Воздух театральной Москвы

Выпуск № 10-140/2011, Взгляд

Плохо это или хорошо, но миновали те времена, когда законодателями всех театральных веяний были две наши столицы. Ныне и в провинции театры смело экспериментируют, приглашают столичных и иностранных режиссеров, проводят всероссийские и международные фестивали.

Старые волки, новые овцы...

Трудно назвать театральной окраиной и Саратов, где сама земля и почва, казалось бы, дышат театром. И все же... Самый театральный город у нас по-прежнему Москва. Причем тут местечковый патриотизм, когда здесь продолжают жить и творить такие легенды, как Юрий Любимов, Марк Захаров, Петр Фоменко, Олег Табаков? «Подышать театральным воздухом Москвы» выбираюсь не часто. Но уж дышу тогда, что говорится, во все легкие. Не всегда попадаю на премьеры, ну да на театре не только премьеры случаются.

В этот приезд случился день рождения моей любимой Галины Тюниной в Мастерской Петра Фоменко. О чем я, конечно, не знала. Лучший день рождения для артиста - на сцене в хорошей роли. Роль Глафиры Алексеевны, бедной девицы из пьесы «Волки и овцы», не просто хорошая - великолепная. И по заложенному в ней Островским богатому драматическому материалу, и по броской форме, в которой она подается актрисой. В надвинутом на глаза монашески черном платке, усердной смиренницей является она на сцену. Но проходит совсем немного времени, и мы видим ее уже в цивильном платье - статную, узкую, натянутую стрелой, в полной женской «боеготовности». Множество букетов после спектакля - это и поздравление актрисы с ее личным праздником, и благодарность за подлинный театральный праздник, какой она нам устроила.

По первому театральному образованию Тюнина - ученица народной артистки СССР Валентины Ермаковой в Саратовском театральном училище. Это потом была учеба у Петра Фоменко на его звездном курсе ГИТИСа, составившего основу театра, и скользящая опасно-ласковой ящеркой Глафира в дипломном спектакле. Спектакль стал со временем стержневым в репертуаре театра Фоменко, играется 18 лет. Точно старинное вологодское кружево плетется на сцене: милый усадебный уют, отголоски былых жизней в неспешном хождении с живым пламенем свечей. Гамак то раскачивается весело, то сжимает сдутое тело удавкой, предрекая «ездоку» будущие неприятности, и скинуть может неугодного. С легкостью раскачивается хитроумная Глафира, обдумывая свой Аустерлиц. Баюкает она в гамаке бдительность старого холостяка Лыняева - и тут же будит его для любовной интриги.

На ТВ в спектакле «фоменок» запечатлели в этой роли Юрия Степанова, актера неповторимого обаяния. Но жизнь спектакля не закончилась с его гибелью. Я видела Алексея Колубкова, введенного на эту роль. После Степанова только ему и можно доверить Лыняева: бездна обаяния, но иного, без восточной неги, с ленцой русского барина. Здесь и волки обаятельны - и чертовски умны. Беркутов (Карэн Бадалов) и Мурзавецкая (Мадлен Джабраилова) не лишены притягательности и мрачноватой красоты. Очарование зла есть и в Горецком - «каторжной душе» (Кирилл Пирогов). Пружиной закручена в парне необъятная русская сила - не без таланта, да со знаком минус. Распрямится - все сомнет «до основанья», а затем...

«Овцы» вообще очаровательны. Мягко женственна Евлампия Полины Кутеповой. Как наивно-эгоистично добивается она женского счастья, как видны все ее ухищрения, шитые белыми нитками. О «Волках и овцах» в 1992-м писали, что игра настроений, интонаций, оттенков, взаимоотношений стала атмосферой спектакля. Есть спектакли, не подвластные «давности лет» - так же хороши, как раньше.

Круг не разомкнулся

В Малом театре (филиал на Большой Ордынке) снова попадаю на ввод. Вместо заболевшего артиста Василия Бочкарева роль Клайва Чемпиона-Ченей в спектакле «Любовный круг» впервые исполнил Владимир Сафронов. Образ насмешливого лорда, сумевшего «сохранить лицо» (от него когда-то сбежала жена с его лучшим другом) и оказавшегося на высоте, прописана Моэмом очень выигрышно. «Сафронов все может сыграть!» - с гордостью за свой легендарный театр говорили мне в антракте билетеры Малого. На сцене правил бал великолепный треугольник: Лорд Клайв, вновь посетившая его имение жена (Элина Быстрицкая) и ее любовник лорд Портес (Борис Клюев). Чемпион-Ченей-младший (Александр Вершинин) переживал измену жены в заданных рамках комедии. Влюбленные Элизабет и Эдвард привлекали лишь обаянием молодости. Главным было трио старших. Да и ставился спектакль как бенефисный для Элины Авраамовны - к юбилею.

Являясь на сцену в роскошных туалетах от Андрея Шарова (модельеры все смелее вторгаются в сценографию), под руку с чванливым и брюзгливым Портесом (гримаса недовольства словно приклеилась к его породистому лицу), леди Китти хулиганит, кокетничает напропалую, подначивает собеседника, закидывает по-американски вверх ногу. Они достойные соперники с ее язвительным мужем, отзвук былой любви еще звучит в их веселых речах. Так и кажется, что сейчас он... Не случилось. Быстрицкая напомнила мне в этой роли шаловливо-грациозную Глафиру, которую она блистательно играла когда-то в «Волках и овцах». Темпераментность народной артистки в почтенном возрасте сразила режиссера-постановщика спектакля Андрея Житинкина. «Играя» на территории хранителя старины, режиссер-затейник сумел органично вписать эту комедию в репертуар Малого.

Джульетта Макбет

Я впервые в здании театра «Школа драматического искусства», в лабиринте его лестниц, коридоров, залов. Умудрилась заблудиться, что со мной в театре не случалось (в других местах - сколько угодно!). Мы со спутницей ходили по кругу, снова и снова возвращаясь в «шекспировский» зал «Глобус», хотя нужно было нам в верхний Тау-зал. И когда я уже была готова кричать в отчаянии, как герой Стругацких, заплутавший в институте волшебных наук («люди, ау!»), нас извлекли и привели в Тау-зал. Но здесь ждали не меньшие испытания.

Знала заранее, что «Сонеты Шекспира» в виде танца, «натура» будет обнаженной. Ну, думаю, красивый танец под музыку барокко, кружится изящная фигурка... То, что я увидела, вызвало шок не только у меня.

Нет, это не сонеты, вернее, не одни сонеты. А если они, то самые страстные. «Ни собственный мой страх, ни вещий дух вселенной,//Стремящийся предстать пред гранью сокровенной...» И - страшные монологи леди Макбет: «прильните к моим сосцам и превратите в желчь их молоко, вы, демоны убийства». Не высокий полет любви - ее смертельная доза, физиология, без которой самое сильное чувство не бывает полным, отчаянная, обреченная борьба за жизнь любимого («все твое очарованье... потонет в вечной тьме, как тонут сны»). Потрясающий танцевальный соло-перформанс Иры Гонто (режиссер Константин Мишин): звериная борьба человека со своим телом, борьба с черным человеком, который есть в каждом, с раздвоением шекспировским - любить и женщину и мужчину, и с той, что пожирает красоту: «я отвращу губящую косу». В резкой пластике движется по залу танцовщица, катается по полу в нечленораздельных звуках и криках-рифмах, сжимает острый серп («губящая коса») - кажется, сейчас рассечет себя надвое. Джульетта у нее - не познающая любовь девочка, а вкусившая ее яд и сладость женщина.

«Меня интересует физическое тело человека как инструмент, содержащий в себе тайну, загадку жизни, - пишет режиссер. - Тело человека способно показывать секреты мироздания, излагая их ясным, всем и каждому понятным языком миротворящих образов». Вот тут я могла бы поспорить. Обнаженное тело, прекрасное, но уже чуть тронутое «времени косой», поданное в необычайно экспрессивной пластике, воспринимается не так уж «углубленно». Непривычная, «против шерсти» стилистика спектакля прекрасно оформлена музыкально (Елена Амирбекян). «Школа драматического искусства», чьим главным режиссером является Игорь Яцко (тоже саратовец), верный ученик Анатолия Васильева, известна своими новациями.

Послевкусие «после занавеса»

Два спектакля посмотрела в Театральном Доме «Старый Арбат». Сам подвальчик с маленькой сценой и крепостной толщиной стен загадочно театрален. Первый спектакль - «После занавеса» по пьесе Брайана Фрила. Его называют английским классиком, всю жизнь он переводит Чехова. Фрил написал «две истории о любви» по мотивам чеховских произведений. Первая часть - сценическая интерпретация «Дамы с собачкой». Вторая - о встрече в привокзальном буфете Москвы 20-х годов Сони из «Дяди Вани» и Андрея Прозорова из «Трех сестер» - идет в театре Фоменко. Но актер и режиссер Алексей Зуев (продюсерский центр Алексея Зуева) поставил ее первым.

«Я бы сказал, что я режиссер постольку, поскольку есть материал, который хочу сложить. Никто за него не берется по разным причинам. А мне все равно хочется, потому что мне кажется, что это важно здесь и сейчас. Мы долго репетировали «После занавеса» (с женой - актрисой Мариной Кангелари), думали, кого-то позовем. В конце концов, стали снимать на видео, смотреть со стороны - и сложили все сами. Хорошая собралась команда, отличные костюмы, очень хорошие декорации (художники Ольга Поликарпова и Екатерина Фролова). Их делали профессиональные люди, с большим вкусом», - рассказал мне Алексей.

В спектакле Зуева все начинается с курортного романа Гурова и Анны Сергеевны. Шезлонги, легкие и прозрачные, они же - волны, набегающие неспешной «чредой», ленивая вседозволенность юга. Ироничный голос героя (повествование от первого лица), его ослепительно белый костюм и великолепная мужская небрежность настраивают на скорый финал. Бьется испуганной птичкой «дама с собачкой» притягательно женственной, по-южному красивой исполнительницы (собачка не просматривается, отсутствуют и «мужья-жены»). Незаметно в любовные сети попадает и сам «птицелов».

Здесь нет чеховской усталости от жизни с последней фразой: «И обоим было ясно, что...самое сложное и трудное только еще начинается». Мысль как бы оборвана на середине: «И казалось, что еще немного - и решение будет найдено, и тогда начнется новая, прекрасная жизнь...». Какой-то непонятный свет идет и от второй части спектакля, где два очень интеллигентных и очень несчастных человека пытаются рассказать свои жизни так, как они хотели бы их видеть. Некрасивая Соня Серебрякова стала, якобы, сердечным другом доктору Астрову, подававший большие надежды Андрей будто бы играет на скрипке в Большом театре. Их разговор - как матрешка, внутри которой все новые оболочки. Смыслы запрятаны в последней. Два нелепых и смешных, в одинаковых очочках и чуть ли не домотканой одежде человечка на фоне разоренной Москвы смеют любить не абстрактные идеи счастья, а свой дом, своих близких.

Драматургия явно хромает, не говоря уже о реалиях времени (после социалистической революции помещица Соня претендует на землю!). Но разве не интересно узнавать о любимых героях новые подробности? Так жаль закрывать книгу с «открытым финалом». А в спектакле - многоточие: почему бы не сойтись людям схожей культуры, воспитания, «везучести», наконец? «Что должно произойти, чтобы человек захотел изменить свою жизнь? Кто или что может помочь ему? Любовь». Это уже из программки. Нигде не срываясь в мелодраму и в фарс, двое хороших актеров так хорошо общаются между собой, что от них глаз нельзя отвести. Воображаю, как играли они спектакль в Ялте - на фоне синего Черного моря. Как писал рецензент, они привнесли в нее (пьесу) неистощимое очарование, нежность и юмор. Чего, возможно, в ней и не было. Видел спектакль на чеховском фестивале в Москве и автор, оставив благодарный автограф.

Третьи не лишние

Увлек меня литературный спектакль «Третье» в постановке доцента Школы-студии МХАТ и ВГИКа Юлии Жженовой. Как все молодое и талантливое, только выпорхнувшее из студенческой аудитории. Это спектакль «о судьбах, встречах, разрывах, любви, дружбе, уходах из жизни поэтов Серебряного века, рассказанный их собственными словами в стихах и прозе, в дневниках и воспоминаниях». Заголовок - из Цветаевой: «Допойму при встрече! - что ни жизни нет, ни смерти, - третье! новое». Спектакль поставлен в институте кинематографии для экзамена по сценречи. Но зажил самостоятельной жизнью. Актриса Яна Крайнова за яркое воплощение образа Черубины получила специальный приз фонда Т.Ф.Макаровой и С.А.Герасимова. Спектакль - лауреат премии «Золотой лист-2009», сейчас идет в Театральном доме.

В шести новеллах (в трех героиня - Марина Цветаева) сплелись стихотворные переклички «поэтов-самоубийц», любовь-вражда и «дружба-оттолкновение», трехсторонний эпический роман Цветаева-Рильке-Пастернак и блистательная мистификация Волошина и Дмитриевой. Не только грамотным подбором стихотворного и эпистолярного материала привлекает постановка. Цитат из писем немного, гораздо меньше, чем обычно в подобных композициях. Здесь поэты говорят на главном своем языке. Они обращали свои стихотворные послания друг другу, влюбляясь в удачную строчку, в восхитившее чуткое ухо четверостишье, перенося, со всей неукротимостью натуры, свою влюбленность на автора. Марина Цветаева была одновременно страстно влюблена в поэзию немецкого романтика-мистика Рильке и в метафоричные, пульсирующие стихи Пастернака. Но и Борис Леонидович мог восхититься и тут же откликнулся длиннейшим письмом на цветаевское: «Знаю, умру на заре! На которой из двух,//Вместе с которой из двух - не решить по заказу!//Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!//Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!»

Стихи драматическому актеру читать не просто. Но красоту слога и напор поэтической энергии Серебряного века молодые артисты уловили и передали точно. Запоминаются Наталья Колодяжная в роли Цветаевой, другая Цветаева Александры Харько, Влад Канопка - Есенин. Изящен сценический рисунок: поэты всходят на сцену с фонариками, похожими на светлячков, точно ищут в немоте ночи нужные им слова. А в конце что-то пишут на чистых листках. Так хочется заглянуть в них. Уберегает Высоцкий («Я не люблю, когда мои читают письма...»). Спектакль о судьбах поэтов без назойливого заглядывания в их жизнь. За них говорят стихи, в них все концы и начала «судеб, встреч, разрывов, любви, дружбы, уходов».

Сто раз счастливая

В «Табакерку» попала на маленький праздник. В сотый раз (и при аншлаге) шел спектакль «Рассказ о счастливой Москве». Постановщик - из учеников Петра Фоменко - Миндаугас Карбаускис. Неоконченный (запрещенный) роман Платонова с его «изломанным» языком обрел на Чаплыгина жизнь в острой, ввинчивающей в нас историческую память оболочке. Два цвета времени - алый и свинцово-серый - окрашивают ее (художник-сценограф Мария Митрофанова, художник по костюмам Светлана Калинина). Красные косынки, рубашки, платья комсомолок. Комсомолка по имени Москва вообще вся кажется алой («щеки Москвы, терпя давление сердца, надолго, на всю жизнь приобрели загорелый цвет»). И - свинцовая тяжесть гардероба, нависающего над маленьким залом, и скорый назойливый стук номерков принимаемых и сдаваемых пальто шинельного кроя и цвета.

Москва Ирины Пеговой столь теплокровна, соблазнительна, полна искрящей энергии, что сам писатель не нашел бы лучшей «воплотительницы» его замысла. Сравним с оригиналом: «биение сердца Москвы Ивановны в ее большой груди; это биение происходило настолько ровно, упруго и верно, что если можно было бы соединить с этим сердцем весь мир, то оно могло бы регулировать теченье событий... глаза блестели ясностью счастья, волосы выгорели от зноя над головой и тело опухло в поздней юности». Своеобычный платоновский стиль с нарочитой приземленностью и замаскированной иронией донесен тонко. Прелестна дивная Яна Сексте (Девушка). Трогательно-трепетны Сарториус (Иван Шибанов) и Божко (Алексей Усольцев). Холодновато-циничны патологоанатом (тоже саратовец Дмитрий Куличков) и вневойсковик (Александр Воробьев), но и их тянет к переполненной жизнью Честновой.

Действие, не разделенное антрактом, смеша и удивляя парадоксами, пролетает единым мигом. Калека Москва с деревянной ногой, зареванная и несчастная, в объятиях престарелого греховодника - тяжелая неожиданность для зрителя. Невероятный энтузиазм одной детдомовки, одного города, одной страны, кем-то старательно срежиссированный, и - разбившийся о «свинцовые мерзости... дикой жизни». Я не знаю, зачем и кому это нужно, кто послал их на смерть недрожавшей рукой?

Уют разоренного гнезда

И чуден был последний мой вечер в Москве. Смотрела шестилетней давности мхатовскую постановку «Белой гвардии» - шестую, если считать все возобновления после снятия «Дней Турбиных». Снова аншлаг. Пресловутые «кремовые шторы» дома Турбиных, как символ уюта (и дружной семьи Булгаковых), давнего, потерянного, отсутствуют. Отсутствует, собственно, и сам дом. На вздыбленном бесконечными войнами и революциями стальном пространстве хаотично набросаны предметы домашнего обихода. Кровати - и те голые, металлические, без постельного белья. О, диво - зажигается мягкий вечерний свет, вынимается откуда-то белая скатерть, расставляется красивая посуда - и выходит женщина в нимбе золотисто-рыжих волос. И становится ясно, что пока жива эта женщина, пленительно-мягкая у Булгакова, всегда особенная в театре (ее играла приглашенная Ксения Кутепова, совершенно «отдельная» женщина и актриса), будет зажигаться лампа, выниматься белая скатерть, расставляться стеклянная посуда - несмотря на все войны и революции, вместе взятые.

Овеянная искренней дружбой, восхищением и легким ухаживанием за «Леной ясной», погода в доме - как драгоценный сосуд, который вот-вот хрустнет под тяжелым солдатским каблуком. Петлюровским ли, германским, красногвардейским - все едино. В канву пьесы, многажды для театра переделанной, постановщик Сергей Женовач (тоже ученик Фоменко) вводит тексты из романа «Белая гвардия». Но вышли они - согласна с рецензентами - бледнее «домашних сцен». Хотя расстрел молодого еврея внес трагичную нотку в мелодику спектакля: долго катится его худое тело по гулким железкам сценической конструкции Александра Боровского. Меньше трогает гибель Алексея Турбина. Константин Хабенский - благородный хранитель традиций русского офицерства на экране, словно боясь повторов, на сцене играет суше.

В спектакле Женовача есть главное, что не почувствовать невозможно.

Образно писала об этом Марина Дмитревская: «Жизнь дома Турбиных течет в спектакле осторожно, нежно, опасаясь прямых контактов с залом... не навязывая себя для «чтения» (мы ей чужие), но разрешая войти ненадолго: кремовые шторы могут впустить вас. «Белая гвардия» - о том, что в отсутствие правды и счастья нам остается иметь честь: профессиональную, человеческую, режиссерскую».

Теплый московский театральный воздух окутывал меня все эти дни. Только «Сонеты» были как бы «на сопротивление», что весьма полезно для обозревателей.

Фотогалерея