Йошкар-Ола. Учитесь летать заранее...

Выпуск № 8-138/2011, В России

В Йошкар-Оле пять профессиональных театров на 246 тысяч жителей. А хорошие режиссеры - в основном - приглашенные. Местные - какие-то «спокойные» слишком (нехватка йода), а зритель все ждет от театра чудес. Художники хорошие - те, что «удивляют» и «радуют» - тоже почти все из Уфы, Питера и Нижнего Новгорода. Те, что современным театральным языком контакт со зрителем осуществляет. И совсем хорошо, если созданный спектакль вливается в неуловимый «контент» города. Город специфичный: построен на болоте, значительно ниже уровня моря, «в низинке» (как сказано в одном краеведческом описании ХIХ века), сюда в позапрошлом веке ссылали взбунтовавшихся поляков, в прошлом - репрессированных священников, в войну - предприятия и НИИ со всем составом ИТР из Питера и Москвы. А вокруг в лесах - исправительные учреждения... До 1990 года карту города и республики запрещено было тиражировать. Сложный город, интеллигентный, скрытный. Иногда кажется, что время здесь - остановилось: событий нет, одни мероприятия...

Когда в Марийский республиканский театр кукол на постановку пьесы Данилы Привалова «Прекрасное далеко» пригласили режиссера из Казани Татьяну Лядову, актеры пришли в радостный восторг от предчувствия настоящего: для многих из них Татьяна Валентиновна была любимым педагогом актерского курса в Марийском республиканском колледже культуры и искусств, впоследствии названного «золотым», потому что все выпускники остались в актерской профессии. Теперь Татьяна Валентиновна преподает в Казанском театральном училище, в этом учебном году ставит пятый спектакль. Постановки ее отличаются полным отсутствием насилия над актером, особой образностью, логикой и острым театральным языком, который безоговорочно принимается и молодежью, и людьми постарше.

Пьеса заворожила всех странностью формы, героев, пространства и очень актуальными и провокационными рассуждениями об эпохе абсурда, в которую мы живем. Группа актеров, которая собралась на эту постановку под рабочим названием «Объединение NEXT», видимо, задалась целью изменить депрессивное состояние духа сограждан и показать, что еще возможны оптимистичные выходы... После нескольких пробных репетиций взяли тайм-аут на три месяца. На 23 марта была назначена премьера. Спектакль сочинялся в процессе репетиций всем коллективом, никто, включая самого постановщика, не знал, что получится в результате, какую роль в действии будут играть куклы, и будут ли они вообще. Постоянные разговоры шести героев о лежащей где-то за пределами данного пространства «свободе» логически предполагали, что, если «свобода» - где-то там, то тут «не-свобода» (в России эквивалент - «зона», тюрьма, «лесоповал»). Родилось пространственно-сценическое решение (художник-постановщик и автор кукол Татьяна Батракова): в основе его - бревна, подвешенные за торцы веревками к колосникам; и как остраняющее обстоятельство, переводящее все действие в «сюр» о нашей сегодняшней полуспящей жизни, - подушки... Они на сцене - повсюду, желто-серые, без наволочек, как сущность без оболочки. Они - облака в воображаемом «раю» (кому-то хочется и так назвать место, где неуспешные на земле души приземляются после смерти), и амортизационные наколенники, наголовники и налокотники «ангелов», которые учатся летать; в них спят, как в сене, в ушанках и валенках; в них можно увидеть даже женскую грудь. Костюмы - тоже как бы голая сущность - из серого стеганого ватина, без которого родившиеся в ХХ веке не мыслили теплой зимней одежды, из него сшиты ватники, штаны, юбки, платья. У «женщин» эта «униформа» дополнена старыми платками, у «мужчин» - шапками. Но и деление на мужчин и женщин в этом пространстве - условность: все «ангелы». Хотя гендерные различия в стилях поведения, мотивациях поступков, в разговорах - есть. Ценности, устремления, нереализованные при жизни, таланты и любимые занятия находят в этом пространстве, именуемом персонажами «РАЙ», воплощение и реализацию. Правда, никто из них не испытывает от этого особой радости. Сидят в этом «раю» на пеньках, хлеб - из песка. Зато вредная «дурь», которую завлекательно культивирует в невидимом парнике «ангел» Тоха (Роман Дербенев), слишком демонстративно и эффектно дымит из разреза в сером мешковатом заднике. И молодой красавец, пристреленный во цвете лет из-за этой «дури» - за огонек от самокрутки в темноте! - не вызывает жалости или возмущения: он слишком цветущ и обаятелен в своем пороке, и «дурь» - не кончается. И этот вечный праздник души в «несвободе» у него теперь продолжится без конца: в «раю» же нет времени, оно остановилось, и сдвинуть его невозможно.

Да, это не христианский подход к будущей жизни. И не буддистский. Какой-то новый. «Пофигистский», может быть?

Но если мы будем искать логику в этом спектакле, впадать в идеологические построения, то окажемся на ложном пути и никуда не придем. А главное - не получим удовольствия от театрального действия, цель которого - рождение Чувства. А не мысли.

За разговорами внутри этого вынужденного коллектива загнанных на край света душ зритель постепенно угадывает и принимает странную игру со временем: его то нет, то оно остановилось, и поэтому ничто и никто вокруг не меняется, часы не могут наладить: как их ставить, если нет ни радио, ни гимна - никаких идеологических движений и реальных ориентиров? Но отключенность от обязательного социума, однако, включает внутренний потенциал каждой личности: «бытовые» умения здесь - ничто, а важно то, что ты «любил делать» в жизни, то есть теперь начинается у каждого «вечный праздник души». (В народной культуре, как известно, время «праздника» и предполагает делать то, что по сердцу, ибо: как живешь в праздник, говорится в народе, так будешь жить и в раю). Умеешь петь и играть на гитаре - пой! Любишь печь пироги - пеки! Любишь летать - летай! Правда, Маруся (Анна Деркач), умершая от удара ножом, нанесенного... хочется верить, влюбленным мужчиной, риторически спрашивает: а где же в этой иерархии «любви вообще», «любви к Ленину» и «любви к пирогу» место для любви мужчины и женщины!? А нигде. Для смерти - тоже места нет! Умирать же на земле никто не любит, а в раю это и невозможно! Что довольно забавно, абсурдно и похоже на правду.

Но в сочетании «черного юмора» и безысходного оптимизма положения (даже повеситься невозможно!) есть какой-то шарм, который в итоге вызывает у зрителя приятную эйфорию и очень светлое чувство от всего спектакля в целом (несмотря на многие нестыковки и алогичности в драматургии), что, вероятно, и составляет смысл театра как формы общения людей.

А вот зритель, привыкший искать идейную подоплеку и объяснимую человеческой природой мотивированность поступков героев, сильно занервничает: как могут «души» - целоваться?! Как можно со сцены давать столь легкомысленные модели поведения, как у Тохи, как у Маруси с Васей (Максим Белецкий), которые от материализации любви вообще «аннигилировались» (исчезли) из данного пространства, ведь не факт, что они вознеслись выше. Может, как раз наоборот?

Парадоксальность пьесы Привалова все же имеет четкий психологический и убедительно-позитивный стержень.

Сан Саныч (Дмитрий Репьев) до конца остается самой загадочной личностью. Актер самый взрослый и опытный из всего состава. Кстати, он и предложил «обряд посвящения в «ангелы» для Васи с отиранием ног о брошенное на порог полотенце (подобный момент присутствует в русском свадебном обряде: кто первый в будущей семье встанет на постеленное на пороге в дом полотенце, тот станет верховодить в семье; есть аналог обряда и в обычае тюремных жителей). В желтоватой полуфрицевской цигейковой шапке с козырьком, в унтах, штанах и фуфайке, вечный странник на земле (полярник, этнограф, геолог, альпинист, со странным знанием тюремных обычаев) - Саныч Репьева, исходя из логики данного абсурдного райского пространства, при жизни, то есть «на свободе», «любил не верить», любил ломать веру других - и сейчас это же делает, но как-то без наслаждения. Спокойно, но настойчиво. И потому тревожно. Не верит он ни в успешность райской почты, ни в компетентность Почтальона (Анастасии Ершовой удалось без единого слова создать образ массивный, жутковатый и величественный, как мировое космическое пространство: длинное потертое пальто до полу с накинутой на плечи рваной шалью, кожаный шлем и очки, рукавицы, военных времен планшет с какими-то прозрачными стеклышками в качестве почтальонской сумки - это и страшно и удивительно, и какое-то детство, как мамино пальто из шкафа, тайком надетое в пять лет...). Саныч не верит в существование других обитаемых миров, к которым летят где-то в космосе безумные ангелы «первого поколения»!

Кажется, от тотальной нелогичности и ломки всех стереотипов даже у современного тинейджера, адаптированного к скачкам и нестыковкам мотивов, признаков и событий, может крыша поехать. Но Саныч контролирует процесс погружения в абсурд нового бытия: говорит медленно, с расстановкой, голосом мягким, добрым и так пристально-пристально смотрит в зал... На нем, как на здоровом стержне, держится весь абсолютно крутой «бред» происходящего вокруг. Саныч - наш человек!

Я лично благодарна за то, что в период Великого поста, в городе с чудовищным духовным опытом, на фоне развивающейся мировой катастрофы в далекой Японии на вопрос ангела Васи: «Саныч, а Бог - есть?» - Саныч не стал дальше произносить текст пьесы, а промолчал, сжав зубы, и медленно ушел - именно для того, чтобы не произносить сакраментальную фразу. Внезапная тишина на фоне тотальных разговоров повергла зрителя в благоговение. Это было сильнее слов. Тишина оставила зрителя наедине с вопросом, который каждый решает наедине с самим собой.

«Неверие» Саныча провокационно, но так трагично, так глубоко и необъяснимо обусловлено, что остальным героям спектакля - нечего ему противопоставить. Они все: деловой Тоха, живущая ожиданием любви Маруся и умершая в блокадном Ленинграде неисправимая оптимистка, тонкая, озаренная смиренно-ироничной «любовью к Ленину» учительница тетя Таня (Светлана Есменеева), брутальный ангел Серега (Петр Кожевников) и нежный, босой, вечно любящий свою маму ангел Вася - все они как детишки перед «настоящестью» Саныча. Они все еще спрашивают, все еще стремятся куда-то, все еще пребывают в иллюзиях детства. Художник это подчеркивает: красивыми вязаными варежками на резинках, по-детски висящими из рукавов серых платьев и ватников, формочками для песчаных кексиков в руках у женщин вместо серьезного замеса реалистичного теста на пирог. А режиссер - игрой и многофункциональностью предметов: фанера 1 м х 0,5 м - это и стол для писем, и доска для раскатывания теста, и кафедра; бревна - это нары, идолы, это и показатель мужской силы и мощи; желтые подушки - облака, матрасики, одеялки и состояние; а листочки-обрывочки, откуда-то сверху упавшие в виде больших бумажных снежинок в это пространство, - на них герои (с азартом пионерского лагеря!) начинают писать письма тем, кто им был дороже всего на земле... Эти «мелочи» вызывают невыносимый трепет, массу ассоциаций, потому что такие снежинки ощущали в руках почти все поколения людей ХХ века.

Но сцена с письмами вызывает печаль: ведь это все - наш визуальный опыт. Поколениям ХХI века неведомы эти ощущения! Эта радость разворачивания сложенного листа бумаги, вырезанного по торцам, который вдруг превращается в снежинку!.. Но писать письма на снежинках - это уже такой восторг! Печаль и в том, что мы живем в такое время, когда рукописное письмо как форма общения безвозвратно исчезает из нашей культуры и цивилизации. Наши внуки никогда не напишут нам письма на тетрадном листочке крупным детским почерком и не будут беречь свои первые школьные тетрадки с чистописанием! Система «свободы» постепенно искореняет у них даже возможность научиться письму в школе, вводя тотальное печатание на компьютере.

Но сейчас они рядом с нами и смотрят этот спектакль - про нас и наше поколение. И что им, нынешним, - до нас? Поймут ли они эту ностальгию и боль за них, наших будущих?

Этот вопрос возникает из конкретно-предметного мира «несвободы» и остается открытым, потому что он очень интимный... Но по этому «шлейфу» можно всегда отличить «настоящее» от однодневки. Поиск ответа за пределами театрального действия - это тоже действие, это жест, на который вдохновляет только высокое искусство. Работа интеллекта и души в зрителе - высший и самый трудный жест, который может породить театр. Один чиновник, уходя со спектакля, многозначительно спросил свою жену: «Ты поняла, про что это?..»

Но подростками и молодежью спектакль принят «на ура»: впервые за историю Республиканского театра кукол в зале на 250 мест зрители толпятся в проходах, в кассе раскуплены даже входные билеты. В театре кукол появился универсальный спектакль для всех возрастов, но в первую очередь - для молодежи, для старших школьников (целевая аудитория, не избалованная вниманием театров). Тинейджерам, как ни странно, комфортно в «несвободном» пространстве, состоящем из загадок, смеси комедии положений и театра абсурда, но с национальной особенностью погружения. В чем причина эффекта?

Возможно, в том, что на подсознательном уровне вынужденное общение персонажей в пространстве пьесы напоминает ситуацию общения в социальной сети интернета, «В Контакте», например: все туда «попадают» и вынужденно общаются, общаются... Для того чтобы в конечном итоге перезнакомиться, найти то, что нужно - пару, работу или друзей, и выйти из сети. Этот мотив прекрасных надежд и настойчивых (и четко гендерных) ролевых ожиданий с очаровательной детской улыбкой и огромными глазами надежды проводят через весь спектакль Маруся-Деркач и Вася-Белецкий (первая полноценная работа актера).

Художник и режиссер до последней репетиционной недели решали вопрос с присутствием кукол в спектакле. Как выяснилось уже после премьеры, Татьяна Батракова внутренне не принимала «бытовизм», он раздражал, связывал воображение, но визуальная альтернатива бытовым деталям не приходила. А после премьеры, когда уже поздно что-то менять, переживания от нерешенности поставленной задачи стали особенно болезненными. Мое предположение, что «Прекрасное далеко» - по сути радио-пьеса, и самое роскошное визуальное ее решение возникает только в фантазии слушателя (!), а страдать от невозможности сделать его универсальным на сцене - непродуктивно, разумеется, не убедило художника, а только разбередило желание заглянуть за грань возможного... Батракова - мастер кукольного театра, к тому же десять лет выступает как сценарист и режиссер-постановщик спектаклей. Но в итоге куклы остались только в образе загадочных «странников», летящих в мировом пространстве... на подушке. А подушка - на голове у Почтальона... Белые, обгоревшие от вечного холода Космоса, они открывают беззубые алые рты, шевелят посохами и беззвучно поют...

Фотогалерея