Свое мнение

Выпуск №2-112/2008, Вспоминая

Недавно ушел из жизни замечательный актер Ставропольского академического театра драмы им. М.Ю Лермонтова Михаил Михайлов. Если судить по прессе, то народного артиста РФ М.Михайлова можно с полным правом назвать самым «театральным» актером края. Конечно, никто не делал этого специально, но получалось так, что едва ли не ежегодно к Дню театра именно его приглашали на интервью, о нем рассказывали в многочисленных очерках и зарисовках. В Ставропольском академическом немало изрядных актеров. Почему же его «лицом» был избран именно Михайлов? Он был не просто актером «из хороших», любимых зрителем, а самоценным, в некотором роде сам — человек-театр. В любом спектакле, в любой роли оснащал своих героев таким джентльменским набором качеств, которые знаток театра (особенно провинциального) критик Николай Жегин в одной из своих публикаций назвал «авторским удостоверением личности».

К слову сказать, ровно десять лет назад Н. Жегин отсматривал репертуар Ставропольского театра и о М.Михайлове рассказывал как об открытии, удивительном и радостном. Была весна, город охорашивался, светило солнце и зеленел сквер. Наш театр, не будучи еще академическим, тем не менее, имел труппу, которую крепко держал в руках хорошо известный в театральных кругах главный режиссер А. Малышев.

Нынче много лет в театре нет главного, но, слава Богу, пока еще держится «очередник» В. Бирюков. А десять лет назад в своей статье, как о безусловно правильном подходе, Жегин говорил о ставке А. Малышева «на живого актера», что «определяет успех всего театрального предприятия в Ставрополе». Вот и подумалось: а можно ли сегодня назвать наш театр «на редкость живым»? Думаю, можно. Но — круто поменяв акценты. Нынче он «на редкость» живой вопреки всем бедам, антигуманным и антиобщественным преобразованиям, которые свалились на голову вообще российского театра и нашего — в частности. Безденежье, подмена ценностей, засилье антрепризных поделок, нестабильность управления... Как в этих условиях удается выживать — Бог весть. У М.Михайлова по этому поводу было свое мнение. Это интервью — одно из последних.

— Вы говорите «выживать»... А разве раньше нам не приходилось это делать? Разве актеры жили когда-нибудь сытно и богато? Разве в советское время, которое сейчас кажется безоблачным, не закрывали хорошие спектакли? Разве партийная власть не диктовала нам, как строить репертуар, чтобы воспитывать зрителя в духе марксистско-ленинского учения? Все это было, но — давно. Память избирательна, мы прощаем времени дурное. Прошлое кажется еще более привлекательным, потому что тогда мы были молоды. К чему я все это говорю? Да к тому, что театр сумел пережить одни трудности. Сейчас появились другие. Одолеем ли их, сумеем ли сохранить наше достояние и боль — театр, зависит от всех нас вместе в той же мере, в какой от каждого в отдельности. Для меня Бог выстроил интересную историю жизни, в которой были разные испытания. Удовольствиями и радостями. Дорогами. Бедами. Успехом. Безрольем. Попросту говоря, я уже прошел через свои огонь, воду и медные трубы, чтобы спокойно принимать все, что посылает судьба.

— Православная позиция: делай, что должно, и будь, что будет?

— А вы считаете, есть иной выход? Опять бунт, «бессмысленный и беспощадный»? Или — головой о стенку? Станислав Ежи Лец по этому поводу сказал: «Ну, пробил ты стену головой. И что ты будешь делать в соседней камере?» Нет, пока никто в мире ничего мудрее Божьих заповедей не придумал. Мне повезло. Я родился в таком месте, где на сорок тысяч жителей было 28 церквей, в Саратовской губернии, в старинном купеческом городке Балакове. Там, кажется, сама природа была пронизана благостью и спокойствием. Может, тот воздух и напитал, насытил дух ощущением присутствия Высшей силы, которая единственно помогает человеку выжить. В какие бы нечеловеческие условия он ни попал. Хотя, как многие, долгое время я существовал, не отдавая себе в этом отчета. В раннем детстве жил эдаким «советским барчуком». Мне посчастливилось быть племянником заведующей огромного детского сада — «завода». В памяти живет буколическая картинка. Я гуляю по зеленой аллее, а рядом старшая сестра. Она читает мне Пушкина... Отец, военный журналист и писатель, привил нам, детям, страсть к чтению и вкус к хорошей книге. Это были «уроки», далеко не всегда легкие для детского ума. Отец не щадил меня, подталкивая к раздумьям и поискам, порой весьма болезненным. Серебряный век я осилил лет в 15. В 16 сам стал пробовать писать стихи, маленькие рассказы. Вот эта начальная часть жизни в любви-согласии с собой и миром, в счастливом ощущении, что «все пути для нас открыты» укрепила мои детские силы. Господь вначале распахнул огромный увлекательный мир, а потом «втиснул» в лесную глухомань. Отрочество и юность прошли в деревне. А потом вытолкнул в самостоятельность: иди и ищи.

— После окончания театрального училища в Саратове вы много ездили, исколесили почти всю страну. Что хотелось найти? Зачем?

— Была сила, выносливость, жажда жизни — неимоверные, и такая же неразбериха в голове. При этом — ощущение собственных неисчерпаемых возможностей, какое бывает только в молодости; амбиции и кураж. Мне хотелось все увидеть, все узнать, все сыграть... Я пешком исходил Поволжье от Жигулей до Астрахани, немало поездил. Работал в театрах Урала, Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Грузии, Украины. Человек в своей жизни далеко не сразу учится формулировать цели. Но, как сейчас понимаю, мои «географические» метания были и «моими университетами». Во-первых, удовлетворением бушующего во мне свободолюбия, а во-вторых, возможностью за достаточно короткий срок приобрести необходимый опыт, испытать себя в самых разных обстоятельствах.

— Я так понимаю, что любовь к вольнице прорывалась и в работе с режиссерами. Похоже, вы для них — не сахар?

— Ко времени прихода в Ставропольский театр я переиграл много ролей в разных спектаклях. Самые дорогие — князь Мышкин в «Идиоте» и Глоба в «Русских людях» К. Симонова. Поверьте, когда тебе несмотря на молодость доверяют такие роли, это значит, ты чего-то сумел добиться. А вот если спросите, какой ценой, то здесь будет много интересного. Думаю, что для советской «силовой» режиссуры я был, мало сказать, не сахар, а иной раз — горше горькой редьки. Как правило, режиссеры приходят к актерам со своим видением спектакля, своим пониманием той или иной роли. И это правильно. Но, что греха таить, далеко не всегда предложенный вариант совпадал с моим представлением о «жизни духа» очередного героя.

Я не раз вносил смуту в отлаженный репетиционный строй. Как сейчас понимаю, бывал и не прав. Но, случалось, одерживал справедливые победы. Когда подсознательно чувствовал свою правоту, сражение шло не на жизнь, а на смерть. Репетиция превращалась в поле битвы, где каждый отстаивал свои бастионы. Главное в таких случаях дожить до премьеры. Наконец, вот она!.. Аплодисменты. Цветы...

—...Бывший враг становится лучшим другом, который следующий спектакль собирается делать именно на вас.

— Это вариант «хэппи-энда».

— И, в том числе, с Алексеем Александровичем Малышевым в Ставропольском краевом драматическом театре им. М.Ю.Лермонтова, где вы нашли свой причал?

— Да, сегодня «здесь мой причал, и здесь мои друзья, все, без чего на свете жить нельзя» — прямо по тексту песни. Моя маленькая семья: жена и дочь, а семья большая — театр. В начале 80-х, когда прибыл в Ставрополь, я и подумать не мог, что задержусь в этом степном городе надолго. Приехал из Кургана. Посоветовал один московский режиссер, который ставил у нас. Он хвалил этот коллектив, даже назвал Ставропольский драматический одним из «самых интересных и перспективных театров страны». Рассказал, что там замечательная молодежь, театр первым в СССР поставил спектакль по нашумевшей пьесе Ю. Грушаса «Любовь, джаз и черт». Как раз в это время театр покинул ведущий молодой актер А. Михайличенко (почти мистическое совпадение фамилий). Его пригласили в БДТ. И я, недолго думая, собрался в дорогу. Мне достался богатейший репертуар уехавшего «премьера».

В качестве отступления

Помню  А. Михайличенко, фактурного, красивого, много писала о нем. Фамилии у актеров — с одной корневой основой, и возраст был примерно один. Однако трудно себе представить более разных по внутреннему складу людей. Александр — лиричный, Михаил — ироничный. Соответственно один — поэт, другой — резонер. У одного обаяние вечной юности, у другого — мужественности. Один органично встроен в свое время, молодежный лидер, другой — очевидный интроверт, будто все и всегда оценивает со стороны. И вышло так, что с вводом в спектакли М. Михайлова они получили новое звучание.

Так было со спектаклем по киносценарию Е. Габриловича «Кто ты, Василий Губанов?». У Михайличенко главное в его герое — юношеский интуитивный порыв к более справедливому жизнеустройству. У Михайлова — нравственный поиск и мучительные размышления.

«Его герой... как бы боялся отдать себя бессмысленной тщеславной суете и разменяться на мелочи; понимал, что в иное время даже просто сберечь себя как личность — уже подвиг. А время и общество тогда... не спешили признавать людей умных и деятельных. Вот этот конфликт и играл М. Михайлов. Сыграв эту роль, он сразу (что бывает чрезвычайно редко) стал неотъемлемой и замечательной фигурой в актерском ансамбле нашего театра» (В.Гурьев. «Подобный стрелке неуклонной». «Ставропольская правда». 8.12.1990). Актер, конечно же, самовольничал. Но, похоже, главный режиссер и не думал протестовать. Скорее, наблюдал, примеривался: можно ли делать ставку на этого упрямого и всегда неожиданного новенького.

— Потом были главные роли в спектаклях «Проводим эксперимент», «Берег» и «Выбор» по романам Ю. Бондарева. Кто-то скажет: военная тема, вчерашний день. А для меня это — свято, как мера вещей, как точка отсчета. Был бы рад, если бы нашелся смельчак обновить и вернуть Ю. Бондарева сегодняшнему зрителю. Это ведь добротный материал и честный рассказ о наших отцах, о связи времен и преемственности поколений, о том, что нельзя превращаться в иванов, не помнящих родства.

— Больная тема — история России, которая все время переписывается. Похоже, скоро не только заокеанские школяры, но и наши будут рассказывать, что в 1945 году победу над фашистами одержали американцы.

— Сейчас такое множество программ, такая несогласованность... А ведь именно школа должна давать основы образования; вместо этого — оставляет в душах детей страх или растерянность, а в мозгах — неразбериху. Что касается Алексея Александровича Малышева, теме определения личности, сохранения в чистоте нравственного чувства он уделял огромное внимание. И на этом мы тоже крепко сошлись. Инсценировку «Фаворита» по роману В. Пикуля сделал сам Алексей Александрович. Екатерининский период был ему интересен с точки зрения укрепления российской государственности, победных войн и расширения границ страны. Он считал, что значение этого времени не оценено по достоинству. Как и роль одного из могущественных фаворитов Екатерины II светлейшего князя Потемкина. Тема России, ее силы и таланта, с одной стороны, и убогости, низкопоклонства перед Западом — с другой, по-моему, актуальна и сегодня.

— Я хорошо помню вашего Потемкина, барственного, преисполненного чувства собственного достоинства царедворца, победительного завоевателя и страдающего влюбленного. Скажу честно, мне представлялось, что в той инсценировке правда истории порой исполняла, скорее, подчиненное положение по отношению к режиссерской задумке — театральной правде. Но то, что спектакль трогал, пробуждал «чувства добрые» к героям и интерес к истории России, — несомненно. В одной рецензии было сказано про вас примерно так: замечательно, что актер Михайлов обладает теми счастливыми качествами, которые помогают ему «не слизывать сливки» с роли, а обогащать ее своим человеческим опытом. В связи с этим и вопрос. Что, с режиссером Малышевым вы всегда были согласны?

— Наверное, из моих откровений у вас создалось обо мне впечатление как об актере неуживчивом. Может, это и есть в моей натуре, но, поверьте, без патологий. Философ  В. Соловьев говорил о влюбленности в правду как в источник вдохновения. И если я чем-то действительно болен, то, скорее всего, таким вот недугом. Хотя есть и другая точка зрения: историческая правда — это политика, опрокинутая в прошлое. Вся правда ведома одному Богу. Однако я знаю цену профессионалам, преданным театру людям и при необходимости научился смирять собственную гордыню. В Ставрополе я встретил творческий коллектив, с которым мне нравилось работать. Вот, говорят, есть «традиционный» театр и есть новаторский. Мне не кажется, что их обязательно надо противопоставлять. В 70-е, 80-е годы Ставропольская драма была сильна как раз тем, что совмещала в себе оба качества. Здесь ставились острые, современные спектакли, но на хорошем, я бы сказал, академическом, уровне. Когда приезжали режиссеры со стороны на постановку, именно «старики» не давали пройти халтуре. У нас всегда были очень крепкие «старики»: народные артисты СССР  А. Бокова, В. Фоменко, Б. Данильченко, Б. Дымченко... В результате наш худсовет был действенным рабочим органом. Меня устраивала направленность этого театра и его политика по отношению к зрителю. К тому же появился опыт. Вы не первый человек, которого интересуют взаимоотношения и взаимозависимость между актером и режиссером. На вопрос об этом я отвечаю обычно так. Во-первых, у меня сегодняшнего напрочь отсутствует зависимость от режиссерской деспотии. Кричит в голос — значит, стало жарко, пора ему, бедолаге, водички испить. Недодает что-то в репетиционной работе — понимай, не доверяет. Тогда задумываюсь: может, это я не в ту сторону иду. Единственное, чего не переношу — это оголтелости, предвзятости, мстительности.

В качестве пояснения

Не мне принадлежит открытие, что актер должен найти своего режиссера, хотя, как показывает жизнь, случается, так и не находит. Что касается Михайлова, то именно на сцене нашего театра он реализовал свой многогранный талант. Так что мнение местных репортеров о том, что его имя на афишах — залог аншлага, вовсе не преувеличение. «Его герои, будь то Дон Хуан из спектакля «Последняя женщина сеньора Хуана», или простой работяга Дергачев из «Валентины», император Петр из «Шута Балакирева» или Саша из «Я стою у ресторана», вылеплены с такой искренностью, что забываешь о том, что образы созданы драматургами, а события нереальны. Но недаром же устами Казановы Михаил Михайлов говорит: «Нет в мире ничего более материального, чем воображение». А от себя добавляет: «В нас есть все — от сатаны до Бога. Артист ли, художник — все это большой „склад“, неисчерпаемая эмоциональная память...» («ВЧ» 26.03.05).

Есть опасность — не успеть сказать о талантливом человеке того, что он заслужил. Напоследок еще раз приведу мнение Н. Жегина по поводу спектакля «Пигмалион». «Я очень люблю этот спектакль, поставленный Алексеем Малышевым с легкостью, доверием и увлечением пьесой. Я смотрел его трижды за последние полтора года и каждый раз получал ту полную норму удовольствия, которую, увы, не всегда доставляет сегодня театр... И все-таки, откуда у этого волжанина (иной раз хочется сказать волгаря) английские манеры и такая свобода и непринужденность исполнительского стиля, будто он всю жизнь только и делал, что играл Уайльда и Шеридана?.. Дело в том, что, помимо прочего, Михайлов владеет той манерой или методой игры, которая делает его пребывание на подмостках в равной мере убедительным: будь то изба российской глубинки, лондонский салон или площадь перед дворцом в Коринфе, куда по каким-то делам заглянул правитель Афин Эгей....» («ТЖ» № 11-12, 1995). Немало лестных слов в адрес театра и актера Михайлова было сказано и И.Мягковой, которая отсматривала спектакли театра два года назад. Знаю, что наш театр лихорадит. Как перчатки меняются директора. Был поставлен в качестве главного режиссера отдавший театру 15 лет заслуженный деятель искусств РФ В.Бирюков. Как мне кажется, вполне достойно отработал сезон. На спектаклях, поставленных им («Шут Балакирев», «Женитьба», «Васса Железнова»), и сегодня держится репертуар. Тем не менее через год был возвращен на старое место очередника.

В чем-то по нынешнем временам Ставропольская драма, скорее, правило, чем исключение.

— Михаил Павлович, а может, таким самодостаточным актерам, как вы, как народная артистка РФ Н.Зубкова, которая в последнее время активно режиссирует, и не нужен никто? Насколько мне известно, у вас тоже были режиссерские пробы и даже своя молодежная мастерская. Может, вообще время «силовой» режиссуры ушло? Вон  Т. Чхеидзе прямо заявил коллективу, чтобы репертуарной политики и никаких там «линий» в БДТ от него не ждали, репертуар-де будет складываться из предложений приглашенных режиссеров.

— В России было выстроено прочное и красивое здание репертуарного театра. К слову сказать, на защиту его и Темур Нодарович тоже встал горой. Он хорошо понимает, что это — одно из немногих завоеваний России, которому завидует цивилизованная Европа и богатая Америка. Я был на гастролях в штате Айова. Нашему спектаклю «Я стою у ресторана...» Э. Радзинского аплодировали, нашими актерами восторгались, но больше всего были потрясены, что театр расположен в небольшом провинциальном городке и что ему уже больше полутораста лет. У них этого нет.

Знаете, о чем я думаю? Может, все наши беды от того, что мы не можем существовать без образа гипотетического врага, которому всегда нужно быть готовым оказать сопротивление?! Ведь нас давно никто не собирается «с боем» завоевывать. А мы все ищем. Сами себя бомбим и разрушаем. И подобно тому, как русский язык пришло время защищать от «русских», необходимо от самих себя защитить репертуарный театр. Разрушить легко. А вот восстановить то, что переломали, вряд ли. Репертуарный театр — сложная целостная система, предприятие, которое может существовать только при наличии всех составляющих. Да, актер при необходимости способен выступить в роли режиссера, режиссер — выйти на сцену и сыграть какую-то роль. Возможно, кто-то — даже с успехом. Но в целом такие эксперименты чреваты профанацией и огромными потерями для творческого коллектива, театра в целом. Мудрая русская пословица не зря предупреждает: беда, коль сапоги начнет тачать пирожник....

В нашем театре тоже есть примеры актерских «режиссерских» проб, но, заметьте, среди них нет открытий, потрясений, настоящего успеха. И не будет! Да, я самодостаточен, но — как актер. Да, был период, когда я с удовольствием ставил с молодежью спектакли в студии «Актер». Мне очень хотелось поделиться со всем миром, а особенно с теми, кто проходит стадию человеческого, личностного самоопределения, теми открытиями, которые дает православие... Поставил цикл на библейские темы: «Покаяние», «Пир во время чумы», «Студент», «Христос среди нас». Но как любая инициатива, которая существует «на голом энтузиазме», она была обречена. Если же говорить о главном, работе в театре, с которым я единственно связываю свою жизнь, хорошо сознаю, что мы застряли, тормозим; и мне, и всем нам, чтобы идти дальше, нужен вектор действия, нужен огонек в темноте. Как в пришвинском рассказе, помните, потонул корабль, берегов не видно. Все в растерянности, что делать?! И вдруг один поплыл, уверенно поплыл. Все — за ним! Когда есть движение, есть надежда, есть ощущение целей — есть будущее. Без творческого лидера, какой бы творческой ни была труппа, — тупик.

В последнее время в прессе усиленно дискутируется идея замены режиссеров худруками. Меня страшит эта тенденция как скрытая форма все того же разрушения репертуарного театра. Уверен, нельзя отменять и уничтожать институт главных режиссеров. Худрук — ведь не обязательно режиссер. Ну, скажите, разве может танцевальный ансамбль существовать без балетмейстера, хор без хормейстера, оркестр без дирижера? Почему же театр — может?

— Вспоминаю, как к нам на гастроли приезжал Театр им. Евг.Вахтангова. Во время интервью Михаил Ульянов несколько даже испуганно втолковывал мне: «Не вздумайте нигде и ни в коем случае называть меня главным режиссером. Я художественный руководитель, то есть отвечаю за художественную политику и художественный уровень постановок. Режиссер, причем главный, — это совсем другое».

— Вахтанговский театр мог позволить себе иметь художественного руководителя, яркую личность и высокого профессионала, поскольку там не было дефицита «очередников». А провинциальный репертуарный театр без главного режиссера немыслим. Приведу простой пример из нашей практики. Если в прошлом сезоне, когда обязанности главного режиссера исполнял В. Бирюков, к этому времени у нас вышло восемь спектаклей, то в этом мы едва смогли выпустить четыре.

— Пример принимаю. Поскольку, как мне кажется, пострадало не только количество, но и качество. В нынешнем сезоне я бы выделила разве что «Анну Каренину». За режиссерскую смелость постановщика Белявского и за то, что с автором он обошелся достаточно деликатно. В общем, спектакль — не из удачных, но вот ваш Каренин меня поразил. Он вызывает искреннее сочувствие. Целостная личность. Интеллектуал, человек с высоким чувством собственного достоинства. И мужчина — куда более привлекательный, чем вертопрах Вронский. Думаю, в зале большая часть женской аудитории кипела справедливым негодованием против Анны. Вы действительно так прочитали роман? И как на это смотрел режиссер? Не тяжеловат ли Толстой для зрителя сегодня?

— Труден Лев Николаевич и для читателей, и для постановки на сцене. Если говорить о своем отношении к его творчеству, то здесь почти как с Библией. Трудно начинать. А вот когда в третий и четвертый раз перечитываешь, избавляешься от школярского отношения к тексту и делаешь удивительные открытия. И в целом к Толстому, и к «Анне Карениной», и к своему герою я отношусь с точки зрения православия. Каренин — интеллигент, который служит Отечеству, и человек, который имеет понятия долга, чести и совести.

— А Каренин-догматик, машина?

— Это скорее внешняя оболочка, способ самозащиты. Без каких-то догм как способа уберечься от «светского» разрушительного влияния жить невозможно. Кроме того, некоторое преувеличение профилирующих качеств в героях было Толстому необходимо, чтобы выстроить их отношения. В работе над ролью Каренина можно было бы пойти по более легкому пути (чего и требовал от меня постановщик). «Схему» играть легче. Можно было бы вообще свести образ до уровня пародии и сорвать на этом лишний аплодисмент. Но мне это не интересно. Если же говорить об особой человечности, которую я вроде бы придал своему герою, то здесь простое объяснение. Наверное, так не только со мной происходит: вот тебе 20, 30, 40 лет... Живешь и не замечаешь возраста. Ты полон сил, суетишься, кому-то что-то доказываешь. 50! И ты вдруг осознаешь: не так-то просто привыкнуть к тому, что тебе уже — далеко «за»... А тут вдруг роль Каренина. Дал Господь — встретился я с самим собой. Не в смысле похожести характеров или жизненных событий, а по проблемам внутренней, возрастной жизни. Скажу больше, в какой-то мере Каренин помог «самовоссоединению». Это вовсе не значит, что я согласился со «стариковством». А если вернуться к театру, то сегодня он будто замер в ожидании, в тоске по лидеру. Очень хочу, чтобы появился наконец главный режиссер со своей творческой программой; чтобы труппу объединило высокое искусство, чтобы времени на интриги просто не оставалось.

— Эк вы хватили, ну какой же театр — без интриг?

— Шутка, да? А нам не до шуток. Когда нет лидера, театр моментально срастается с Верхним или Нижним — городскими рынками. С рядами картошки, морковки и мелкой проституцией.

— Но ведь и главный режиссер, если он абы какой — тоже не спасает положения. Плохо, что театры существуют без главных режиссеров, но иногда те, которые есть, ближе к интересам бизнеса, власти и политики, чем к заботам о творчестве.

— Минуй нас пуще всех печалей... Альянсы бездарей с властью — это мы уже проходили. Но неужели в стране напрочь исчезли амбициозные, творческие и ищущие личности, которые мечтают иметь свой театр? Ставропольский академический, думаю, не худший случай испробовать свои силы. Другой вопрос, что нужно искать кандидатуру. Для этого требуется заинтересованность и политическая воля со стороны краевых властей. Ну а нам, актерам театра, главное — не пускать душу в раздрай.

В качестве заключения

Кому-то может показаться: вот еще один пессимистический диалог про то, что было у нас две беды, а теперь еще и театр. Ничуть не бывало. Я считаю, что у Ставропольской драмы несмотря на все трудности куда больше оснований для оптимистических прогнозов. Во-первых, он сохранил дееспособную труппу. Есть проколы, есть спектакли по форме и сути близкие к «Нижнему рынку», но в целом-то репертуар приличный.

И потом. Ведь не только где-то далеко, у нас под носом, совсем рядом есть положительные примеры! Выжил ставропольский муниципальный оркестр «Кантабиле», и как работает! Филармонию понемногу приводят в порядок. Авось, и до театра дойдут руки. В своем докладе по случаю награждения ставропольчан разного рода знаками отличия губернатор края А. Черногоров вспомнил и актеров драмы. Отдельно обратился к министерству культуры с просьбой поторопиться в представлении к очередным званиям давно ставших народными любимцами актеров. Благодаря помощи губернатора в решении бытовых вопросов (квартиру дали!) в крае появилась певица с удивительным, редкостно красивым сопрано, лауреат международного конкурса И. Белая. Значит, не такая уж она и бесчувственная к «искусствам» — эта власть, и зря мы ее так часто демонизируем?

Подсчитано, что около 70 % российских театров сегодня — без главных режиссеров. Но 30-то устояли! Почему же не верить в добрые перспективы Ставропольскому академическому?!

Фотогалерея