"Академия" - круг второй/ II Международный театральный фестиваль "Академия"

Выпуск №4-134/2010, Фестивали

"Академия" - круг второй/ II Международный театральный фестиваль "Академия"

Два года назад в Омске родился новый театральный фестиваль под названием «Академия». В Омске театральных фестивалей немало. Много лет в «Пятом театре» проводится фестиваль «Молодые театры России», свой фестиваль имеет театр кукол «Арлекин», проводится и музыкальный фестиваль. И вот знаменитая омская драма, всей России известная, два года назад провела международный фестиваль. Первая «Академия» прошла очень ярко, запомнилась всем, побывавшим на ней, моментами абсолютного театрального счастья, несмотря на досадные помехи экономического и политического свойства.

Второй фестиваль ошеломил присутствием на афише имен, которые принадлежат уже европейскому театру ХХI века (Михала Борчуха, например), дерзких экспериментов (спектакля выдающегося немецкого артиста Мартина Вуттке или петербургского БТК) и грамотно выстроенной фестивальной драматургией, в которой наряду с экспериментальными работами «для избранных» были спектакли «для большинства».

В начале фестиваля зрительский ажиотаж вызвал вахтанговский «Дядя Ваня», кульминацией стал спектакль Мартина Вуттке, а эффектным финалом - спектакль Комеди Франсез «Женитьба Фигаро». Кроме того, арт-директор фестиваля Ольга Никифорова на сей раз явно усложнила свою задачу. Помимо «праздника для города», она озаботилась концептуальным наполнением самого названия «Академия». Ее выбор продемонстрировал весь спектр так называемого «академизма», а это, прежде всего, означает всю палитру взаимоотношений разных европейских театров с классическими текстами.

В этом году «Академия» представила и свой первый копродукт. Совместно с известным ансамблем «Терем-квартет» артисты омской драмы создали спектакль «Бумбараш» (В.Дашкевич и Ю.Ким) в режиссуре Александра Огарева. Это музыкально-пластический спектакль. Музыканты в тельняшках играют лабухов на каком-то заброшенном пирсе, где висят спасательные круги, древние забавные плакаты, типа: «Терем-квартет в Омске. 1917». А давно забытый всеми Бумбараш выходит в подтяжках поудить рыбку. Бумбараша исполняет народный артист Валерий Алексеев. Признаться, это несколько озадачивало. Еще за пять минут до спектакля казалось, что несколько поздновато ему играть Бумбараша. Но как только он вышел на сцену с этой самой удочкой...

Толпа молодежи обступает его и вталкивает в роль. И вот уже отброшена удочка, подтянут много переживший живот, расправлены плечи и старый солдат начинает вспоминать. Текста в спектакле нет - только песни и пластические сцены. Но текст ведь и не нужен - кажется, нет в стране человека, который не помнил бы фильма и не знал песен Кима и Дашкевича. А поет Валерий Алексеев так чудесно и существует совместно с музыкантами и с молодыми артистами труппы так органично, легко (хочется сказать, изящно), что испытываешь настоящую театральную радость.

Только потом приходит послевкусие. И оказывается, что за час с минутами Бумбараш-Алексеев прожил жизнь с самого начала: разбирался, с кем и за что воевал, хороводился с девками, хоронил товарищей, прощался с жизнью, вспоминал. При этом артист удивительно точно держал некоторую дистанцию между собой и ролью, то оказываясь внутри песни, то как будто наблюдая за происходящим.

В спектакле придумано много остроумных пластических и хореографических сцен (балетмейстер Ирина Горе), подводящих к знаменитым песенным хитам. В них участвуют Екатерина Крыжановская, Евгений Кочетков, Екатерина Потапова, Владислав Пузырников, Наталья Рыбьякова, Егор Уланов, Татьяна Филоненко, Сергей Черданцев и студенты ОМГУ Александр Киргинцев и Александра Можаева.

Чуть-чуть бы «поджать» некоторые пластические сцены, где-то уточнить их по смыслу, и спектакль можно везти на любые, особенно зарубежные гастроли, потому что соотечественников в дальних странах хоть пруд пруди и с каждым месяцем становится все больше. Ностальгические слезы и восторг спектаклю обеспечены. Тем более, что вместе с Бумбарашем состарилось целое поколение его поклонников, и значит, все равны друг другу. «Терем-квартет» дал еще и отдельный концерт под названием «Отзвуки театра», в котором каждый из музыкантов выступил совершенно самостоятельным театральным персонажем.

Хорватский национальный театр (Загреб, Хорватия) представил спектакль по знаменитому когда-то роману Х.Маккоя «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?». Впрочем, мало кто помнит роман (он был написан в 1935 году, а у нас появился, кажется, в конце 60-х). А спектакль вступил в опасное соревнование не с прозой Маккоя, а с фильмом Сиднея Поллака. И между «Бумбарашем» и этим спектаклем возникла важная параллель. «Бумбараш» с известным фильмом не состязался. Он просто продолжил во времени жизнь героя. Хорватский же спектакль невольно в это соревнование вступил. Правда, не по законам драматического спектакля, а скорее по законам реалити-шоу.

На экранах - лица участвующих в бессмысленном танцевальном марафоне. В огромных зеркальных ширмах - бесконечно отражающиеся танцующие пары. Каждая пара дана крупно, жестко, ответы по принципу «вот почему я участвую в этом марафоне...» множат историю драмы каждого участника. Бесконечная череда несостоявшихся жизней, призрачных надежд, подлинного отчаяния - все это опрокидывается в сегодняшний день, в котором реалити-шоу, догнавшие, наконец, нас, стали эрзацем настоящей жизни. Все эти девочки и мальчики, мужчины и женщины из телевизора, то жалко танцующие, то плохо поющие, то делающие еще что похуже, только бы ухватить свой призрачный шанс, в этом спектакле рассмотрены безжалостно и холодно, как, впрочем, и в романе. Но в этом и есть пафос режиссера Ивицы Бобан, явно не склонной к женскому состраданию.

Проблемой для восприятия становится огромное количество действующих лиц: на сцене пятьдесят пять человек, из них двадцать четыре - участники марафона со своими историями. Собственно, вовсе не обязательно запоминать всех - здесь важна общая атмосфера, в которой нет места ничьей судьбе, ничьему отчаянию. Здесь все одиноки, здесь каждый бьется в одиночку, а сострадание приводит героя к смерти.

Есть и еще одна проблема в этом спектакле - благодаря хореографам Блаженке Ковач-Царич и той же Ивице Бобан (помимо Академии драматического искусства в Загребе, в ее багаже стажировки в ГИТИСе и в Большом театре) все участники марафона слишком хорошо танцуют для драматического спектакля. Танцы поставлены хореографом, но не режиссером. Но надо отдать должное решению в целом - вся эта масса бесконечно двигающихся людей наводит ужас бессмысленностью такого способа борьбы за жизнь.

Вахтанговский «Дядя Ваня» попал на благодатную почву. Во-первых, у вахтанговского театра с омичами, как известно, отношения давние, еще с поры эвакуации в Омск во время Великой Отечественной. Театры иногда обмениваются гастролями, на фасаде омской драмы мемориальная доска в память о днях военной дружбы. Во-вторых, Римаса Туминаса омские зрители горячо полюбили в дни первой «Академии» за «Мадагаскар», привезенный из Малого драматического театра Вильнюса. В-третьих, и это, конечно, главное - участие в спектакле «звезд» вахтанговской сцены. Вахтанговцы поступили и очень благородно. Они сыграли два спектакля - дневной и вечерний. Два трехчасовых спектакля с перерывом в полтора-два часа - это, знаете ли, почти подвиг для прославленных артистов.

Интересно было смотреть этот спектакль на чужой сцене, и не в гастрольном, а в фестивальном формате. Интересно было наблюдать реакции артистов, зрителей, зарубежных критиков, которые съехались как раз к «Дяде Ване». Беспощадный взгляд Туминаса на эту чеховскую историю, конечно, не всеми принимается безоговорочно. Я заметила, что многие из тех, кто является поклонником додинского «Дяди Вани», не принимают туминасовского. По мне же, вахтанговский спектакль открывает совершенно новые ходы и смыслы в истории чеховских героев.

Владимир Вдовиченков сыграл Астрова как героя трагического, хотя трагедия его где-то в будущем, она еще только намечается в финале спектакля. Но этот яростный, мятежный, как будто изнутри съедающий себя Астров до болезненности современен. Он живет сейчас, я узнаю его интонации, его воспаленные глаза и боюсь думать о его будущем. Сергей Маковецкий наконец-то проявил горькую комедийность образа Войницкого, предъявив в своей эксцентрической игре тоже сегодняшний, очень трезвый взгляд на героя, милого сердцу русских интеллигентов. Конечно, многим трудно принять жестокое разоблачение несостоявшегося Шопенгауэра вкупе с Достоевским. Хотя актерское обаяние Маковецкого чуть смягчает ироническое отношение к образу. Владимир Симонов в роли профессора Серебрякова абсолютно оправдывает девичий выбор Елены Андреевны. Как не полюбить такого сильного, мощного мужика, который и в приступе ревматизма способен протащить ее по сцене, как поникшую куклу? На мой взгляд, Анна Дубровская существует в роли очень формально, точно выполняя режиссерский рисунок, но не обживая его. Это очень «мужской» спектакль, продемонстрировавший все архетипы русских мужчин от трагедийного Астрова до клоуна Вафли (Юрий Красков), почти не изменившиеся в историческом времени.

Большой театр кукол (Санкт-Петербург) показал спектакль «Шекспир-лаборатория», состоящий из цитат и образов шекспировских трагедий. Конечно, спектакль еще не совсем «собрался» из студенческих показов. И, на мой взгляд, пока остался «лабораторией», где не все опыты имеют художественный результат. Студенты Руслана Кудашова и Яны Туминой иногда так ученически старательны в своих опытах с визуальным театром, что чувствуется запах трудового пота. Но все же они «взлетают» и на легком дыхании играют в Шекспира, получая в результате подлинный театр. Блестяще придуманы и сыграны «Отелло. Ревность» (Дмитрий Чупахин, Ренат Шавалиев, Анатолий Гущин, Михаил Гришин), «Собакагамлет» (Виктория Короткова), «Трудно быть самим собой» (Роман Дадаев), «Почему?» (Михаил Ложкин).

А вообще открытий, догадок, метафор в этом экспериментальном спектакле - на много шекспировских постановок. Иногда только ахнешь и думаешь: вот же, развейте, остановитесь! Но они так юны, так щедры на фантазию, что бегут дальше, не останавливаясь. Конечно, этот спектакль должен был бы идти в более камерном пространстве, чем зал омского театра кукол «Арлекин». Потому что его алхимия, игры с вещественным миром нуждаются в пристальном и очень близком взгляде.

Целый фестивальный день был посвящен польскому театру. Артисты Омского театра драмы представили читки двух современных польских пьес: «Песочницу» Михала Вальчака и «Тирамису» Иоанны Овсянко. Здесь надо отдать должное Омской лаборатории современной драматургии, которая в сотрудничестве с фестивалем «Академия», Польским культурным Центром в Москве и институтом Адама Мицкевича (Варшава) представила фактически два почти готовых спектакля. Более известная пьеса «Песочница» (в исполнении Олега Теплоухова и Татьяны Прокопьевой, режиссер Николай Михалевский) представляет собой историю взаимоотношений девочки и мальчика, а на самом деле - мужчины и женщины. Пьеса кажется слишком глубокомысленной, как все пьесы, претендующие на обобщения, но как сильно она подействовала на молодежь!

«Тирамису», исполненная семью красавицами омской драмы (режиссер Руслан Шапорин) представляет собой монологи и примитивные диалоги «офисного планктона». У девиц нет имен - только должности. У них нет биографий, вернее, они отброшены за ненадобностью в настоящем. Стертая речь, отсутствие сложносочиненных предложений, минимум индивидуальности. Все длинноногие, все красивые, все одеты в черно-белое. Актрисы великолепно «схватили» это отсутствие личной интонации, эту красивую «стертость». Очень интересно было бы увидеть это как уже готовый спектакль.

В фойе театра была представлена великолепно подобранная выставка польского театрального плаката. А Старый театр из Кракова показал спектакль Михала Борчуха «Вертер» по роману Гете «Страдания молодого Вертера». Выпускник краковской Академии изобразительных искусств, ученик Кристиана Люпы, Михал Борчух - режиссер, с которым связаны многие надежды польского театра. Он поставил спектакль, в котором роман Гете радикально переосмыслен во всех отношениях. И, прежде всего, с точки зрения сегодняшних представлений о страданиях молодого героя. Вся история взаимоотношений с Лоттой, с жизнью в провинциальном городке, все юношеские мучения Вертера предстают в ироническом свете. Ирония уничтожает трогательность истории, но и обнажает ее экзистенциальный, метафизический смысл.

Кшиштов Зажецкий, исполнитель роли Вертера, на творческой встрече со страстью говорил о том, как он «выдирал» из себя польский романтизм, как ему претит польское романтическое мессианство. В роли ему блестяще удалось «расправиться» заодно и с немецкой меланхолией. Каждый его жест отточен и язвителен, если движение может быть язвительным и ироничным. Во всяком случае, зрители эти смыслы считывали раньше, чем словесные. Кажется, сам режиссер состоит в мучительном диалоге с Вертером. Вертер Борчуха так же ненавидит рационализм, как и Вертер Гете. Но на этом сходство заканчивается. И начинаются сложнейшие взаимоотношения между героем, жизнью и режиссером.

Пространство спектакля решено невероятно изобретательно и изысканно. Трудно даже определить, чем это достигается. Попытка описать сценографию Катажины Борковской натыкается на банальность. В самом деле, почему так волнует огромное ватное облако в оголенном пространстве сцены? Объяснить трудно. Почему музыкальные пассажи пианиста воспринимаются как иронический комментарий, и когда появляются тревожащие трагические ноты? Все это признаки какой-то новой театральной реальности, которая еще только проявляется, раздражая своей неопределенностью. Но и волнуя.

Имя Гете появилось на фестивале еще раз, на следующий день после «Вертера». Случайно ли это совпадение? Понятно, что для немецкого театра имя Гете - это огромное наследство, которое до сих пор не до конца осмыслено и «посчитано». Но и для поляка Борчуха, и для немца Мартина Вуттке Гете стал не замшелым классиком, а живым собеседником, с которым можно яростно спорить, разумеется, ни к какой конечной истине не приходя.

Мартин Вуттке поставил «Фауста» для фойе театра «Берлинер-ансамбль». И это очень странный спектакль. Вуттке обратился не к каноническому тексту трагедии. Гете, будучи студентом и уже начав работу над «Фаустом», стал свидетелем процесса над девушкой, убившей своего ребенка. Эта девушка, Маргарита Брандт, должна была стать центральной героиней. Но, как известно, Гете увел за собой другой герой. Вуттке за основу спектакля взял первоначальный текст, найденный только в конце XIX века. Это как если бы в русском театре игрался бы черновик какой-то классической пьесы. Интерес здесь вызывает возможность вариантности искусства как вариантности самой жизни. Хотя вполне вероятно, что найденный потомками вариант был отвергнут автором не случайно. (Честно говоря, меня всегда раздражает, когда режиссеры уподобляются литературоведам и вставляют сцены, выброшенные, например, Гоголем из «Ревизора», обрушивая тем самым стройную архитектуру текста, или смешивают варианты «Вассы Железновой», ну и так далее). Но понятно и другое - для Вуттке первоначальный гетевский текст «Пра-Фауста» представлял собой нечто, с чем он хотел разобраться. И его опыт прочтения носит название «Гретхенский Фауст».

Зал Омского музея изобразительных искусств им. М.Врубеля превратился в театральное пространство. Длинный стол, вдоль которого сидят зрители, как будто приглашенные на таинство, превращается то в подиум, то в помост для шествия восьми Гретхен, то в пиршественный стол. Но работают и двери, и витрины, и огромные зеркала. Мартин Вуттке - Фауст и Мефистофель сразу. Его обращения к зеркалу, в котором он видит кого-то другого, но явно не себя, Мартина Вуттке, наводят некоторый ужас. Его невероятные превращения напоминают дьявольскую мистификацию. Нет, пожалуй, он больше Мефистофель. Восемь холодноватых, кажется, абсолютно одинаковых девушек, бесконечно преображающихся, напоминающих то разъяренных валькирий, то бедных жертв, то обвинительниц, то бесстрастный хор, являются не массовкой для моноспектакля выдающегося артиста, а силой, терзающей и обвиняющей Фауста.

Нечеловеческой высоты Дама, которая медленно перемещается вдоль стола, внимательно наблюдая за всеми, мало похожа на обычную женщину, несмотря на невероятную породистость. Она баюкает Вуттке на коленях, и ты вдруг ощущаешь или догадываешься, что это нечеловеческое существо - Мать Мефистофеля. Но главный в этом действии сам Вуттке, который и сам мало напоминает человека. Его артистическая природа невероятно объемна, протеистична. И все, что он делает на сцене, исполнено глубочайшего смысла, который хочется разгадывать, рассматривать, возвращая вспять, прокручивая в памяти. Кажется, что сам Вуттке-режиссер не до конца разобрался с Вуттке-актером, но ведь известно, что режиссер бессилен, когда актер остается наедине со зрителем. Кажется, актер победил.

Эти два спектакля по Гете были так необычны для русского зрителя, который привык к театральной сюжетике, к «истории» на сцене, что многие были ошеломлены. Но в этот зал явно пришли те, кто помнит предыдущий приезд Вуттке в Омск со спектаклем «Арто и Гитлер в романском кафе». И это были очень чуткие люди, что дало артисту право еще раз подтвердить, что в Омске лучшие зрители в мире.

На творческой встрече «девушки-валькирии» рассказывали, как Мартин объяснял им, что именно поэтому они должны приехать в Омск с этим спектаклем. Что уж говорить, театральная омская публика, а особенно артисты и критики, влюбились в Мартина. И это, видимо, навсегда. Та любовь, которой его окружают в Омском театре драмы, в Германии просто неприлична. И холодный германец дрогнул, сердце его растаяло. Терпение, с которым он отвечал на огромное количество вопросов после двух сыгранных спектаклей, означает только одно: эта любовь взаимна.

Спектакль Оскараса Коршуноваса «Ромео и Джульетта» сегодня кажется немного устаревшим по эстетике. История трагической любви снижена почти до комедии, благодаря сочной, размашистой игре артистов, благодаря бесконечным играм с тестом. Несколько лет назад вслед за оперой и в драматические театры пришла мода на то, что действие надо непременно куда-то переместить - то в мясную лавку, то на маслобойню, то на корабль, а здесь вот режиссер столкнул два клана пекарей. Казалось, что все это поможет освежить классику и добавить ей современности.

Но, несмотря на «освежение», история все равно добирается до трагедии. И несколько повзрослевшие со времени премьеры герои все равно убеждают. Для Омска этот спектакль, прошедший многие европейские фестивали, продемонстрировал еще одну ипостась в диалоге классики и современности. Конечно, он остался в ХХ веке, несмотря на то, что поставлен в начале ХХI. В отличие от польского и немецкого спектаклей по Гете, принадлежащих театру будущего.

Совсем не хотелось бы говорить о спектакле театра «Славия» (Белград, Сербия) «Не боюсь Вирджинии Вулф». То, что этот спектакль попал на фестиваль такого уровня, - досадное недоразумение. Спектакль плохо поставленный и плохо сыгранный. Это хорошие друзья омичей. Но... дружба дружбой, а табачок врозь. Не надо даже ради дружбы снижать уровень фестиваля.

Не стоило бы показывать в рамках международного фестиваля и спектакль «Поздняя любовь» в постановке главного режиссера Омского театра драмы Георгия Цхвиравы. Спектакль вроде и не плохой, да и не могут омские артисты играть плохо. Но он являет собой обычный репертуарный спектакль добротно работающего театра. В пьесе не найдены новые смыслы и утеряны старые. Жертвенная любовь Людмилы (ее исполняет очень талантливая и любимая мною Анна Ходюн) превратилась здесь в расчетливый, хитро построенный план серой мышки, которая просто выждала удобный момент и купила себе любимого, попавшего в трудные обстоятельства. Может быть, в этом и видит режиссер сегодняшний смысл пьесы, но это какая-то очень мелкая догадка. Сегодня появляются спектакли по мелодрамам Островского. Но никто пока не может найти к ним ключа, он утерян. Пьесу эту (вкупе с «Бесприданницей») Немирович-Данченко считал по совершенству драматургической техники стоящей в одном ряду с «Ревизором». Сокращения, сделанные в тексте, рушат мотивировки, меняют картину отношений и «спрямляют» смыслы. Бог бы с этим, все мы знаем омский театр, но ведь на фестивале было много зарубежных критиков и они, конечно, были разочарованы.

Зато кода фестиваля была прекрасной. Комеди Франсез начал с сибирских городов свой гастрольный тур по России, прежде чем проехать по Сибири, Уралу, двум нашим столицам и закончить тур в Калининграде. Спектакль Кристофа Рока «Женитьба Фигаро» идеально вписался в концепцию «Академии». Один из самых старейших и самых «академических» театров мира показал живой, изысканно оркестрованный и удивительно смелый спектакль. Смелость его заключается в том, что Кристоф Рок отказался от режиссерского своеволия и доверился тексту. Согласитесь, это так редко бывает!

Спектакль построен виртуозно, но это понимаешь только после финала. На сцене тут и там появляются какие-то двери, щиты, фрагменты картин (сценография Орели Тома). Пространство совершенно условно, сцена освобождена от всяческого быта - исторического, театрального, как будто из всех углов вымели хлам, накопившийся за время огромной жизни комедии. В этом спектакле нет никакого намека на исторический шлейф, на Французскую революцию, как будто текст действительно был написан вчера.

История играется всерьез. Никто не кривляется, не смешит тебя. С удивлением понимаешь, что графиня (в очень строгом, сдержанном исполнении Эльзы Лепуавр) глубоко страдает от равнодушия супруга. Понимаешь, что она любит его, как способна любить благовоспитанная целомудренная дама, не знавшая уколов ревности и не испытавшая страсти. Она проживает все это сегодня и сейчас перед нами. Понимаешь, что и граф (Мишель Вийермоз) совершенно искренне увлекся Сюзанной и жестоко разочарован в супружестве.

Все то же происходит сейчас. Перед нами живые люди, и следить за ними необычайно интересно. Поэтому и Фигаро в исполнении Лорана Стокера не выглядит ни фигляром, ни шутом, который вертится на пупе, изо всех сил изображая «безумный день». И он, и Сюзанна (Анн Кеслер) действительно любят, борются, страдают, немного ловчат, забавляются, глядя на графскую супружескую чету, но и чему-то учатся, что-то начинают понимать и в своей любви тоже.

Волшебно построена сцена ночного свидания всех со всеми. Карусельные кони, медленно двигающиеся олени, таинственные фигуры, графиня, получающая горький урок от графа, Фигаро, страдающий от ревности. Комедия не пытается быть до колик смешной. На ней не обхохочешься. Монолог Фигаро звучит современно и горько. Известные всем фразы разят не давно почившую королевскую власть, а попадают прямо в твое собственное сердце. В этой виртуозно построенной комедии Кристоф Рок разглядел историю очень серьезную, вневременную и, главное, объемную. Об этом спектакле вспоминаешь с наслаждением и понимаешь, что он останется с тобой на всю жизнь.

Вот на такой высокой ноте закончился фестиваль «Академия». Остается только добавить, что фестивальная жизнь была наполнена до отказа: разнообразными мастер-классами, творческими встречами с коллективами театров, каждодневным общением театральных критиков из Канады, Шотландии, Китая, Польши, Болгарии, Германии и России. Критикам было о чем поговорить, и профессиональные разговоры были честными и весьма продуктивными. А чем они закончились, я думаю, в скором времени станет видно.

Фото Андрея Кудрявцева

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.