, окна, катаются детские машинки, строится домик мечты – но про них тут же забывают, и оседают они в сознании не «приращением смысла», а брошенными в никуда пустыми затеями. Что называется, говоря по Брехту, у режиссера Ларичева, похоже, не подключено «критическое суждение».

Следующим перевозным опусом главрежа был «Нахлебник» И.С.Тургенева. Бенефисный спектакль был «задуман», если можно так сказать, а точнее – прилажен к юбилею великолепного актера, любимого Краснодаром народного артиста России Анатолия Горгуля. Щедро одаренный природой красавец-бенефициант, при всем его мастерстве и обаянии, в рамках заявленного режиссером рисунка как бы существует сам по себе: артист-то чувствует, а режиссерское прочтение не позволяет обрести этим чувствам смысл и глубину. Не потрясает и героиню (две очень разные актрисы эту роль исполняют, но сути образа это не меняет) история ее рождения, не вызывает сострадания история их взаимоотношений с Кузовкиным, и ничего убедительного, внутренне объяснимого и логичного в спектакле не происходит.

Режиссером ничего не выстроено, не решено, и Тургенев остался не «прочитанным». Более того, пошлая, грубая манера поведения «дворян», мелкопоместных и столичных, пьесу уплощает, примитивизирует. И становится безысходно скучно и жаль публику, пьесу не читавшую и плохо подумавшую об Иване Сергеевиче, а его самого – еще жальче. Здесь только один исполнитель попадает в дух Тургенева, исполнитель роли Иванова Александр Катунов, да и то вопреки автору Ларичев оставляет этого героя в стане беспородных пустых насмешников-подонков.

Только оформление И.Ярутис кажется достойным, по крайней мере, оно создает красивую картину разрушающегося усадебного дома, сада в его увядающей красоте. Но без правды психологической мотивации, без точности в обрисовке дворянского гнезда, без атмосферы тургеневского времени «Нахлебника» нет.

И становится жаль краснодарского зрителя, которого воспитывают на таких спектаклях. А главное: все спектакли Ларичева в Краснодаре – переносы! Секонд-хенд, причем не самого лучшего кроя. Для сегодняшнего залетного режиссера перенос – дело обычное, «обыденное», как в старину говаривали: «об один день». Для режиссера, принявшего академический театр, факт настораживающий, если не дискредитирующий.

Да и потом, по каким художественным законам выстраиваются спектакли Ларичева? Так хочется углядеть смысловую тенденцию, художественное кредо, новым главрежем исповедуемое, чтобы можно было судить его «по законам, самим художником заявленным». Не получается. И смысл драматургии поверхностен и размыт, и актеры зачастую работают в разных жанровых регистрах, и потеряно понятие ансамбля, и раздражает пошловатая тенденциозность.

Что еще симптоматичней, сложилась абсолютно четкая картина: Алексей Иванович Ларичев, 13 с половиной сезонов возглавлявший Тюменский областной театр драмы, сделал из Краснодарского академического театра его филиал на Юге России. Это что – честь для нашего театра или горькая его судьбина?

И вот тут уже встает вопрос: зачем, каким образом, за какие заслуги пред искусством Ларичев был приглашен возглавить академический театр в нашем райском краю?!

Ему бы приложить энтузиазм, профессионализм и опыт – выхватить театр из бездны, в которую тот неумолимо низвергается. Мало того, что Алексей Ларичев осуществляет только переносы собственных «шедевров», он не провел ни одной «чистки» спектаклей, до него поставленных и давно идущих в репертуаре. А он ни одного спектакля, до него рожденного, и до конца не досмотрел! Годами не играные спектакли выпускаются на зрителя после одной (!) репетиции, проводимой кем-нибудь из актеров! Ведущие актеры два года не заняты, играют несколько «приближенных», поднятых главрежем, им довольных и даже им восторгающихся. Им же он позволяет пренебрежительно относиться к традициям театра, к маститым «старикам». Это видит труппа, и труппу это разлагает, деморализует. Самодеятельные гении творят на сцене – что хотят!

Более того, рукой художественного владыки Алексей Ларичев подтягивает в Краснодар своих апологетов. Например, А.Горбань осчастливил нас спектаклем «Ревизор!», известным, увы, чуть не половине нашей все еще огромной страны.

Эта постановка – откровенная провокация. Как будто Гоголь и его драматургия со своим текстом попали прямиком в «Комеди-клаб». Поставив простенький по исполнению и пошлый по задумке капустник, затянувшийся на три с половиной часа, не изменив ни одного слова в комедии, господин Горбань уничтожил в нем Гоголя – это тоже уметь надо. Как будто Гоголь устал от гражданского служения, и пьеса его, растеряв смысл, обратилась из саркастической боли за Россию в постмодернистское шоу.

Да, учителя-словесники ринулись в театр, влача стада старшеклассников на Гоголя. Теперь же они все с возмущением от театра отринули, думаю, надолго, кто-то навсегда. Но к господину постановщику, что называется, претензий нет – он так видит; это его эксперимент над Гоголем, пусть Николай Васильевич сам с ним и разбирается. Счет, творческий и человеческий, хочется предъявить опять-таки господину Ларичеву. Он-то, в отличие от нас, дорогой спектакль-капустник видел раньше, в Тюмени, постиг его, простите за пафос, эстетическое «кредо». Значит, и его, Ларичева, кредо таково. Но, честное слово, Гоголь не отказывался от духовного служения России, и за него эту сакраментальную позицию менять не стоило.

Ну да Бог с ним, с Горбанем. Ездит он по стране, ставит «ревизоров», пусть. Краснодар-то тут при чем? В городе, где два драматических театра, а в театре – всего четыре премьеры в сезон, такие экзерсисы ни к чему. Слишком дороги во всех смыслах – и материальными и духовными потерями. Ибо наш не самый «маленький» и не самый дремучий в культурном смысле город, город с прекрасными традициями, с доброй и подготовленной публикой, заслуживает лучшей театральной доли.

И вообще, почему театр сегодня пыжится развлекать зрителя? Развлекаловки и к дивану много подают. Да не надо делать из классики шоу! В шоу главное – объединить зрителя, чтобы повеселиться, отдохнуть. Театр – для уединения в себя, для того, чтобы сопоставить то, что на сцене, с тем, что внутри человека. В этом была и есть великая и уникальная цель театра, его смысл и предназначение. Эта мысль не нова, не революционна, и не одни критики в стране это понимают. Но, увы, зачастую те, от кого судьбы театров зависят, не слышат тех, кто понимает. А хочется, мучительно хочется, чтобы услышали! А еще больше хочется, чтобы понимали сами.

Алексею Ивановичу доверили театр и доверились в театре. Но стал ли он подлинным лидером, способным определить и выстроить для театра художественную программу? А это не только, а может быть, и не столько репертуарная политика, но и определение, выстроенность единой эстетической концепции. Это воспитание актеров, и не только молодых, самоуверенных и считающих себя достаточно поднаторевшими в профессии, но и взрослых, сложившихся, однако за десять лет безвременья «распоясавшихся» без режиссерского строгого глаза. Это создание системы взаимоотношений, интеллигентных и доброжелательных, которые, увы, ныне здесь на грани исчезновения. Это воспитание тех качеств, в коллективе несколько потерянных, которые не позволяют актерам забывать, что Театр — искусство коллективное.

А еще искусство – дело сколь ремесленное, столь и Божье! Да, художник имеет право на неудачу. Ну, не получилось, не сложилось, не срослось. Бывает. Но режиссер не имеет права на клонирование своих неудач!

Если Алексей Ларичев профессионально не в состоянии адекватно оценить свои спектакли, сообразно современному художественному процессу, то должны быть люди, отвечающие за этот театр, способные ему это объяснить!

Однако руководитель департамента культуры Наталья Пугачева мало знакомому, ничем себя не зарекомендовавшему человеку и профессионалу в первый же год доверила, помимо академического театра, еще и студентов, был набран актерский курс при театре. (Замечу, что наш Университет культуры и искусств актеров выпускает.) Как-то она в телевизионном интервью на вопрос о печальной судьбе академического театра ответила: «Видно, аура у театра такая неблагополучная».

Но те, кто обитает, а не обретается в культуре и искусстве, знают, что творческую ауру как раз и создают творческие люди. Просто люди должны руководить театром неравнодушные, профессиональные, ответственные, талантливые, в конце концов, с подлинными лидерскими качествами, со своей, пусть и не удобной для начальства, художественной линией. И тогда «аура» в театре возникнет иная, плодотворная, живая, светлая и действенная.

«Мечтать не вредно», как говорит героиня Нэша. Она, безусловно, права! Вот так и в Краснодаре мечтают о том, чтобы культурой управляли люди, разбирающиеся в ней, могущие отличить «зерна» искусства «от плевел», глупость от простоты, напыщенность от содержательности, а шоу от искусства Театра. Мы не перестаем мечтать, что появится в Краснодаре талантливый режиссер, по-настоящему творческая личность, лидер, способный поднять, а не спускать театр на тормозах по нисходящей в бездну духовной пустоты, пошлости и примитива.

Мечтать ведь не вредно. Помечтаем еще!!!

Фотогалерея