Вздумалось козлику/XVI фестиваль национальной театральной премии "Золотая Маска"

Выпуск 9-129/2010, Фестивали

Поставив на сцене БДТ «Месяц в деревне», Анатолий Праудин расплел все тургеневские кружева, оставив в руках у зрителя только те нити, что связывают бессмертную человеческую душу с грешным телом.

В этом спектакле, наверное, слишком много разума и очень мало сердца. Кого-то это коробит: ну как же, Тургенев все-таки! Но мы ведь не современники Ивана Сергеевича (трудно сказать, к счастью или совсем наоборот, но малая толика прекраснодушия нам всем бы, пожалуй, не помешала) и жизнь наша не может не коробить. Возвышенные романтические чувства сегодня театральным подмосткам противопоказаны. Если происходящее на сцене слишком отличается от реальной жизни, зрителя оно мало трогает. Отсюда, кстати, и любовь к всевозможным Куни и Камолетти. Если муж с молодой любовницей – в курятнике, а жена с лучшим другом дома – за стенкой, в коровнике: это на ура, ибо сплошь и рядом, то есть сермяжная правда жизни, а для многих так и просто – личный опыт. А вот если молодая замужняя дама в течение трех часов рассуждает о природе человеческих чувств, томясь от любви к еще более молодому учителю собственного сына и в финале так и не прыгает с ним на сеновал – это, извините, нонсенс по нынешним временам. Не бывает-с!

И что с того, что в обоих случаях людьми движут одни и те же силы. Те самые, что привязывают душу, чающую тепла, нежности и взаимопонимания, к телу, раздираемому инстинктами, которыми напичкала его мать-природа. Вот эти-то силы и являются, по сути, теми коварными Парками, что раскручивают нить каждой человеческой жизни. Ничего мифологического. И даже поэтического. Сплошная физика-химия пополам с биологией. Их-то и вытащил на поверхность Анатолий Праудин, освободив от тургеневских хитросплетений, сделав очевидными тем, кто сюртуков с кринолинами никогда не носил и домашнего воспитания на четырех языках не получал. Может, потому и вызывает этот спектакль такое в равной степени яростное отторжение и у адептов «новых драматургий», и у ревнителей классических традиций, осененных именами Товстоногова и Эфроса. Слишком узнаваемыми, слишком сегодняшними получились у Праудина позапрошловечные тургеневские герои.

И трактор, на котором время от времени раскатывает неугомонный студент-учитель Беляев (Руслан Барабанов) тут совершенно ни при чем. Равно как и бензопила, с помощью которой под занавес калечат ни в чем не повинного деревянного «козлика», в течение всего спектакля верой и правдой служившего энергичному юноше физическим компенсатором так и не растраченного сексуального пыла. Или электродрель, чей рокот все время перебивает идиллическое птичье пение. Конечно, это вольности, но вполне, на мой взгляд, простительные, ибо любое повествование, отстоящее от нас во времени и пространстве, мы с большей или меньшей отчетливостью (или, если хотите, – детализацией) проецируем на самих себя и окружающий нас предметный мир. Но если копнуть поглубже, то становится ясно: эти «несуразности» лишь усиливают, доводят до абсурда трагическое несовпадение «агрегатных» состояний душ и тел практически всех действующих лиц, за исключением, быть может, старухи Ислаевой (филигранная работа Марины Адашевской) и маленького Коленьки. Эти двое, старая да малый, избегли устроенного режиссером анатомического театра: в одной тело уже умолкло, в другом еще не пробудилось, а к жизни души сей жестокий анатом относится все-таки бережно. Для них песенка о сереньком козлике – всего лишь детская сказочка.

Зато с остальными персонажами режиссер обходится куда как суровее, погружая их в условия, в которых и жить-то непросто, не то что любить (сценография Александра Орлова): летний густой жар, разлитый по сцене, выцветшее небо, опрокинутое в огромный слегка флуоресцирующий экран, лохматая пакля, вытесняющая людей из пространства, которое вдобавок и наклонено, как палуба корабля, собирающегося идти ко дну (своеобразный поклон Анатолию Эфросу, диагностировавшему «Месяц в деревне» как пьесу, «в которой что-то сдвинулось»). Вроде снисхождения они и не заслуживают, поскольку вместо того, чтобы жить, занимаются бесконечным выяснением отношений (ох, не зря Иван Сергеевич полагал, что пьеса его не столько для игры, сколько для чтения предназначена).

Наталья Петровна (Александра Куликова больше похожа на Снежную королеву, чем на живую женщину) о чувственной любви ничего не знает («я сама никогда не была молода»). Устав от благородства своего платонического возлюбленного, она пытается хоть ненадолго попасть в так и не прожитую бурную юность, но у нее просто не хватает на это духу. Супруг ее (Михаил Морозов играет умного человека в безвыходном положении), понимая, что семейные отношения уже не отремонтировать, прячется за хозяйственными заботами, чтобы не видеть, как столь тщательно возводимый им мир вот-вот рухнет под напором ураганных страстей. Ракитин (Василий Реутов тоже играет умного человека, только в заведомо дурацкой ситуации) страдает от неутоленной страсти к замужней даме, положение которой освобождает его от необходимости совершать решительные поступки. Верочка (Юлия Дейнега) не в состоянии сладить с собой, ибо повзрослела она гораздо быстрее, чем сумела разобраться в правилах игр для взрослых. А Беляеву, разворошившему это окутанное летней дремотой дворянское гнездо, взбаламученные им страсти только мешают жить в свое удовольствие. Вздумалось им дурью маяться, так пусть и получают, что заслужили.

Но вот противоречие, которому я лично объяснения не нахожу. В понимании Праудина, и его спектакли лучшее тому подтверждение, любовь, даже разделенная, сиречь – счастливая, все равно беда, стихия, которая корежит человека, ломая привычную, устоявшуюся жизнь. Значит, жалеть он должен всех – и тех, на кого это цунами обрушилось (они же не виноваты), и тех, кого оно просто смыло за борт (они виноваты еще менее). А ему, похоже, и впрямь никого не жаль. Кроме разве что второстепенных персонажей (блестящий ансамбль – Ируте Венгалите, Андрей Шарков, Сергей Лосев, – где каждый умудряется быть солистом), каждому из которых пусть скромный, но лучик счастья все же достается. Иначе с чего бы ему лейтмотивом спектакля делать отаранжированную до неузнаваемости песенку про глупого козлика (композитор Николай Морозов раскрутил незамысловатую мелодию от шансонетки до траурного марша). Жил он себе припеваючи у бабушки, как у Христа за пазухой, так нет же – вздумалось ему в лес погуляти, острых ощущений ему захотелось!

Ну и о чем тогда получается спектакль? О том, что уравновесить разум и чувства человеку не под силу? Но стоило ли ради этого огород городить? О том ли, что никакого благородства на свете более не существует: Беляев уезжает, а остальные остаются, что называется, при своих, вовсе не потому, что так высоконравственны – просто смелости у них на сильные чувства не хватило? Но для Праудина с его анатомическим чутьем это слишком мелко, чтобы не сказать очевидно. И тургеневский постулат непознаваемости человеческих чувств тут не проходит, ибо Праудин эту непознаваемость отрицает. Так не тут ли собака и зарыта?

Не существует для «homo прагматикус» невыразимых чувств, на которые, по мнению Тургенева, можно «только указать». Все можно препарировать, классифицировать, взвесить и оценить. А может, все еще хуже, и чувств для него вовсе не существует (и на что почти четыре часа в театре убил, если ничего так и не произошло: никто ни с кем не переспал и даже самоубийства так и не случилось!) В том-то и трагедия. В смысле «песнь козлов».

Фото Михаила Гутермана

Фотогалерея