Волкову, Волкову, Волкову… IX Международный театральный фестиваль им. Ф.Г.Фолкова

Выпуск №3-113/2008, Фестивали

Волкову, Волкову, Волкову… IX Международный театральный фестиваль им. Ф.Г.Фолкова

Нынешний, IX Международный фестиваль им. Ф.Г.Волкова был приурочен к 100-летию со дня рождения режиссера и театрального педагога Фирса Шишигина — фигуре в театральном Ярославле мифологизированной почти до уровня Федора Волкова. Наверное, это первый из Волковских фестивалей, который был к чему-либо приурочен. На всех предыдущих магическое заклинание на афише: «Волкову, Волкову, Волкову всем мы обязаны» — было категоричным ответом на все вопросы, абсолютным оправданием его существования и наложением табу на все возражения. Неясны были программные установки, да и с Премиями имени Волкова, вручаемыми на этом фестивале, всегда было много вопросов — кто их вручает? почему? кому? за что? Ни единого раза ответа на эти недоумения получено не было — механизм отбора лауреатов оставался тайной. Как на беду, лауреаты премии привозят не самые удачные спектакли, что на фоне более сильных и уверенных спектаклей в фестивальной афише смотрится почти неприлично. Но магическое заклинание «Волкову, Волкову, Волкову...» сработало и в девятый раз — недоуменные сомнения носили негласный характер, остались локальными и негромкими.

Впрочем, присужденные критиками за отдельные актерские работы премии (новшество девятого фестиваля) были своего рода альтернативой Премии имени Волкова. Зрители фестиваля могли убедиться в уместности и справедливости отмеченных актерских работ: Е. Смородинова — Нора (Архангельск), И. Коврижных — Мотл и Н.Мацюк — Цейтл (Ярославль), С. Блохин — Яичница (Нижний Новгород), Н. Беляева — Баронесса Штраль (Оренбург).

Афиша фестиваля, и раньше вызывавшая немало вопросов, в этот раз тоже была откровенно случайной. Статус же международного фестиваля в этот раз был поддержан лишь театрами из Кишинева и Минска — что, конечно, не могло не вызвать у записных остряков язвительных улыбок. Однако невнятный принцип составления афиши и ежегодно меняющиеся сроки проведения фестиваля вряд ли и дальше могут быть оправданы ритуальным заклинанием — «Волкову, Волкову, Волкову...». Назрела необходимость выработки более внятных программных позиций.

Фестиваль для театра был явно «не вовремя» — за кулисами держалось настроение апатии, связанное с тем, что почти два года волковцы жили без художественного руководителя, в состоянии неопределенности перспектив. И к моменту начала фестиваля обстановка внутри театра менее всего была спокойной и гармоничной. Едва ли не накануне открытия в театре наконец объявился новый директор — Борис Мездрич, известный своей кардинальной политикой и жестким ведением театрального хозяйства. Тревожное ожидание первых реформ нового руководителя (всем ведь известно, как метет новая метла), заметно сказалось на настроении волковцев. Однако к зрителям все это отношения не имело, ярославцы видели лишь фасадную сторону театрального праздника и в ожидании фестивальных радостей из вечера в вечер исправно заполняли зрительный зал.

По сложившейся традиции, открывался фестиваль музыкальным спектаклем. В Ярославле музыкального театра нет, и, похоже, не предвидится, поэтому каждое открытие фестиваля «живым» оперным или балетным спектаклем для ярославской публики — радостно приветствуемая экзотика, вне зависимости от его качества. «В стиле ретро» Саратовского академического театра оперы и балета оказался театрализованным концертом, постановленным Андреем Сергеевым в традициях советской филармонии и явно рассчитанным на пресловутый «чес». На сцене хор и солисты оперы в сопровождении симфонического оркестра поют песни Исаака Дунаевского. Выстраивание отношений между персонажами довольно наивное — с выжиданием, пока споет партию партнер, с моментальной сменой эмоций, отражаемых на лице, с целым набором штампов — приятельским похлопыванием партнера по плечу, сочувственным взглядом в глаза и т.д. И все это без толики юмора. Начало фестиваля не порадовало.

Казанский академический русский большой драматический театр им. В.И.Качалова показал «Визит дамы» Ф. Дюрренматта. Опытный фестивальный зритель сразу вспомнил «Трехгрошовую оперу», показанную два года назад и впечатлившую сценографическим размахом и дороговизной костюмов. И в этом спектакле та же сценографическая фактура (ржавое железо); так же решенные костюмы (гламурное рванье); то же отсутствие второго плана в актерской игре (вне раскрытия человеческого содержания персонажей) и точно такой же вставной характер танцевальных номеров. В «Визите дамы» не было юмора «ниже пояса», которым изобиловала «Трегрошовая». Зато недоданный сомнительный юмор с избытком присутствовал в спектакле Кишиневского русского драматического театра им. А.П.Чехова. Сценическое название знаменитой пьесы А. Н. Островского осталось до конца не выясненным (на афише — «Ах, замуж бы!..», в программке — «Хочу замуж...?!»). Обаятельный в своей пустоватости Бальзаминов — Г. Бояркин в первые минуты спектакля расположил к себе, но далее артист остался в пределах амплуа водевильного недотепы, никак не развил и не дополнил характер своего героя. Красавина — В. Марьянчик в этом спектакле скорее не сваха, а сводня, которой нужно не женить Бальзаминова, а сунуть его к кому-нибудь в койку, причем к кому именно — не имеет особого значения. Центральную для спектакля тему плотского вожделения уверенно ведет Белотелова — О. Мадан. Стоя у авансцены после случайной встречи с Бальзаминовым, она устраивает целый концертный номер — поначалу рука вдовушки медленно тянется к низу живота, внезапно героиня одумывается и хватает себя за руку, затем рука так же медленно тянется к низу спины, героиня опять одумывается и шлепает себя по ладони и т.д. Как легко можно догадаться, разыграно это в лучших традициях телепередачи «Аншлаг».

Островский был представлен еще одним спектаклем: «Банкрот» Театра на Литейном был разыгран петербургскими актерами в густой и «жирной» сценической манере. Постановщик  Н. Леонова, похоже, считает, что в зале сидит совсем недалекая публика, которой надо объяснять смысл происходящего на сцене до конца, и объяснять наглядно. Поэтому конфликт «старших» и «младших», знакомый любому школьнику со времен Добролюбова, в спектакле бесхитростно иллюстрируется сменой костюмов: исторические костюмы первых трех актов (дом Большова) в последнем сменяются на современные (дом Подхалюзина и Липочки). И играют тоже «по Добролюбову», разоблачая и обличая безнравственность персонажей. Большов — плохой, Подхалюзин и Липочка — еще хуже. Остальные — не в счет.

От вышеперечисленных выгодно отличалась скромная, неброская «Женитьба» Нижегородского государственного академического театра драмы им. М.Горького. Поначалу создавалось впечатление чрезмерного обилия разговоров и недостатка подлинного действия. Но с момента появления женихов «буксующее» начало спектакля было с лихвой компенсировано актерским обаянием, легкостью существования в образе, азартом, заразительностью, мерой и чувством юмора. Женихи хороши все без исключения, но особенно — замкнутый, почти невозмутимый экзекутор Яичница (С.Блохин). А остроумная и легко узнаваемая сцена с поцелуями Подколесина (Н.Игнатьев) и Агафьи Тихоновны (М.Мельникова) вызвала искреннюю «аплодисментную» реакцию зала.

Один из лауреатов волковской премии этого года — Оренбургский драматический театр им. М.Горького — представил лермонтовский «Маскарад». Детали сценографии (колонны, сфинкс, лев) намекают на то, что действие происходит в Петербурге. Но, к сожалению, имперская стильность никак не была подкреплена актерской игрой. Арбенин  О. Ханова сдержан и строг, но его выплески гнева выглядят достаточно формально. Нина в исполнении А. Шамсутдиновой молода, и только, иначе характеризовать ее персонаж невозможно. Интереснее баронесса Штраль (Н.Беляева) — и сцена ее признания князю Звездичу становится центральной. Не сразу, постепенно находя острую, нервную интонацию, Н. Беляева ведет эту сцену точно и наполненно, что особенно сложно, учитывая внутреннюю пустоту и актерскую инертность ее партнера.

Хозяева фестиваля показали недавнюю премьеру — «Поминальную молитву» Г. Горина (см. «СБ, 10» № 10-110). Неровный на премьерных показах, сейчас, в начале нового сезона, спектакль волковцев постепенно обретает спокойное, свободное и ровное дыхание. Становится более органичной степенная, неспешная повествовательная интонация, заданная постановщиком Д. Кожевниковым. Декорации художника Е. Ефима, стилизованные под живопись Марка Шагала, не диссонируют с актерской игрой. О событиях рассказывается и играется с некоторой долей успокоенности, чуть отрешенно, так, словно эти события уже давным-давно прошли и стали достоянием прошлого. Серьезно и неторопливо ведет роль Тевье  В. Асташин, по контрасту с ним играет Г. Крылова суетливую и заводную Голду. Легко и естественно существует в спектакле молодое поколение волковцев, особенно — Н. Мацюк в роли Цейтл и И.Коврижных в роли Мотла. В спектакле много светлого юмора, актеры с видимым удовольствием и увлечением погружаются в достаточно анекдотические ситуации, а вот иного — тоскливой печали, грусти, серьеза в отношении к теме, пожалуй, маловато.

Постоянный участник фестиваля (наверняка не в последнюю очередь из-за географической близости) — Костромской драматический театр им. А.Н.Островского — показал спектакль «Чудаки» по рассказам А. П. Чехова. В изображении костромских актеров чеховские персонажи были возбудимы, вспыльчивы, порывисты. Степень их нервности «зашкаливала» и порой носила даже не чудаковатый, а почти душевнобольной характер. Постановщик спектакля С. Кузьмич отказал персонажам и в малой толике человечности, а потому сочувствия они не вызывали. Формальным и претенциозным выглядел придуманный постановщиком пролог — на пустой сцене с участием семи (!) Чеховых. Странности трактовки искупались сыгранностью актеров — их партнерские «пристройки», «приспособления» и «оценки» оказались наиболее ценны в этой постановке.

Иначе строится актерский ансамбль в «Кукольном доме» Ибсена Архангельского театра драмы им. М.В.Ломоносова. Ни у одного зрителя в зале не возникает сомнения, почему спектакль назван «Нора» — в центре действия героиня. Хрупкая и артистичная Нора Елены Смородиновой сразу притягивает зрительское внимание своей утонченностью и нездешней женственностью. В ее чуть изломанных жестах угадывается острый, изящный нерв Серебряного века. Вокруг нее группируются остальные персонажи — до отвращения правильный муж, адвокат Хельмер (А.Калеев), скучная, похожая на высушенную селедку Фру Линне (Т.Боченкова), сдержанный доктор Ранк (А.Москаленко). Сцену объяснения с Хельмером в конце третьего акта Смородинова ведет так, словно ее Нора уже заранее знает, что ей ответит муж на каждую ее реплику, ни одно его слово ее не удивляет. Эффектен финал спектакля — массивные, нежно-розовые колонны из прозрачной ткани после ухода Норы моментально рушатся, попросту складываются, обнажая предметы мебели, кажущиеся сиротливыми без мощных опор этого дома — колонн. Метафора крушения «кукольного дома» отыгрывается А. Калеевым — Хельмером достоверно и убедительно.

Как не может быть свадьбы без генерала, так и Волковского фестиваля не может быть без особо почетных и почитаемых участников — обе театральные столицы достойно представляли МХАТ им. М.Горького и БДТ им. Г.А.Товстоногова. Показав на одном из предыдущих фестивалей талантливую и органичную «Женитьбу Белугина», МХАТ в этот раз привез натужных и усталых «Комедиантов господина» (по «Кабале святош» М. Булгакова). Мольер в исполнении М. Кабанова порывист, возбудим и горяч. Это артист демонстрирует в первые же секунды своего появления на сцене, но сказать что-то большее о нем решительно невозможно. Гораздо более человечным и естественным выглядит Людовик Великий. Король Франции в исполнении В. Клементьева — осторожный правитель и идеальный дипломат, и в то же время он сыгран как человек со «стертой» индивидуальностью. Стоит отметить сцену исповеди Мадлен, которую Т. Шалковская проводит темпераментно и наполненно, не жалея свою героиню и не впадая в мелодраматическую сентиментальность.

Закрытие фестиваля, его настоящее оправдание и единственное подлинно художественное событие — мощный, глубокий спектакль БДТ им. Г.Товстоногова «Власть тьмы» Л. Толстого. Все то, чего не хватало в предыдущих спектаклях фестиваля — серьеза, ответственности, масштаба и объема, было с лихвой передано зрительному залу петербургскими артистами. Спектакль властно, но мягко сконцентрировал внимание зрителя, не ослаблял напряжения ни на секунду, и только финальная исповедь Никиты разряжала его густую, тягучую атмосферу. Музыка, обычно в современном драматическом спектакле звучащая часто и много, в этом спектакле точечна и предельно необходима. Небольшой музыкальный акцент, звон колоколов или церковное пение (композитор — Н. Морозов), лишь усиливает впечатление от происходящего на сцене, но ни в коем случае не составляет его, не доминирует над происходящим. Неспешная, обстоятельная, вдумчивая режиссура Темура Чхеидзе, казалось бы, могла отпугнуть зрителя, привыкшего к иным темпам, к иной степени осмысления и переживания спектакля. Однако внимательная тишина зрительного зала (отличительная черта этого фестиваля) на спектакле петербуржцев стала особенно заметной. Чуткое и тревожное молчание зрителей сопровождало все три с лишним часа сценического действия. Оно особенно сгустилось в рискованной сцене убиения новорожденного младенца: казалось, еще чуть-чуть, и ужас, вызванный тем, что творят герои толстовской драмы, вызовет физиологическое отторжение. Но заветное «чуть-чуть» здесь было найдено и сыграно с точной мерой театральности и художественного такта. Среди темных и неизъяснимых женских персонажей, сыгранных в трезвой и жесткой сценической манере, особенно выделилась матерая и закаленная Матрена в ярком исполнении И. Венгалите.

В соответствии с замыслом Толстого, центральная фигура этого спектакля — Аким (Валерий Ивченко). Ивченко — актер динамичной, острой и строгой формы — в этом спектакле неожиданно мягок и нетороплив. Былую графическую резкость его ролей сменили мягкие полутона и неторопливые переходы. Особенно интересна игра Ивченко в паузах: его герой молчит как-то особенно содержательно. Наверное, не будет ошибкой сказать, что в отличие от прошлых ролей, где герои Ивченко больше изъяснялись монологом и сопровождающим слово сценическим жестом, в этом спектакле его герой больше высказывается в молчании. Невозможно забыть финальную сцену спектакля: на авансцене Никита — Д. Быковский признается в своей лжи, а Аким медленно, осторожно приближается к нему, боясь спугнуть его искренность и одновременно желая успокоить — хотя бы прикосновением. Сколько в этом молчании отцовской строгости и понимающего прощения, сколько удивления и радости от внезапной честности сына!

Фестиваль окончен. После просмотра фестивальной программы принято подводить итоги и делать какие-то выводы, тем более что следующий, юбилейный фестиваль необходимо начинать готовить уже сегодня. Появление в театре настоящего «хозяина» заставляет надеяться, что десятый Волковский будет продуманным в программном отношении и эффектным — в художественном. Четкая, слаженная, как никогда, работа администрации на нынешнем фестивале позволяет на это надеяться.

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.