Юбилей Павла Хомского

Выпуск №8-128/2010, Юбилей

Жил-был в Москве обычный мальчишка. Из тех, кого принято называть дворовыми, в смысле — растущими во дворе, ибо отец с матерью с утра до вечера на работе. Как все — дрался. Как все играл в футбол. И совсем не собирался становиться режиссером, хотя и наследственность давала для этого все основания (Алексей Михайлович Грановский, один из создателей Государственного еврейского театра, приходился ему дядюшкой), и соседство к этому располагало (ГОСЕТ находился в соседнем доме, и окно комнаты мальчика было как раз напротив окна Михоэлса). Но по малолетству ему хотелось служить вовсе не Мельпомене с Талией, а «царице полей», сиречь артиллерии.

А театр просто ждал своего часа. Исподволь проникая в душу мальчишки с легендарной «Принцессой Турандот», с «Лесом», с «Отелло». И час этот пробил как раз тогда, когда, по мнению древних, музы должны были замолчать, ибо заговорили пушки. Мальчишке было всего 16. Пушки гремели вовсю, но голос муз все равно звучал в его душе. И когда канонада наконец стихла, а на груди у мальчишки засияла медаль «За победу над Германией», он отправился штурмовать московские театральные школы. Павел Хомский мог оказаться и в Щепкинском, и в Щукинском, и в ГИТИСе, но выбрал студию Константина Сергеевича Станиславского, последнюю из тех, что взросла под крылом Мастера. Днем — учеба. Вечером — театр. Одним из самых любимых был Театр им. Моссовета. Но и самые смелые мечты не могли открыть ему, что наступит время, когда он сам будет ставить спектакли в этом театре. Мало того — руководить им.

За веселыми, бесшабашными, полными надежд студенческими годами пришли годы режиссерских странствий. Веселости и бесшабашности становилось все меньше, горького опыта — все больше. Все как у всех. Только большинство под тяжестью этого опыта теряет веру и в себя, и в жизнь. Но это не про Хомского. Ибо таков уж характер — разочарования и прозрения он обращает в крупицы мудрости, мерно струящиеся в часах его жизни.

Режиссер — профессия душевно опасная. И Павел Осипович понимает это, как немногие из его собратьев по цеху. Режиссер — это власть, практически ничем не ограниченная. В первую очередь — над актером. Над его душой, над нервами и сердцем. Мало кому удается избежать этого сладкого соблазна: вылепить из «человеческой глины» нечто, полностью отвечающее твоему замыслу. Хомский убежден: самоутверждаться за счет актера — последнее дело на театре. Исключения, коих немного, только подтверждают правило. Ведь режиссер, каким бы изобретательным и энергичным он ни был, с третьим звонком исчезает со сцены, оставляя ее актеру. И самый тонкий, самый изощренный замысел лопнет, как мыльный пузырь, если актер не поверит в него так же, как и режиссер. Вплести чужую природу в то, что родилось в твоей собственной душе, — умение редкое по нынешним временам. Впрочем, оно и раньше не на каждом шагу встречалось в театральном мире. Умение слушать и слышать другого, искать возможности сделать его своим союзником и соратником - вот ключ, которым по мнению режиссера Хомского, отметившего 85-летний юбилей, можно открыть дверь любой постановки. Не потому ли его спектакли живут так долго?

У Театра Моссовета — свой зритель. Неслучайный. Не падкий на новаторство ради новаторства. Преданно любящий этот театр. Искренний и светлый. Может быть, немного наивный. Но в наш прагматичный век не так уж и худо сохранить в себе хоть каплю наива, этой искорки донкихотства. Хотя бы в качестве противоядия против злобной пошлости бездушного нового века.

Фто Михаила Гутермана