Ростов-на-Дону

Выпуск № 1-131/2010, В России

Две премьеры венчали сезон в Ростовском музыкальном театре: опера А.Бородина «Князь Игорь» и балет «Драма на охоте», где А.Чехова и П.Чайковского сделали соавторами.

«Князь Игорь» - масштабная по затраченным усилиям всего коллектива работа, начиная с дирижера Валерия Воронина и заканчивая высокопрофессиональными цехами. Режиссер Юрий Александров и художник Вячеслав Окунев надеялись на способность слушателей к ассоциациям и сопоставлениям, но не были озабочены тем, что именуется исторической достоверностью.

Языческая Русь освещается ликом Богородицы, деревянные ворота сработаны под кованое литье. В нескольких сотнях костюмов, как всегда, тщательно проработанных художником Натальей Земалиндиновой, можно обнаружить и среднеазиатские мотивы, а роскошь «Востока вообще» к Х веку вряд ли имела такой размах. И вряд ли княгиня могла выйти простоволосой перед войском прощаться с супругом и напоказ выставлять свои чувства, точно молоденькая хуторянка семь столетий спустя у стремени мужнина коня (и ее тут же сурово одернули бы, поскольку казачий этикет слез не позволял). То есть приметы других эпох постоянно возникают в спектакле. Вероятно, следование реалиям времени просто не входило в намерение постановщиков, ибо генеральная мысль о губительности раздрая вроде бы от этого не пострадала. Ведь она все равно остается острой и болезненной независимо от того, происходило ли дело в дохристианскую пору, или в позднейшую эпоху, или в годы, на нашей памяти минувшие.

Создатели спектакля на этот счет иллюзий не испытывают, видимо, зная, что исторические уроки ни отдельному народу, ни всему человечеству впрок не шли. Потому никакого величания и ликования по поводу возвращения князя Игоря из плена в их версии нет. Точно Одиссей из многолетних странствий-мытарств, появляется князь в Путивле, но, не в пример сохранившему силу античному герою, изможденный, седой, с отрешенным взглядом.

По существу мотив расплаты за трагическую вину только здесь и начинает звучать, а до этого момента Петр Макаров представляет героико-романтическую, весьма картинную фигуру.

В эпилоге (программка подсказывает: «...и собрались они там, где все равны») люди в белых одеждах горюют, вспоминая о выпавших им испытаниях. Тут же седобородый старик, который в первой картине отказывается благословлять Игоря на поход против половцев. Загадочная фигура: не то святой старец, не то провидец, не то калика перехожий. В финальной картине ноги его подкашиваются, и, в конце концов, с выражением запредельной скорби он падает на колени, опираясь на палку. Выяснилось, что это корявенькое создание - летописец. Боян то есть, наперед знавший о бесславном конце Игоревой затеи. Вся сцена потустороннего мира эффектна, но в ней растворяется мысль об ответственности верховного правителя за свои деяния.

С одной стороны, авторы спектакля настаивают на том, что показывают вовсе не уходящую в глубь веков, а живую историю, а с другой - иссушают ее излишней декоративностью, муляжами, штукарством. Трудно понять, зачем знаменитая ария «О, дайте, дайте мне свободу» нагружена борьбой правой руки князя против левой, удерживающей движение клинка в собственное сердце. Из этого же ряда - и поднос с яствами в руках князя (!), и устрашающее шествие бояр, и безобразия челяди, отплясывающей на столе ввиду храмового здания.

Сладковатый образ Владимира Игоревича (Александр Лейченков) мешает дуэту с Кончаковной (Элина Однороманенко) быть полнокровным. И голос певицы богаче интонационно, и любит ее героиня за двоих. Его же вокал лишен экспрессии. Владимир проявляет эмоцию в другом месте, когда с видимым удовольствием стегает плеткой плененного половца (хотя и не княжеское это дело).

Несмотря на то, что в сцене разгула у Галицкого есть, по-моему, прегрешение против вкуса, сам Владимир Галицкий в исполнении Юрия Алехина - не одномерный персонаж. Не просто злобный завистник и охальник. В его претензиях слышны ноты глубоко уязвленного самолюбия. Он жестоко мучается тем, что отодвинут от главной роли, оттого его протест принимает вызывающе уродливые формы.

Думается, природные данные отмерены Ю.Алехину не безоглядно щедрые (у него высокий бас), но имеющие перспективу развития. Вспоминая же великих исполнителей роли Кончака, отмечаешь, что басу Бориса Гусева в этой партии недостает мощи. Он «добирает» эффекта содержательностью пения без всяких «штучек», привлекательностью сценического облика.

Обладательница красивого и сильного драматического сопрано Елена Разгуляева пела на нашей сцене Лизу в «Пиковой даме», Виолетту в «Травиате», Мими в «Богеме» и везде была хороша. Партией Ярославны, женщины стойкой, верующей и преданной, она завершила свои сезоны в Ростовском музыкальном. Какому-то театру повезло...

Год назад в концертное исполнение оперы знаменитые половецкие пляски вошли целиком, и нынче, пронизанные воинственным духом, поддержанные мощно звучащим хором (хормейстер Елена Клиничева), они произвели впечатление своеобразной красотой грозной силы и неустрашимости. «Порядок» этому неудержимому вихрю придал хореограф Юрий Клевцов, которого ростовчане впервые увидели как танцовщика в балетах «Гамлет» (Клавдий) и «Спящая красавица» (фея Карабос).

Ю.Клевцов выступил как ассистент балетмейстера-постановщика и в «Драме на охоте», по поводу которой восторги будут, мягко говоря, умеренными. Балет начинается с заставки, не оставляющей сомнений в замысле постановщиков: аргентинское танго в исполнении Полины Шахановой и Олега Сальцева таит обещание истории страстей. Танго предваряет и второе действие, подтвердив явленное вначале намерение.

Создатели спектакля полагают, что имели дело с романной формой первоисточника, и углядели в сердцевине драмы «несовпадение идеала, который сидит глубоко внутри Камышева, с реальной жизнью, которой он живет» (цитирую по программке). А на пресс-конференции мы услышали, что Чехов никого из своих героев не осуждает, а, напротив, всех понимает. Если прямые слова редактора газеты, куда Камышев принес свою исповедь, о том, что он журналисту «гадок и омерзителен», и последнюю фразу чеховского произведения: «Мне стало душно» - трактовать как сочувствие следователю-убийце, тогда конечно... Видимо, и слишком глубоко сидел идеал внутри Камышева, что не всем дано его засечь.

Сейчас все ставят «по мотивам», но этот спектакль не просто по мотивам. Мне кажется, что у Антона Павловича позаимствован сюжет, на основе которого создана история с некоторыми персонажами, мягко говоря, отличающимися от чеховских. Это неподсудно, особенно теперь, но если смещение происходит существенное, то, скорее всего, не стоит ссылаться на писателя, текст которого кое-где явно сопротивляется версии.

Итак, особенность этой истории, прежде всего, в том, что она рассказана языком музыки и хореографии. Это очередной драмбалет в репертуаре Музыкального театра и очередная работа в этом жанре главного балетмейстера Алексея Фадеечева.

Дирижер-постановщик Александр Гончаров имеет опыт создания музыкальной драматургии, основанной на сложной компиляции известных классических сочинений, дающих новую жизнь не менее известной пьесе. Речь идет о балете «Гамлет», поставленном на симфоническую музыку Шостаковича. И нынче чеховская драма зазвучала новыми голосами. Из всех (кроме шестой) симфоний и сюит П.И.Чайковского, из фрагментов «Времен года» и оперы «Воевода» слажено сочинение лирико-драматического свойства на вечную тему любви и смерти. Возможно, из соображений популярности использован вальс Е.Доги и по принципу «народу нравится» - скверная сцена с цыганским хором. Скверная не «по факту» (этот мотив есть и в чеховском произведении), а по решению, досадно шаблонному и по сути останавливающему действие.

Художник Степан Зограбян погружает историю короткой жизни лесниковой дочки Оленьки в тревожный декоративный мир. За тремя арками с древесными аппликациями виден рисованный задник с уходящей перспективой леса. Лес манит, затягивает, как губительная воронка. Оттуда легкой бабочкой выпархивает «девушка в красном», впервые увиденная Камышевым. В лесу же произойдет и убийство.

Эти опасные заросли «раздвигает» довольно объемная жанровая сцена. Веселится ярмарка, и есть возможность рассмотреть ее в подробностях. Прилавки с пузатым самоваром, связками бубликов, расписными досками и ковшами, офеней с лотками, из которых торчат булки и зеленые хвостики каких-то плодов. «Танцуют все»: гимназисты и офицеры, дворовые люди и карманные воришки. Тут же перед Толстым сгибается в верноподданнических коленцах Тонкий, делает несколько па дама в белом платье, с белым шпицем на поводке и пристроившимся сбоку воздыхателем в белом костюме, со щегольскими баками (это якобы Гуров). Хмурит брови унтер Пришибеев, и не менее хмурый Беликов в черном, под черным зонтом мерит осуждающим взглядом велосипедистку. Тут же крутится, как окажется позже, горький пропойца, который носит фамилию Пшехоцкий, не имеющий никакого отношения к чеховскому персонажу и слоняющийся среди обитателей городка без всякой пользы для фабулы драмы.

Короче говоря, кого тут только не встретишь! Точно на Невском проспекте, только уездного розлива. Это среда, в которую вписаны герои любовной истории. Убаюканную идиллической картинкой публику возвращают к главным героям - прямиком на свадьбу Ольги с Урбениным. Надо сказать, что этот управляющий графским поместьем - самый симпатичный персонаж спектакля, если не считать его пагубного пристрастия к рюмке. Он вовсе не толстый старик с лоснящейся багровой физиономией. Напротив, благопристойного вида молодой господин приятной наружности. Ничего удивительного нет в том, что из трех мужчин, проявлявших к Оленьке интерес, она выбрала Урбенина. Таким образом, в этом сюжете снимается мотив мезальянса. Нет шокирующего общество необъяснимого поступка прелестной девушки, которая предпочла малоподходящего для союза с ней немолодого вдовца с двумя детьми.

И то, что позже оскорбленного Урбенина заставляют примчаться к Камышеву и недвусмысленно демонстрировать нож, а потом бегать с ножом по лесу у всех на виду, все равно не лишает несчастного ревнивца нашего сочувствия. В ростовском спектакле он неопровержимо свидетельствует против себя, в то время как у чеховского Урбенина и в мыслях не было мстить ветреной жене. Тем ужаснее камышевская ловушка, в которую он вовлек не одну Ольгу, о чем в рассказе «человек с идеалами» признавался редактору газеты хладнокровно и цинично.

К сожалению, танцевать Константину Ушакову (Урбенин) решительно нечего. Его отчаянные пробежки через сцену становятся единственным средством выражения драмы покинутого прямо на свадьбе мужа. И граф Карнеев (Денис Козлов) - исключительно функциональная фигура, которой балетмейстер тоже уделил немного внимания. В отсутствие выразительного хореографического языка трудно заметить мужское соперничество за благосклонность молоденькой дочери лесничего. Более того, кажется, здесь граф несколько обескуражен неожиданной пылкостью Оленьки, кинувшейся к нему за защитой.

Бурление страстей остается на долю главных героев (Елизавета Мислер и Альберт Загретдинов). В какие-то моменты Камышев бывает сдержан и даже расчетлив, а в иные - дает волю своим чувствам. Высшие эмоциональные точки спектакля - два дуэта влюбленных. Ольга Елизаветы Мислер - кокетливое создание, в котором причудливо уживаются наивность и порочность (известный в мировом искусстве женский тип).

Глядя на эту пару, думаешь о том, как беспечны и расточительны оказались оба по отношению к собственной жизни, не сумев распорядиться ею. И ничего уже не исправить...

Другой дуэт: Ольга Быкова и Денис Сапрон - вносит существенные коррективы в трагедию, разыгравшуюся в уездном городке. За спиной у этого Камышева явно нет списка побед и пресыщенности от них, поскольку он с Оленькой одного возраста, и увлечены они друг другом с пылом ранней юности, точно Ромео и Джульетта.

А.Загретдинов, как артист более опытный, привносит в свой танец мотив осознанной игры видавшего виды мужчины с девочкой, еще не знающей жизни. Поднятый им для мести нож - это расчет; для второго Камышева - автоматический жест без далеко идущего замысла.

Хотя дуэт молодых исполнителей носит следы ученичества, оба они искренни и обаятельны, танец их исполнен подлинного чувства. Их герои успели провести вместе утро жизни, а день для них никогда не наступит...

О том, что следователь описал свою историю, зритель догадывается по листам бумаги, с которыми он появляется на сцене. Закольцовывается этот прием в финальном танце-грезе Камышева с «девушкой в красном»: сверху, кружась, опускаются на них листы с ненужной исповедью...

Фото Виктора Погонцева и Сергея Зимнухова

Фотогалерея