Люблю превращать любой спектакль в праздник/Алла Сигалова

Выпуск №9-139/2011, Гость редакции

Героиня этой публикации - актриса, хореограф, профессор Школы-студии МХАТ - воспитывалась в семье ленинградских интеллигентов, потомков художника Константина Сомова. Потом училась в Ленинградском хореографическом училище имени А.Я.Вагановой, стала известным балетмейстером, первой в России занялась жанром, который сейчас принято называть «современным танцем», создала свою труппу, объехала с ней полмира, потом училась режиссуре в ГИТИСе. В кратком предуведомлении к интервью невозможно перечислить все спектакли, поставленные Аллой СИГАЛОВОЙ, среди которых были балеты, оперы, мюзиклы, драматические и хореографические спектакли. Громадная часть ее жизни была отдана работе в Московском театре им. А.С.Пушкина. Здесь она и в соавторстве с Романом Козаком, и самостоятельно поставила ряд примечательных спектаклей, таких как мюзикл «Ночи Кабирии» по фильму Федерико Феллини на музыку Раймонда Паулса, «Джан» по повести Андрея Платонова, «Госпожа Бовари» по роману Г.Флобера, «Offис» по пьесе Ингрид Лаузунд. В «Джане» ярко проявился талант Сигаловой как драматической актрисы. Она великолепно сыграла несколько ролей: от пятнадцатилетней девочки до глубокой старухи, от верблюда и птицы до «шершавого куста перекати-поля». У меня до сих пор комок подкатывает к горлу при воспоминании о душераздирающих предсмертных муках ее несчастного верблюда, которого главный герой со своим спутником вынуждены были убить и съесть, чтобы не умереть с голоду. В своих последних спектаклях Алла Сигалова еще раз доказала, что она - хореограф от Бога. Практически одновременно на театральных подмостках Москвы появились два ее хореографических спектакля - «Кармен», созданный с ее учениками в Школе-судии МХАТ, и «Бедная Лиза» в Театре Наций. А совсем недавно А.Сигалова стала автором пластической партитуры драматического спектакля «Кастинг» по известному американскому мюзиклу в Театре им. Моссовета в постановке Юрия Еремина. В «Бедной Лизе» и «Кастинге» А.Сигалова вновь вышла на сцену и блистательно сыграла в первом из них заглавную роль, а во втором, наверное, саму себя - балетмейстера, проводящего кастинг среди молодых танцовщиков.

Недавно Алла Сигалова появилась на телеканале «Культура» в качестве автора и ведущей программ, посвященных великим мастерам современного танца. Эти поиски себя на новом творческом поприще увенчались успехом, программы Аллы Сигаловой вызвали живой интерес театральной публики, хотя некоторые ее резкие заявления по поводу российского балета заставили изрядно понервничать отечественных балетоманов.

В хореографии Аллы Сигаловой, наверное, отразились черты ее характера. Ее хореография - столь же резка, порывиста, шквалиста и порой даже непримирима. Но в жизни Алла Михайловна не выдает своих эмоций, прячет их, потому что, как говорит она сама, очень хорошо воспитана. «Я приучена, что надо держать дистанцию, быть ровной, интеллигентной. Никто не должен видеть, что у тебя происходит внутри. Но оно же происходит! А куда же его девать? Вот и приходится все выносить на сцену!»

- Алла Михайловна, у вас в жизни сейчас немало занятий: хореография, театральная режиссура, педагогика, а с недавних пор - еще и работа на ТВ. А кем вы сами себя считаете прежде всего?

- Конечно, хореографом. И к студентам я прихожу как мастер хореографии и учу их тому, что умею сама. Понимаю, что для них это непростая наука. Знаю, что им трудно, они часто волнуются перед встречами со мной и даже немного боятся. Потому что наши занятия требуют от них очень большой отдачи, огромных физических затрат.

- Вы свято относитесь к профессии. А что можете сказать по этому поводу о своих студентах? Ведь Школа-студия - это не Вагановское училище, и хореография для них предмет не профильный...

- Они относятся к занятиям по пластике и хореографии с огромным энтузиазмом, почтением и азартом. И это очень дорогого стоит. Мне кажется, что мы заразили своих учеников в Школе-студии МХАТ какой-то очень хорошей «бактерией». И дай Бог, чтобы она распространялась еще активнее.

- Ваша кафедра курирует все курсы Школы-студии МХАТ?

- Да, через меня проходят все студенты. Прелесть Школы-студии в том, что это маленькое, закрытое и очень «домашнее» учебное заведение. Мы знаем практически каждого студента, следим за ним на протяжении всех лет учебы. Это не ГИТИС, где я преподавала до этого двадцать пять лет. Там - огромный «завод» с большим количеством цехов и массой народа. Порой ты даже не знаешь своих коллег! А здесь мы все общаемся очень плотно. Педагоги (и я в том числе) часто водят своих студентов «за ручку» на спектакли, и они за это нам часто очень благодарны. А иногда и не благодарны: зачем привела, сидим, мучаемся четыре часа!

- Когда-то на мой вопрос о том, что такое режиссура, Роман Козак ответил, что это - как походка, данная человеку свыше. Можете ли вы сказать то же самое о хореографии?

- Да, конечно. И добавлю, что это - образ жизни, мыслей, способ восприятия окружающего мира.

- А может ли ваша «походка», сиречь - хореография, меняться в зависимости от каких-то привходящих обстоятельств?

- Обязательно! Она меняется в зависимости от драматургического материала, сюжета, от музыки, от актеров, с которыми ты работаешь.

- Можете ли вы в каком-то конкретном случае изменить незыблемым принципам, основам, заложенным в вас педагогами и выработанным с годами вами самой?

- Нет, я ни при каких обстоятельствах не смогу «свалиться» с той базы, которая сформирована моими учителями. А то, что выработано мной с годами, - это мой язык, без которого настоящий хореограф немыслим.

- Судя по всему, ваши ученики очень хорошо восприняли и впитали ваш хореографический язык. В «Кармен» они выглядели как настоящие танцовщики!

- Мне хотелось бы в это верить. Думаю, такое впечатление возникло у вас потому, что любой жест, поворот головы становился для них органичным, так как они вкладывали в него определенный текст, эмоции и действие. И когда хореография совпадала с их актерской органикой, им было легко в ней существовать.

- Своей самоотверженностью на сцене они напомнили мне их педагога-хореографа. Я поражался их бешеной энергии, иногда даже хотелось вскочить и закружиться вместе с ними в этом фантастическом водовороте!

- Да, они бросаются в это безоглядно, за что я их очень люблю. Я вообще люблю сумасшедших.

- В одной из наших прошлых бесед вы сказали: «Хореография - это клубок комплексов, которые ты пытаешься преодолеть. Или не преодолеть, а просто выплеснуть. Хореография - это очень личностная, интимная вещь». Не смущает ли вас, что в своих спектаклях вам приходится публично «обнажаться»?

- Профессия такая. Я не имею права поступать по-другому. Я обязана расколоться, распахнуться, «оголиться». Иначе спектакль не получится.

- Не забуду репетицию спектакля «Ночи Кабирии» в Пушкинском театре, на которой я присутствовал. Вы, при всем своем очаровании и женственности, казались резкой и непримиримой по отношению к актерам. Изменились ли вы с годами в этом смысле?

- Мне кажется, что я меняюсь, прежде всего, в сторону большей мудрости. Но темперамент все же часто захлестывает.

- Вы говорили, что не любите «долгоживущие» спектакли. Почему?

- Потому что спектакль не должен превращаться в рутинную работу, в будни. Я очень боюсь, когда салазки катятся по накатанному пути. Ненавижу, когда актеры, тяжело вздыхая, приходят на спектакль отбывать повинность.

- Неужели такая опасность грозила и тем спектаклям, которые вы ставили, например, в Театре им. А.С.Пушкина?

- Эта опасность грозит всем спектаклям. Хотя, например, в Театре «Новая опера» уже более десяти лет идет спектакль «Травиата», который я ставила вместе с Евгением Колобовым. Но этот спектакль живет только благодаря постоянному вливанию в него новой крови: там постоянно меняются составы. Если бы в течение десяти лет на сцену выходили одни и те же певцы, спектакль давно уже превратился бы в пыль.

- Поставленный в свое время Романом Козаком и вами платоновский «Джан» тоже имел шанс «превратиться в пыль»?

- Нет, вряд ли. Потому что там играла я сама. А мне свойственно невероятно возбуждаться на сцене, я люблю превращать любой спектакль в праздник.

- Тем не менее «Джан» довольно быстро был снят с репертуара. Что стало причиной?

- Однажды я услышала от своего партнера по этому спектаклю, что он очень устал, что ему в тягость каждый раз готовиться к такому сложному испытанию и держать себя в форме. После этого «Джан» закончил свое существование.

- Поразительно! Казалось бы, для молодого человека это поистине звездная роль: скажи спасибо и продолжай «пахать» еще больше!

- Да, это была, действительно, звездная роль. Но такие роли требуют от актера невероятного напряжения. Если ты к этому не готов - отдыхай!

- Не могу не вспомнить ваш с Романом более поздний спектакль «Offис». Мне кажется, что в нем проявились какие-то новые тенденции и в его, и вашем творчестве.

- Да. Когда мы с Ромой прочитали пьесу, то поняли, что надо идти такой дорожкой, которой мы еще не ходили. А это самое интересное, в этом есть мощный азарт! Я очень довольна результатом, ребята работают превосходно. Хотя порой во время репетиций они не понимали, чего я от них хотела, и это добавляло трудности. Бывало, я просила Рому, чтобы он взял другого хореографа. Но, в конце концов, мы все же «доскреблись» до результата.

- В Театре Наций вы поставили спектакль «Бедная Лиза» на музыку Леонида Десятникова, пригласив Чулпан Хаматову и Андрея Меркурьева. Если не ошибаюсь, вы вынашивали этот замысел лет пять?

- Это правда. Однажды на «Ночи Кабирии» пришла Галина Борисовна Волчек и привела с собой Чулпан. После спектакля она попросила меня придумать что-нибудь для своей любимой актрисы. Я стала искать материал, но прошло целых пять лет, пока он появился. Леонид Десятников записал эту камерную оперу, услышав которую, я поняла, что это - материал для Чулпан. Мы сделали спектакль, в котором она сыграла превосходно. Но в конце 2009 года, когда она ушла в декретный отпуск, на ее роль ввелась я. И получила невероятное удовольствие: и от гениального текста, и от прекрасной музыки, и от великолепных голосов вокалистов, и, конечно, от совместного существования на сцене с потрясающим танцовщиком - солистом Большого театра Андреем Меркурьевым.

- Вы когда-то сказали, что начинаете разочаровываться в балете. Но разве «Бедная Лиза» не балет?

- Нет, конечно. Это хореографический спектакль. Вообще, рамки хореографического театра очень широки. Существует масса его разновидностей, направлений, красок: например, театр движения, театр танца (яркий пример последнего - театр Пины Бауш) и т.д. Но поскольку эти жанры в нашей стране развиваются слабо, то люди в основном знают лишь традиционный балет и то, что называется современным танцем.

- Понимаю, что в двух словах невозможно сказать обо всех направлениях хореографического театра. Но, думаю, все же есть несколько имен в этом направлении, которые повлияли на вас как хореографа?

- Да, такие люди, которые определяют мое хореографическое сознание, конечно, есть. Это, прежде всего, Леонид Якобсон, Уильям Форсайт, Иржи Килиан, Матс Эк и уже упомянутая мной Пина Бауш.

- Однажды вы сказали, что «Бедная Лиза» - это спектакль «не для всех». Понимаю, что каждый пишет, как он дышит. Но неужели вас никогда не волновал такой фактор, как признание широких масс зрителей?

- Нет, не волнует. Искусство, несмотря на известное утверждение, все-таки не принадлежит народу. Искусство - это вещь для избранных. Причем избранные - это вовсе не те, кто пьет дорогой коньяк. Избранные - это те, кто может воспринимать своим сердцем самые тонкие душевные вибрации. И таких людей много!

- А вы чувствуете от них ответную волну, ощущаете ли обратную связь?

- Обязательно! Я очень хорошо чувствую, как смотрит спектакль зритель, как он дышит, замирает. Иногда вдруг отчетливо понимаю, что я его упускаю, что его внимание уходит. И это меня подхлестывает, я стремлюсь вновь его собрать. Что дает какой-то новый импульс, придает мне силы и азарт. Ведь зритель - это мой партнер.

- Вы часто занимаете в своих спектаклях очень хороших актеров, не являющихся профессионалами в области танца. Так было и в легендарных «Служанках», и в «Кармен», и в «Бедной Лизе». Это какая-то особая метода или установка?

- Нет. Дело в том, что существуют какие-то рамки, за которые профессионалам балета порой очень трудно выйти. Например, они никогда не сыграют так, как Чулпан Хаматова. Но, с другой стороны, и она, конечно, не сделает тех па, которые могут сделать танцовщики. Но ведь этот спектакль и задуман, и выстроен как синтез актерского и хореографического существования. Когда на площадке работал Андрей, а Чулпан смотрела на него из зала, она вздыхала: «Ой, как же я после него выйду на площадку!» А когда работала Чулпан, точно так же вздыхал и говорил те же слова Андрей. Это - замечательный пример уважения друг к другу суперпрофессионалов. Надеюсь, мне как-то удается создать такую атмосферу, когда актеры любят друг друга, восхищаются партнерами и подпитываются от них.

- Признайтесь честно: вы вышли на сцену в «Бедной Лизе» только в силу сложившейся необходимости или вам все же хотелось еще раз проверить себя?

- Нет, желания проверить себя не было. Я знала, что смогу это сделать классно. Но волновалась: как буду работать с Андрюшей, который в два раза младше меня?! А Женя Миронов, узнав о моих колебаниях, сказал: «Ты с ума сошла! Это должна делать только ты!» Так что виновник случившегося он!

- Мне повезло увидеть в «Бедной Лизе» именно вас. Рискую вас обидеть, но в этом блистательном хореографическом спектакле хореография почему-то была для меня на втором месте.

- Слава Богу! Как я счастлива! Это такой замечательный комплимент! Ведь хуже нет, когда люди смотрят на женщину и отмечают не ее красоту, а платье.

- Говорят, что спектакль с вашим участием абсолютно не похож на спектакль Чулпан. Это правда?

- Да. И я поражаюсь, как при абсолютно идентичном хореографическом тексте может измениться спектакль! Это, конечно, зависит от личности актрисы. Чулпан - это солнечный ребенок, она проживает эту роль как дитя. Я же ощущаю эту роль более трагически, с грузом моего жизненного опыта, с комком своих слез в горле.

- Почувствовали ли вы какой-то актерский «кайф», выходя на сцену в «Бедной Лизе»?

- О, да! Ведь шаг в другую реальность, который делает актер выходя на сцену, это некое волшебство! Сцена - это такое манкое место, которое держит тебя за горло. Недаром актерам бывает очень сложно уходить со сцены, прощаться с профессией. Может быть, я и ставлю спектакли, потому что в каждом из актеров реализуюсь сама. Я - всегда на сцене.

- Меня в вашей Лизе многое потрясло до глубины души, прежде всего, ваши пронзительные глаза. Вспоминаю, как одна из коллег, тоже потрясенная, смогла после спектакля произнести лишь два слова: «Анна Маньяни!» (имея в виду вас). Но в связи с этим - печальный вопрос: не обделяете ли вы сами себя и своих зрителей, так редко выходя на сцену?

- Мне этот вопрос задают многие. Но у меня до себя не доходят руки. Ведь столько нужно сделать для других.

- И все же ответьте, положа руку на сердце: бродят ли в вас мысли о каких-то ролях, которые очень бы хотелось сыграть на драматической сцене?

- Бродят.

- Не поделитесь ли?

- А какой смысл? Все равно этого не будет. Нет времени, не получится. Не могу заниматься собой. Это было бы слишком эгоистично.

- Сравнительно недавно у вас состоялся еще один примечательный проект: спектакль, который называется «Барышни из Вилко», не так ли?

- Да, это наш совместный спектакль с Алвисом Херманисом, с которым мы параллельно работали в Театре Наций: он - над «Рассказами Шукшина», я - над «Бедной Лизой». Как-то раз, придя на мою репетицию, он предложил совместную затею. И посоветовал прочитать «Барышень из Вилко» Ярослава Ивашкевича. Я была потрясена поэтическим, чувственным языком прозы Ивашкевича и взялась за дело. Два месяца мы репетировали в Италии, в результате чего получился, по-моему, очень поэтичный и красивый спектакль. Но в данном случае мудрость и талант Алвиса - одного из лучших режиссеров нашего времени - были адекватны. Я очень рада, что нашла в Алвисе очень близкого мне режиссера и человека. Мне радостно, что мы стали настоящими творческими партнерами, умеющими слышать друг друга и уступать.

- Оказывает ли на вас как на человека и художника влияние то, что происходит в обществе?

- Я не живу в башне из слоновой кости, нахожусь абсолютно внутри жизни, более того, это часть моей профессии. Реагирую на все, может быть, даже слишком эмоционально. Иногда поражаюсь, когда в разговоре с людьми выясняю, что они не знают ничего, что происходит вокруг. Считаю, что человек моей профессии должен существовать с оголенными нервами, с содранной кожей. Иначе я и сделать ничего не смогла бы.

- Извините за «больной» вопрос. В девятнадцать лет, учась в Вагановском училище, вы получили серьезную травму, после которой, как писали в прессе, дорога на сцену для вас оказалась закрытой. Но зритель, слава Богу, видит сейчас на сцене блистательную танцовщицу Аллу Сигалову и не чувствует никаких последствий той травмы!

- Эти последствия чувствую только я сама. У меня есть какие-то рамки, преодолеть которые не могу. Но я научилась с этой болью жить, справляться с ней. И она меня сейчас не так сильно достает.

Фотогалерея