Король рок-н-ролла из Калифорнии/Ли Бруер и Мод Митчелл

Выпуск №4-134/2010, Гость редакции

Король рок-н-ролла из Калифорнии/Ли Бруер и Мод Митчелл

Одним из самых ярких представителей современного авангардного театра Америки называют Ли БРУЕРА. Недавно он поставил Шепарда в Саратовском ТЮЗе.

Встреча первая: Мод и Ли

Он прославился своими адаптациями классических произведений, которые показывает по всему миру. Закончил Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, учился в актерской мастерской в Сан-Франциско. Продолжил обучение в Европе, в «Берлинер Ансамбль» и у великого Ежи Гротовского. В 1970 году, вернувшись в Нью-Йорк, основал театральную труппу «Мэбу Майнс». По сей день он режиссер, продюсер, актер, зачастую и драматург этого театра, работает и вне его. Ли Бруер - лауреат самой престижной американской театральной премии Оби - одиннадцать раз.

Вместе с женой, известной актрисой Мод МИТЧЕЛЛ, в 2009 году участвовал в работе Приволжского театрального форума СТД России в Нижнем Новгороде, где они дали мастер-класс. Директор Саратовского ТЮЗа пригласил тогда именитых гостей к нам, где они тоже провели тренинг с актерами. Сначала я общалась с женой Бруера. Мод рассказала, что в Нью-Йорке есть самая старинная театральная награда - в дословном переводе «Лига драмы».

- И ею я была награждена за свою роль в «Кукольном доме» Ибсена в постановке Ли Бруера. Удивительно увидеть себя сидящей рядом со звездами Бродвея. Мы же экспериментальный театр. Может, и нескромно прозвучит, но я скажу, что у Ли в голове много новых идей - раза в три больше, чем обычно бывает у режиссеров. И актеры любят с ним работать, я в том числе, потому что он легко идет на контакт. Моим первым режиссером был Майзнер, училась у него. Тогда только «приняли» систему Станиславского в Америке. Мой учитель тоже стал придерживаться ее, но со своими «включениями». Я работала со многими режиссерами. У нас нет такой строгой привязки к одному режиссеру, как у вас.

- Стала ли для вас потрясением встреча с Ли как с режиссером - после «системы Станиславского»?

- Это было именно то, что я искала, это были мои лучшие дни. Мы встретились на театральном фестивале в летнем мастер-классе. Все проходило в горах, где водопады и другие красоты природы. Я участвовала в другом театральном проекте, но могла смотреть и его постановки. Все актеры, которые в них участвовали, чувствовали себя такими счастливыми! Была обратная связь - каждый мог высказать свою точку зрения. Новые идеи буквально витали в воздухе. Нет, я не была шокирована, просто я поняла, что это МОЕ (Мод старательно выговорила это слово по-русски. - И.К.) Я не знала тогда, что влюблюсь в этого режиссера, что мы будем с ним работать. Мы вместе уже 10 лет. Первые два года я заканчивала свои проекты.

- Многие называют Бруера лидером авангардного театра. Как вы это определяете для себя?

- Он, несомненно, новатор. Очень любопытно наблюдать, как ему приходят идеи гораздо раньше, чем остальному обществу. Например, он первый стал использовать кукол в драматическом театре для серьезных постановок. У нас три основные большие куклы - сделаны в японской традиции. Он первый ввел в спектакле удобные микрофоны. Он и воспринимает себя адекватно - как лидер.

- А какое место в том мире, который вы выстраиваете в театре (драматург-режиссер-актер), занимает зритель?

  • Как для Ли, так и для меня, отношения со зрителем первостепенны. Есть, конечно, режиссеры, которые ставят спектакли для себя. Но Ли к ним не относится. Хотя в разных странах зритель совершенно по-разному реагирует на один и тот же отрывок. Юмор - очень важная составляющая его постановок, но он тоже абсолютно различный у разных народов.


От Ежи Гротовского к Комеди Франсез

Тут подоспел сам Ли Бруер, на вопросы о своем театре и «методе» ответил самолично.

Я спросила про «соигру» со зрителем, которую так любил великий поляк. Есть ли она у Бруера?

- Гротовский был отличный мастер, очень серьезный, очень сложный. Я более «легкий». Люблю, когда зритель на моих спектаклях смеется, мне нравится устанавливать с ним дружеские отношения. Это как в политике. Я говорю с ними и хочу, чтобы они за меня проголосовали.

- То есть хотите обаять их?

- Не то, что я собираюсь их обольстить, но хочу вовлечь в то, что я делаю, и чтобы им тоже стало смешно. Если я вижу, что тут можно поплакать, пусть они придут к той же точке зрения, уже как мои друзья. Есть режиссеры, которые очень любят поучать. Они считают себя такими мудрецами - точно глава деревни, который вправе решать все вопросы каждого жителя деревни. Если ваша аудитория не в состоянии сама разобраться, тогда надо ее поучать. Но если она выше по уровню... Гротовский считал всех детьми, которых надо учить. Я так не считаю. Мне нравится эмоционально вовлекать своих зрителей в действие и очень хочется, чтобы они задумывались после окончания спектакля. После сильного эмоционального потрясения они и через три месяца не смогут забыть спектакль.

- А что вы ставите в Комеди Франсез?

- Ставлю «Трамвай «Желание» Уильямса на французском. Это первая встреча для этого тетра с драматургией Уильямса. Пока не знаю, что там будет, но что-нибудь придумаю. Сцены будут друг друга сменять быстро, как кадры в фильме. Кстати, тот «Стеклянный зверинец» Уильямса, который я видел у вас в ТЮЗе, даже рядом не стоит с теми, которые ставят по этой пьесе в американской провинции. Это очень сильный спектакль: по актерской работе его можно сравнить с нью-йоркскими театрами. Но режиссер - преподаватель, он поставил пьесу консервативно. Если бы ставил я, решил бы ее более радикально. Планирую сделать ее у себя, но нужно найти финансирование.

- Вы никогда не ставили Чехова? Не кажется ли вам, что те «ножницы», что заложены между тем, что говорят чеховские герои и что они делают, создают возможности и для театра авангарда?

- Согласен. Чехов, как Учитель театра, намного опередил свое время. Я работал в Москве со студентами ГИТИСа над 4 сценами из Чехова. Я много знаю о нем, использую его тексты в мастер-классах, делаю с учениками упражнения по Чехову. Сейчас я как раз работаю над тем, чтобы американцы и испанцы сыграли чеховский спектакль. И, скорей всего, его привезут в Россию.


...Тогда еще российский зритель не смотрел знаменитый «Кукольный дом» в постановке Ли Бруера, который был потом показан на фестивале Станиславского. Россия стала двадцать первой страной, где сыграли этот шумно известный спектакль (мужчины-лилипуты вместе с женщинами обычного роста). Я спросила на той встрече, всегда ли в Ибсене играет его жена? Мод в ответ испуганно постучала по столу: «Ни разу еще не пропустила!». Но один раз она была близка к тому - отравилась чем-то. Мод приготовила «разные пакетики» за сценой - на всякий случай - и все-таки сыграла! Причем Ли потом сказал, что это была ее лучшая работа.

- Я читала, что Ли Бруер снимался и в кино. На сцену не выходите?

- Играл в двух постановках, но как-то у меня не пошло. Хотелось бы играть, но мне кажется, мои актеры это делают лучше, чем я. У меня есть шестьдесят постановок, в каждой - своя «звезда». Я всегда держу их в поле зрения, если хочу что-то поставить.

- А сколько, на ваш режиссерский глаз, может жить постановка, чтобы оставаться хорошей?

  • Интересный вопрос. У меня была одна экспериментальная постановка - так вот, она более 26 лет оставалась на пике популярности. Это адаптация пьесы Софокла. Или инсценировка «Питера Пэна». Сделана для взрослых. Идет уже 16 лет. «Кукольный дом» - 7. Хорошая постановка остается живой долго.


Ли и рок-н-ролл

И вот через год - второй приезд Ли Бруера, двойная российская премьера в Саратовском ТЮЗе: первая режиссерская работа господина Бруера в России, первая постановка у нас пьесы крупного американского драматурга Сэма Шепарда «Проклятье голодающего класса», которая не только никогда не шла на российской сцене, но и переведена не была. Осуществляется проект в рамках программы сотрудничества, разработанной Президентской двусторонней комиссией, созданной Дмитрием Медведевым и Бараком Обамой, при финансовой поддержке областного правительства.

Я тихо радуюсь про себя - попала на репетицию самого Ли Бруера! Сначала актеры репетируют без него. Он как бы назначает в группках главных - по танцам, по пению, сажает актеров-наблюдателей в зал - просматривать мизансцены. Снова и снова проходят артисты сцены, музыкально и пластически. Музыка звучит почти весь спектакль - играет маленький приемник (находка режиссера). Сцены или ритмически связаны между собой, или решены в разных музыкальных стилях.

Сам Ли, очень живой, черноглазый, в неизменной вязаной шапочке в тон глазам, потрясающе двигается по сцене - с непередаваемой грацией, все в том же ритме рок-н-ролла, о котором он говорил. Показывая движения, Ли не требует от актеров копировать себя (что в принципе невозможно) - только импровизировать в рамках заданного жанра.

Так родилась сцена с «радостным отцом» (Алексей Карабанов). Актеры сначала просто доносили текст. Легко выскочив из зала, Ли эту сценку протанцевал. Торжествующий танец отца семейства - с «включением» не только конечностей, но и живота - с удержанием на нем пакета (актерская находка) - осветил ее изнутри, стал ее смысловым стержнем. По пьесе неожиданно протрезвевший отец заставляет мать спать прямо на столе. А режиссер сделал из этого красивую любовную сцену, когда бывший летчик Вестон в минуту просветления становится прежним - сильным, любящим мужчиной. И такая, хорошая была, видимо, в этом доме когда-то жизнь...

Постановщик то останавливал репетицию, делая небольшие замечания, то выражал свое одобрение увиденному - по-американски (неизменное «о'кей»), по-русски или жестом. И хотя ничего особенного не происходило, атмосфера тепла, юмора и театрального праздника витала над сценой.

Переводчица, милая девушка Катя, несла все это время двойную нагрузку: была посредником между постановщиком и актерами, осветителями, звуковиками, всей командой спектакля. К исходу трехчасовой репетиции она еще выдержала краткое, но эмоционально напряженное наше интервью с Ли Бруером (малейшее промедление грозило опозданием на обед, что очень серьезно для человека в чужой стране).

Естественно, я спросила мэтра, почему свою первую российскую премьеру он осуществляет в наших палестинах.


Шепард-Гоголь-Бруер

- Это было первое русское приглашение, - ответил тот. - Всегда проблема в финансах. Гораздо разумней делать то, что входит в планы американского правительства. Я был заинтересован поставить в России именно американского драматурга. Дополняем труппу профессионалами из других городов. Художник-постановщик и дизайнер по костюмам из Петербурга. Мой сын делает музыкальное оформление, он сейчас в Португалии. Москва тоже скоро увидит эту постановку - на гастролях. Иногда лучше работать в провинции, не торопясь, тем более, когда есть языковой барьер. Я верю в развитие: для серьезной постановки нужно время, людям нужна концентрация. Здесь они меньше отвлекаются, чем в столице. Москва - это такой мегаполис, со своим давлением, как Нью-Йорк. Частенько я ставлю спектакли в пригородах, а потом уже везу их в Нью-Йорк.

- Я смотрю, актеры у вас вовсю импровизируют, даже мизансцены кое-какие ставят.

- Актеры у меня всегда много импровизируют. Если они не будут импровизировать, они не смогут сделать материал своим собственным, пропустить через себя. Я не хочу приказывать - пусть будут вещи, которые они откроют сами для себя.


Беседуя с великим пересмешником Ли во второй раз, я снова наступила на те же грабли - опять зачем-то спросила его о Гротовском. И он начал мне взволнованно объяснять, что Гротовский был замечательным учителем, но повторить стиль Гротовского в принципе невозможно. И выдал парадокс: «Теория Гротовского имеет большое значение для моего театра. Но она требует, чтобы мой метод не имел к ней никакого отношения».

- Заметно, что музыка в спектакле полноправный партнер. Как она подбиралась?

- Есть несколько записей Престли в пародийном ключе, но в основном звучит оригинальная музыка, которая, так получилось, написана композитором, который оказался моим сыном, - пошутил Ли. - Автор пьесы очень уважаемый представитель авангардной культуры, иногда он эпатирует, шокирует людей. Это черный юмор, напоминающий обычный американский вестерн, в стиле рок-н-ролльных западных групп. Потому такая музыка и пластика. Обычно я ставлю свои произведения и очень редко - работы других, - заметил между тем Бруер-драматург. - Но за границей заинтересованы в постановке известных пьес, а мои пьесы не очень известны.

- Может, поставите потом у нас и свою пьесу?

  • Не уверен, можно ли ее перевести. Мои работы имеют много ссылок, связанных с американской культурой, сленг там специфический, шутки.


В новой премьере два состава, что сейчас случается не так часто, а девочку Эмму играют аж три актрисы. Спросила, чем это вызвано. Режиссер рассказал, что в Америке тоже есть второй состав, но он не главный, «страховочный», а в российском репертуарном театре его попросили, чтобы побольше народу было занято. Третья Эмма появилась в спектакле, когда Ли Бруер увидел нашу Анастасию Бескровную, совершенно «отдельную» актрису.

О постановке Шепарда Ли Бруер рассказывает так:

- В США широко применяется метод Станиславского - и для съемки фильмов, и для постановки спектаклей. Он был переработан и адаптирован крупнейшими американскими режиссерами. Но основная идея осталась та же: это мотивационная игра и «я» в предполагаемых обстоятельствах. Не секрет, что в США большой интерес вызвала и теория Мейерхольда. То,что я предлагаю,- это совмещение методов Станиславского и Мейерхольда, как бы балансирование между ними. Тот же стиль - в решении спектакля «Проклятье голодающего класса». Я более чем доволен работой с актерами театра, которые у меня заняты, мы прекрасно понимаем друг друга. Художник спектакля, который мы ставим, Эмиль Капелюш, сказал, что это «очень-очень русская пьеса». Только действие ее происходит на ферме в Калифорнии. Сэм Шепард - из последних оставшихся крупных американских драматургов. Дружу с ним уже много лет, но никогда еще не ставил его драматургию. Есть у него пьеса «Погребенный ребенок», за которую он получил Пулитцеровскую премию. Но критики считают, что «Проклятье голодающего класса» более удачная, просто она позже вышла. Это совершенно современная пьеса о классе людей, которых можно назвать «американские крестьяне». Они опускаются все ниже, еще, еще - до абсолютных лузеров. Название пьесы содержит метафору - это не только голод по отношению к еде. Голод уважения, голод определенной власти и больше всего - голод быть членом общества. Вот в чем они голодают. Это глубокая пьеса и очень правдивая. И в то же время там много смешных моментов. У Шепарда божественный стиль, очень живой, в стиле рок-н-ролла. Его чувство юмора основано на гротеске. Оно напоминает иронию Гоголя.

Вместо послесловия

Впечатление от постановки Бруера у меня сильное, но сложное. Парадоксальный, ироничный текст, великолепно донесенный актерами. И - ловушки для зрителя на каждом шагу. Большая ловушка в виде оправления малой нужды в начале пьесы (естественно, реприза, как текущие градом клоунские слезы). Весомая - в форме большого, грязного, вечно пустого холодильника. В нем прятались герои или отдыхали. А он светился и работал, как старая верная кляча, в финале же взял и поехал - живой символ этого летящего вверх тормашками Дома. И настоящий кран, который вечно забывают закрыть. И ванна, в которой не столько моются, сколько проваливаются под сцену. И зеркало, которое вовсе не зеркало, а экран. Лицо героя оно приближает и увеличивает, отражая заодно его dreams о красивой богатой жизни, очень похожей на рекламные ролики. А звезды за высоким окошком и в зеркале? Такие только в телескоп увидишь... А живой ягненок, тщательно расчесанный Весли? Здесь много символики: зеркало как Окно в мир иной, купание в ванне как Очищение, заклание ягненка как невинная Жертва.

Много юмора, сюжетных ходов, трюков, танцев. Множество хитов и пародий на них. Но драматизм идет по нарастающей. И если стиляга с начесанным коком 60-х годов (Артем Кузин) еще смешон, как мелкий жулик, то Эллис в прикиде гота уже жутковат (Андрей Быков), хохочущие же Слейтер и Эмерсон (Алексей Кривега и Владимир Конев) по-настоящему страшны. Они все приходят незваными и хотят отобрать Дом - территорию семьи. Но террористы опаснее бандитов. В голове у них точно что-то переклинивает, когда они фотографируются на фоне «свежих жертв».

В пьесе подрывники были доморощенные. Машину взрывали за сценой. Бруер провокационно взорвал машину прямо перед нами, террористы обрели узнаваемые арабские черты, девочка, умирая, замедленно летит через всю сцену. Так всем им хотелось уехать - в Мексику, на Аляску, в Европу - только подальше от этого разваливающегося прямо на глазах домашнего мирка! Но они в одной сцепке.

В пьесе мать и сын слышат взрыв за сценой и зачем-то вспоминают рассказ отца о сцепившихся мертвой хваткой орла и кота. «Кот выдирает ему грудь, и орел пытается его сбросить, только кот не отпускает его, потому что знает, что если он упадет, он умрет. И они стремительно падают на землю... Как единое целое». В спектакле легкое тельце девочки падает прямо к ногам матери и брата. И весь черный юмор, нагороженный потом (вплоть до кровавых голов в холодильнике), кажется лишь детской страшилкой, которая не в силах уменьшить нашу печаль от зрелища полета этого маленького тельца. Смех и печаль рядом у Шепарда и у Бруера...

Олег Табаков недавно говорил о бесстыдстве таланта, для которого нет запретных тем. Слишком по-американски? А вы Достоевского перечитайте. Спектакль веселого авангардиста имеет свое послевкусие, о нем хочется подумать - наедине с собой.


Фото автора, Алексея Леонтьева

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.