Якутск

Выпуск №3-113/2008, В России

Якутск

В Саха академическом театре состоялось открытие сезона. Мюзикл «Город любви», волновавший умы и сердца весь сентябрь, был лишь прологом, а официально сезон открылся премьерным спектаклем по пьесе А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты» в постановке режиссера Русского театра Георгия Нестера.

Знающие люди говорят, что за все время существования Саха театра как национального сезон впервые открывается пьесой не якутского автора. Возможно, на этот раз было решено сделать упор на академической ипостаси театра, а более академического драматурга, чем Островский, трудно и представить. Хотя, возможно, причина в том, что другие запланированные премьеры сезона оказались еще не готовы в связи с отъездом главного режиссера театра Сергея Потапова в Мексику и перманентной занятостью художественного руководителя Андрея Борисова кинопроектом про Чингисхана.

Надо сказать, обращение к Островскому вполне оправданно — практически во всех его произведениях в качестве пружины действия выступают деньги — тема сегодня, пожалуй, самая актуальная. Что же касается данной комедии, то она просто суперсовременна: человек, пробивающийся из грязи в князи — вообще герой нашего времени. Конечно, при условии, что режиссер данную точку зрения разделяет.

На мой взгляд, есть один, но главный вопрос, ответ на который должен дать любой постановщик этой пьесы, естественно, в зависимости от нравов своей эпохи, пропущенных через призму собственных моральных принципов и политических пристрастий: кто такой Глумов?

Главного героя комедии с говорящей фамилией критики-современники драматурга сравнивали с Чацким, упрекая автора за сходство их обличительных монологов. Похожая аналогия наблюдалась и в некоторых современных постановках «Мудреца», которые мне удалось посмотреть на советской и постсоветской сцене. Идя на премьеру, я задавался вопросом: кого увижу на сцене на сей раз — может быть, Абрамовича?

Сразу скажу, что однозначного ответа на вопрос: кто вы, господин Глумов? — я так и не получил. Сам о себе герой Островского объявляет уже в первом монологе: «Я умен, зол и завистлив». Почему-то сразу верится только последнему заявлению. Чересчур громкий, почти революционный пафос речей, произносимых в первом акте, заставляет усомниться в уме героя, да и злость, изливаемая им на страницы дневника, тоже выглядит какой-то ненатуральной, как яд из пластмассового Анчара.

Исполнитель роли Глумова Руслан Тараховский, молодой актер с большим запасом темперамента, очень старается, играет с полной самоотдачей, но тратит энергию, не всегда понимая, на что, поскольку, похоже, тоже не определился, кто его герой — законченный карьерист и негодяй или неплохой в сущности человек, которого окружение и жизненные обстоятельства заставляют подличать и лицемерить. Вся эта неопределенность находит забавное отражение и в рисунке роли — внимательный зритель наверняка заметил, что актер подчеркнуто часто передвигается по сцене спиной вперед.

Я никогда не стал бы адресовать подобные претензии актеру: его работа — реализовывать замыслы постановщика, но Руслан сам без пяти минут режиссер и уже попробовал себя в этом качестве, да и в программке значится еще и как ассистент режиссера, значит, к цветам и восторгам поклонниц можно добавить и пару критических стрел.

Мне представляется, что спасительным средством могла бы стать ирония, которой пропитан, например, спектакль Марка Захарова в Ленкоме, где в роли Глумова занят не слишком эмоциональный, интеллигентный Виктор Раков, но ее-то как раз не было и в помине. Режиссер Нестер предпочел искать баланс между фарсом и водевилем, периодически склоняясь то к одному, то к другому, то вдруг впадая в комедийное русло, памятное еще с советских времен, во всяком случае, образ Мамаева (Геннадий Турантаев) явно оттуда.

Вот кто действительно показался мне неожиданным и интересным, так это Городулин. У Островского он — молодой, важный господин, обычно довольно скучный персонаж, оттеняющий черты главного героя. У Нестера Городулин в исполнении Ефима Степанова едва ли не самая яркая фигура. Он не молодой, а молодящийся, да и важности в нем ни на йоту. Крупный судейский чиновник, по пьесе, он расхаживает по сцене павлиньей походкой, помахивая портфельчиком, из которого торчат цветочек (на всякий случай — для дам) и легкомысленный кружевной платок. Правда, тогда непонятно, на чем основан его конфликт с ретроградом Крутицким (Михаил Семенов).

Да и тот, как выясняется, не такой уж и старец, когда пытается склонить на шалости госпожу Турусину (Анна Кузьмина). Старая барыня, вроде бы погрязшая в ханжестве и мистических суевериях, на самом деле по-человечески самый понятный и внушающий симпатию персонаж.

В костюмах и гриме явно просматривается намек на гротеск, нарочито театральный: криво сидящий парик у Мамаева, огромные бакенбарды его слуги, из которых, как у обломовского Захара, кажется, вот-вот вылетят птицы, довольно нелепые, ядовито яркие платья госпожи Мамаевой (Изабелла Николаева). Манефа (Татьяна Мыреева) — этакая удаганка в русском кокошнике и рядом с ней абсолютно опереточный гусар Курчаев (Михаил Борисов). Голутвин в исполнении Куприяна Михайлова — вылитый сыщик из мультфильма про бременских музыкантов и тоже поет. Плюс цыгане с песнями и плясками, да пара канканов, зажигательно исполненных перезрелой красавицей Мамаевой и недозрелой — Машенькой (Александра Сафронеева), у которой весь гламур еще впереди.

В общем, я бы не взялся однозначно определить жанр спектакля. Трагикомедия? Во всяком случае, на это намекает постоянно присутствующий на сцене немой персонаж — мим в костюме Арлекина и гриме Пьеро. Появление мима — прием для Саха театра не новый. Сергей Потапов ввел как-то подобную символическую фигуру в свой спектакль «Три сестры», но потом отказался от нее за ненадобностью.

У мима Нестера — пианистки Валерии Моякумовой функций куда больше: она и тапер, и зритель, и декорация, и деталь интерьера. Некоторые профессионально проницательные зрители даже углядели в ней «жанр» сам по себе, существующий отдельно от спектакля.

После финального монолога, обличив всех и вся, Глумов, посрамленный, но не побежденный, как Дон Гуан, опускается в преисподнюю — надо понимать, обратно из князи в грязи, однако сразу восстает (или воскресает?) под гимн «Боже, царя храни!» — весь в золотом мундире — то ли новый самодержец, то ли очередной лже-Димитрий. Скорее последнее, так как он тут же бросается к роялю и, потеснив мима, бацает что-то фривольное. А дальше, как и положено, — шабаш, цыгане и... Танцуют все!

Как объяснил режиссер перед спектаклем, в программке должен был стоять текст из Есенина, который к следующему спектаклю обязательно будет напечатан:

А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам,
А Русь все так же будет пить,
Плясать и плакать у забора...

Вот так-то. А вы говорите: здоровый образ жизни.

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.