Цирковой фокус

Выпуск №3-113/2008, Премьеры Москвы

Разумеется, Гоцци — более подходящий автор для «Сатирикона», чем любимый худруком театра его соперник Гольдони. В «Синем чудовище» есть все необходимое для создания спектакля, о котором мечтает Константин Райкин: занимательная фабула с превращениями, яркие характеры, сильные чувства, наконец — те самые маски комедии дель арте, которые могут связать броскость эстрады и глубину драматического представления. Так что даже странно — как это лидер труппы не взялся за эту фьябу раньше.

Возможно, ждал, пока не созреют молодые его воспитанники — теперь они, уже вкусив первый успех, ощутив отблески славы, и в самом деле стали соратниками Райкина. По крайней мере, смотреть на них временами одно удовольствие — кто так легко мог бы перевоплотиться в чудовище, как это делает Алексей Бардуков, или взобраться по мягкому полотнищу под самые колосники, как Юлия Мельникова. С речью, правда, хуже — чересчур много кричат, словно и в самом деле рвут страсти в клочья, деформируют стихотворные строки и т.д.; но сегодня это общая беда столичных подмостков.

К грациозному автору и энергичным исполнителям прибавились великолепные технические возможности театра: где еще можно увидеть арену, заполненную водой, — разноцветные блики играют на мостике, точной, как свидетельствует программка, копии того, что перекинулся через венецианский канал. А уж многошеяя гидра с камерами на тонких фермах вообще видится шедевром современной театральной машинерии.

Наконец, сам постановщик, он же худрук, который не только упорно строит невиданный еще театр, но и не менее настойчиво овладевает режиссерской специальностью, — его профессиональные мускулы наглядно окрепли, им выработан собственный постановочный язык. Навыки педагога тоже пришлись кстати: впечатление единой актерской команды, участники которой понимают друг друга с полужеста, рождено из одной школы.

Тем более обидно, что между сценой и залом на «Синем чудовище» не возникает полного взаимопонимания. Напротив, те, кто в антракте покидает здание на Шереметьевской, разочарованно недоумевают. Не без оснований.

В самом начале представления на арену, которую сценограф Алла Коженкова поместила в центр подмостков, под бодрую музыку выходит группа клоунов. Они изящно пародируют цирковые номера, как вдруг гимнаст, не рассчитав траекторию полета, утыкается головой в песок. Увы, шутка оказалась пророческой.

По замыслу Райкина, четыре масочных персонажа — венецианцы, волею судеб заброшенные в фантастический Нанкин. Все они грезят о льве святого Марка, мечтая вернуться на историческую родину. Постановщик и художник великолепно реализуют их грезы, то высвечивая на грандиозном заднике изысканный городской пейзаж, то выпуская стаю скользящих по планшету гондол с фигурами в плащах, то поражая фейерверком, жар которого опаляет даже зрительские ряды. Такой Венецией и впрямь тянет полюбоваться.

Но реэмигрировать в нее стоит, если существование в самом Нанкине невыносимо, как о том и повествуют маски. Однако поверить им трудно — ничего суперужасного при китайском дворе не наблюдается. Есть, правда, правитель, который в припадке запоздалой страсти потерял остатки разума, — так ведь схожие властители проживают не только в Китае. Его ненасытная супруга, которая набрасывается на негров и молоденьких офицеров, — тоже явление повсеместное. В окрестностях обитают чудища, но не столь уж опасные: с одним сладила юная дама, другой и вовсе сдался в плен сам. Ничего страшного, скорее — напротив.

Режиссерское определение жанра — «цирк в 2-х частях». Цирк и явлен во всем его блеске, от пластических построений до укрощения львов, сыгранных точно и уверенно вчерашними студентами. Очарование манежа, памятное каждому зрителю хотя бы по детским воспоминаниям, воссоздано свежо и маняще. Связать в одно восторг от цирковых кудесников и отвращение к дворцовой жизни не получается: одно отрицает другое. А тогда зачем туманная Венеция? Жанр вырвался из-под контроля и оправдал грустную шутку зачина.

Фото Елены Касаткиной

Фотогалерея