Символ, скандал и событие. II Поволжский фестиваль детских театров «От А до Я»

Выпуск №3-113/2008, Фестивали

Саратовский ТЮЗ им. Ю.П.Киселева отпраздновал свое 90-летие самым естественным образом, т.е. провел фестиваль — II Поволжский фестиваль детских театров «От А до Я». Эта фраза требует сразу трех уточнений.

Во-первых, не «им. Ю.П.Киселева», а просто «ТЮЗ Киселева»: в таком именовании есть особая гордость и особая нежность. Юрий Петрович возглавил ТЮЗ в 1943 году, правил им более полувека, воспитал несколько зрительских поколений, получил все возможные звания, ордена и премии и при этом — вот чудо-то для советского режима! — ухитрялся оставаться беспартийным. В 1995 году он передал театр из рук в руки своему ученику Юрию Ошерову, в 1996 умер. Великим режиссером он не был, но прирожденным строителем театра, умным лидером, талантливым и порядочным человеком был безусловно. Поминают его только добром.

Во-вторых: название «От А до Я» изначально подразумевало расшифровку «от Астрахани до Ярославля». Первый фестиваль (2003) был сугубо поволжским, региональным, Второй негласно стал международным. Волга вышла из берегов, разлилась от Милана (театр «Буратто») до Башкортостана (Национальный молодежный театр Уфы), и все главное еще впереди: у «ТЮЗа Киселева» большие планы на будущее. Местная и губернская власти его всячески поддерживают, опекают, к юбилею дали денег, и немалых, чтобы закончить строительство нового здания (а то кругом все: кризис, кризис...). Всем приятно помнить, что первый в мире детский театр родился именно в Саратове, и афиша, которая 4 ноября 1918 года звала пролетарских, крестьянских и приютских детей на «Синюю птицу» Метерлинка (соблазняя еще и военным оркестром в антрактах), сообщала не о разовом представлении, а об открытии детского («драматического школьного») театра. Действительно, первого в мире — и это в-третьих.

Появлению «Синей птицы» в нынешней афише «ТЮЗ Киселева» придавал символическое значение. Ее поставил московский режиссер Александр Пономарев, о спектакле много писали, на фестивале его показали в 20-й раз. Судя по показу, Пономарева хвалили не зря, но, вроде бы, чересчур. Его работа умна и точна по задачам. Феерия Метерлинка решена простыми средствами, наивными и преувеличенно-яркими, как детский рисунок. Здесь ни к чему была бы магическая супертехника Кио и Копперфильда; пьеса побуждает нас верить в скромные рукодельные чудеса, в полноту тихого счастья, которое каждого человека ждет у него дома. Мистический реализм «Синей птицы» крайне простодушен, тем и прекрасен — но тем же и опасен для театра, особенно для детского. «Наивность и преувеличенная яркость»? — да, отлично, но для актера-тюзовца это слишком уж близко к ненавистной ему самому «тюзятине», к унылой рутине.

Как сохранять творческое воодушевление в роли Сахара или Дуба? «Чтобы поставить «Синюю птицу», нужны талантливые актеры. Но талантливые актеры не могут долго любить «Синюю птицу», — печалился некогда Немирович-Данченко. Что поделаешь: великие актеры МХТ играли «Синюю птицу» без охоты: тоже не находили, чем воодушевиться. Пономарева можно упрекнуть лишь в том, что энергично и изобретательно выстроив 1-е действие, он то ли дал слабину, то ли сознательно, но опрометчиво упростил правила игры во 2-м — и на отсутствие четкого режиссерского рисунка актеры ответили бурным выплеском штампов. К счастью, не все сплошь, так что свое значение спектакля-символа «Синяя птица» сохранила.

Успешный фестиваль, как все знают, нуждается не только в «спектакле-символе», но и в «спектакле-скандале». Сыграть эту, по-своему очень выигрышную роль должны были «Три сестры» Ярославского ТЮЗа. Роман Мархолиа, недавно ставший в Ярославле худруком, ставил чеховскую пьесу с пылом иконоборца; спектакль оказался так невнятен, что легче легкого было увидеть в нем лишь холодную насмешку циника. А еще легче пожать плечами: скучно-то как...

Режиссерские предложения резки и удобопонятны. Дом Прозоровых? — у правой кулисы высится гора разломанных шкафов, кушеток, стульев и пр. В середине осклабилось онемевшее фортепьяно, снизу высунула свой гриф гитара: в общем, перед нами монументальная свалка, очертаниями напоминающая египетскую пирамиду. По режиссерской логике, не только для нас, но и для чеховских персонажей «дом Прозоровых» уже не дом, а лишь отзывчивая фикция. Вот они накрывают именинный стол, расставляя воображаемые бокалы рядом с несуществующими тарелками, из пирамиды доносится тактичное звяканье хрусталя и фарфора, но сами-то люди знают, что руки у них пусты. Ни чебутыкинского самовара, ни кулыгинской книжки, ни волшебного волчка — нет ничего, кроме слов. А слова ничего не значат. Чеховские монологи в спектакле Романа Мархолиа не произносятся, а тараторятся с убийственной для смысла скоростью. «Мыдолжнытолькоработатьиработать»; «душамоякакдорогойроялькоторыйзаперт» и пр. Тридцать лет назад Анатолий Эфрос удрученно писал, что его актеры не понимают певучий синтаксис чеховской фразы; в спектакле Мархолиа категорически заявлено, что там и понимать-то нечего. Пустые люди с пустыми руками произносят пустые слова: всем известные, навязшие в зубах. Произносят, положим, очень неважно, и вместо «дорогого рояля» мы слышим нечто про «фавахой ваяй», но я веду речь не о технике, а о задаче: она не столько дурна сама по себе (хотя в любом случае безрадостна), сколько невпопад поставлена. «Три сестры» Мархолиа — спектакль для людей, объевшихся книжной культурой и не знающих, как отвязаться от своего литературоцентризма. Для тех, кто уже не может читать «этого самого Чехова» и все равно не может не читать. Сейчас это, мягко говоря, неактуально: начитанных зрителей становится все меньше и меньше. «Скандалить» не о чем и не с кем, прицел взят с ошибкой лет на пятнадцать. Режиссер попросту попал пальцем в небо: что ж, бывает.

Третий компонент успешного фестиваля — спектакль-событие. И менее всего я мог ожидать, что для меня таковым станет городская сказка Виктора Ольшанского «Зимы не будет», поставленная молодой Екатериной Гороховской (СПб). Ольшанский обладает хорошим словесным чутьем и живым юмором (вот, к примеру, состав семьи в его пьесе: муж Петя, жена по имени Молчидура и любимое существо Форд-фокус: прелесть!), но не силен по части сюжетосложения. Предлагаемые обстоятельства, перипетии, черты персонажей он не стесняется брать из общего литературного котла. Героиня его пьесы, старуха, которая продала избу, подалась в город к сыну, не сошлась с невесткой и живет в заброшенном овощном ларьке, подкармливая окрестных кошек, пришла к нам, конечно, из ранней деревенской прозы. Говорящие коты, которые пытаются как-нибудь устроить ее судьбу, не могут не вызвать в памяти «Собак» Владимира Чигишева, знаменитый тюзовский мюзикл двадцатилетней давности по повести К. Сергиенко. Облетающее дерево; как только с него упадет последний лист, придет зима и жизнь кончится — это мы читали у О'Генри, только у него вместо мерзнущей старухи была больная девочка...

Режиссер Гороховская приняла избыточную литературность пьесы как данность и сумела ее красиво обыграть: сделать условием трогательно неправдоподобной жизни или, точнее, цветным фильтром, через который мы рассматриваем замызганный ларек с надписью «щи-фру» (быв. «овощи-фрукты»), забор с напластованиями корявых граффити, персонажей, безупречно достоверных в своей типажности. В мире, ею выстроенном, есть место горю и печали, но нет места обжигающей резкости переживаний: ничто не заглажено, но все смягчено. И все — именно потому, что никто не требует с нас «полной гибели всерьез» — впускает в себя выдумку и разукрашивается театральными шутками, сочинять которые для Гороховской сущее удовольствие (лучшая, на мой вкус — загадочная Рыба, дважды проплывающая под колосниками, в недосягаемости для голодных котов: конечно, приплыла она из «Сказки сказок» Юрия Норштейна). «Зимы не будет» — умный и изящный спектакль. И, насколько я понимаю, его удача для «ТЮЗа Киселева» принципиально важна.

За несколько последних сезонов Юрий Ошеров и его директор Валерий Райков успели зазвать к себе, помимо Пономарева и Гороховской, Георгия Цхвираву, Андрея Санатина, Анатолия Праудина, Михаила Бычкова — режиссеров, очень несхожих по выучке, вкусовым пристрастиям, складу ума и пр. Пять лет назад такое саратовцам и во сне бы не приснилось. Можно сказать: эк размахнулись! — но художественное многоязычие стало законной формой нынешней театральной жизни. Иное дело, что одним оно не по нраву, а другим не по карману. К чему стремится старейший детский театр мира, ищет ли он потенциальных единомышленников, пробует ли «новые формы», приноравливает ли сам себя к изменившемуся театральному климату, судить не берусь. Но живут люди интересно.

Фотогалерея