Андрей Толубеев. «В поисках Стржельчика». Роман-интервью о жизни и смерти артиста

Выпуск №3-113/2008, Книжная полка

Читая эту книгу, испытываешь несколько абсолютно разных ощущений: страшную горечь по ее автору, талантливому, яркому артисту Андрею Толубееву, так рано ушедшему из жизни; досаду от того, что вот прожили мы жизнь, так и не зная, что Толубеев, кроме дара актерского, был наделен еще и совершенно очевидным литературным даром; чувство невосполнимых потерь, которое всплывает едва ли не на каждой странице — ведь на протяжении двенадцати лет Андрей Юрьевич Толубеев беседовал с артистами, гримерами, осветителями, заведующими цехами и прочими, прочими, прочими обитателями Большого драматического театра, большинства из которых тоже уже нет, отнюдь не только «в поисках» Владислава Игнатьевича Стржельчика, но и в поисках театра, которого уже тоже нет, в поисках того высокого смысла служения своему делу, которое исчезло почти бесследно в нашей нынешней реальности.

Да, на протяжении двенадцати долгих лет Андрей Толубеев, несмотря на свою занятость и «перевостребованность», ходил с диктофоном по театру и по питерским адресам, бережно, скрупулезно собирая рассказы о Владиславе Стржельчике — актере от Бога, «последнем барине русского театра», как назвала его Светлана Крючкова, человеке, о котором точно сказал Михаил Боярский: «Если входит — Артист, русский артист, из какого-то другого века. За ним всегда стоял огромный пласт вековой русской традиции. Если он и сознавал это, то интуитивно, потому что в жизни он был довольно скромен...»

Пытаясь воссоздать в своей книге, в «романе-интервью», как сам Толубеев определил жанр повествования, некий собирательный портрет замечательного, всеми любимого и почитаемого артиста, автор не ограничивался лишь этим. «Почему из всей блестящей плеяды мастеров БДТ я выбрал именно его? — задается вопросом Толубеев и отвечает. — Пожалуй, потому, что он наиболее полно и зримо воплощал в себе понятие „артист“. Он был мне дорог и восхищал меня больше, чем другие, не менее талантливые.

Когда он умер, трудно было примириться с мыслью, что этот человек, такой роскошный, звучный, осязаемый, превратился в фантом, призрак, миф. Захотелось вернуть ему земное измерение, воскресить, хотя бы мысленно, хотя бы словесно, и не роли, им сыгранные, — о них уже немало написано, их еще можно увидеть на экране, — а именно его самого. Найти того, кто исчез. Ощутить его присутствие. Понять, каким он был. Закрепить его след в пространстве и времени».

Андрею Юрьевичу было важно, чтобы перед читателем предстали и те, кто рассказывает — в своем не всегда ярком красноречии, в своем порой откровенном смущении перед диктофоном, в своей растерянности перед смертью Владислава Стржельчика, в искреннем горе перед недавней потерей и в столь же искренней радости воспоминания о далеких и не столь далеких временах. О Стржельчике все вспоминают как о человеке, мгновенно готовом к действенной помощи, умеющем разрешить любую проблему, серьезном партнере, яром спорщике, любимце женщин и мужчин, сладкоежке, весельчаке, гостеприимном хозяине дома, человеке, мужественно сопротивляющемся смертельному недугу... Облик Владислава Игнатьевича встает со страниц этой книги крупно, выпукло, объемно — мы начинаем воссоздавать в памяти его роли, словно через личность вспоминая потрясения от таких спектаклей, как «Мещане», «Идиот», «Цена», «Амадеус», вспоминая с улыбкой неповторимого князя Пантиашвили в «Хануме», Городулина в «На всякого мудреца довольно простоты», Беркутова в «Волках и овцах»... Да и много еще можно вспомнить из кино и театральных работ Владислава Игнатьевича Стржельчика, начиная с вошедших в историю «Девушки с кувшином» и «Обрыва» — спектаклей, что были в репертуаре БДТ еще до прихода в эти стены Георгия Александровича Товстоногова. Об этом с юмором, но и с долей горечи рассказывала Андрею Толубееву Дина Морисовна Шварц, влюбившаяся в Стржельчика еще до того, как пришла работать с Товстоноговым в Большой драматический.

Если бы книга Андрея Толубеева повествовала только о жизни и смерти Владислава Игнатьевича Стржельчика и только об этом — она уже была бы самоценной, потому что каждое свидетельство об ушедшем большом артисте становится для нас огромным полем для осмыслений, работы мысли и чувства. Тем более что написана она прекрасно — живо, увлекательно, удивительно целостно, несмотря на признание автора: «Когда я начинал этот роман-интервью, то не мог и предположить, что работа над ним затянется на двенадцать лет. Но так получилось. Погружение в чужую жизнь, в то, что было и вдруг исчезло, в то, что еще есть, но уже и нет, уходит, ушло, оказалось занятием завораживающим и нелегким». Но эта книга уникальна и тем, что она — сразу о многих и многих людях, которые жили и работали рядом со Стржельчиком, воспринимая его личностные и творческие черты совершенно особенным образом: запоминали его привычки, реагировали на его шутки, старались помочь, чем могли в разразившейся трагедии. Они, эти люди, благодаря тонкому человеческому и литературному дару Андрея Толубеева воспринимаются нами как самостоятельные персонажи этого повествования, постепенно складывающегося в историю Большого драматического театра, что носит сегодня имя Георгия Александровича Товстоногова — не больше и не меньше. История вырастает из мелочей, из подсмотренных, увиденных, прочувствованных, пережитых и запомнившихся черточек и деталек — тогда она предстает объемно и... печально.

Объемно — потому что создавалась эта история теми людьми, что явлены персонажами книги Андрея Толубеева. Все они в той степени, в которой умели и могли, день за днем делали свое дело, и эти дела складывались в целостность: спектакль. Тот самый, о котором начинали немедленно говорить в двух столицах и во всей провинции, на которые ехали со всех сторон СССР, чтобы увидеть собственными глазами и рассказать потом другим.

Печально — потому что ушел Георгий Александрович Товстоногов и большинство из того замечательного созвездия, что составило эту Плеяду. «Если, стоя на сцене, чуть запрокинуть голову и посмотреть вверх, можно увидеть плафон зрительного зала — голубое небо, белые облака и восемь пар амуров, непременных спутников любви и искусства, — завершает книгу Андрей Толубеев. — Ни романтическая драма, ни трагедия, ни высокая комедия не могут существовать в этих стенах без любви. В отсутствие ее они мертвы.

Душа БДТ там — на небесах любви. Туда летят шепот и крик творящих ежевечернюю службу, и там горе и радость становятся легким облаком воспоминаний. Там же навечно остаются рыдания близких и вздохи почитателей, когда опущенные веки кумира, в последний раз пребывающего на сцене, не отдают последнего взгляда амурам».

Мы простились под этими «небесами любви» и с Андреем Юрьевичем Толубеевым, твердо зная, что душа его будет пребывать там, рядом с амурами, а нам остается горькое счастье вспоминать и благодарить...