Про внешнего врага и внутреннюю Монголию/ Гастроли в Ростове-на-Дону

Выпуск № 1-141/2011, Взгляд

Гастрольное обозрение

Кажется, гастрольная жизнь, хоть и не в полном объеме, но все же возвращается, потихоньку тесня антрепризу, жизнерадостную и безответственную, которая обычно на день заскакивает в провинциальный город.

Вряд ли гастрольные радости в обозримом будущем достигнут прежних масштабов. Остается только ностальгически вздыхать, вспоминая, как некогда с июля по сентябрь мы принимали у себя как минимум три театра (это если они работали только на одной площадке) - каждый играл по месяцу. Уже в новейшие времена не менее десяти лет подряд с наступлением осени приезжал из Воронежа с четырьмя-пятью спектаклями театр Михаила Бычкова. Его ждали как подарка. Теперь маршруты театра, видимо, проходят далеко от донских берегов. Жаль.

Но вот ростовчанам выпало новое знакомство - с Волгоградским молодежным театром. Он привез десять спектаклей - вполне сбалансированный репертуар, кое-что играл по два и даже по три раза. В афише значились Димитрий Ростовский («О царе земном и царе небесном» - по «Рождественской драме»), Н.В.Гоголь («Записки сумасшедшего»), С.Алексиевич («У войны не женское лицо»), спектакли для детей, комедийный верняк...

По этому ранжиру, естественно, надо числить «Еще одного Джексона моей жены» Х.Бергера (в оригинале «Перебор»). Когда в репертуар театра берется такая пьеса, то остается смиренно вздохнуть, но когда спектакль по ней анонсируется как «хит нескольких театральных сезонов», это уже грустно. Переводных комедий, в основе которых лежат адюльтерные приключения, - пруд пруди. Ими кормится антреприза, их ставят для кассы, и никто в театральной среде насчет подобных произведений не заблуждается. Встречаются среди них и достойного уровня пьесы, но рекламировать «блестящий юмор» в «Джексоне» как-то уж слишком безоглядно. И позвольте усомниться в том, что артисты сыграли здесь свои лучшие роли.

Нет, сыграли в других спектаклях. Они молоды, и самому театру всего пять лет. Естественно было ожидать, что волгоградцы не станут в своих работах ходить по проторенным театральным дорожкам. И это ожидание было вознаграждено пластической композицией, или, как ее определяет сам театр, танцевальным перформансом «Люблю и ненавижу». С актерами работал москвич Владимир Беляйкин, имеющий солидный послужной список: он выступал в роли режиссера по пластике и постановщика спектаклей более чем в 20 театрах столицы и других российских городов.

В спектакле «Люблю и ненавижу» В.Беляйкин, что называется, безраздельный автор: либреттист, режиссер и хореограф, художник - в том числе и по костюмам. Он создал увлекательное зрелище с музыкальным фундаментом, в который заложены известные сочинения (у большинства людей на слуху), начиная с Моцарта и Вивальди и заканчивая хитами Фрэнка Синатры и группы АВВА.

Простодушно представленное сотворение мира и первых людей, фигуры которых, точно из элементов детской игры «Лего», собирают на наших глазах, настраивает на бесхитростную историю. Впрочем, мы подозреваем, что она будет хорошо сдобрена иронией. Языком хореографии, эффектной и при этом содержательной, рассказано, как трансформировались отношения мужчины и женщины. Тут и извечная вражда полов, и невозможность жить друг без друга, и борьба за лидерство, и смятение чувств - все парадоксы любовного союза предстают то в лирических, то в эксцентричных танцах и пластических миниатюрах.

Правда, в какой-то момент намерение постановщика проследить развитие этих отношений тускнеет, и следует череда эстрадных номеров, условно связанных с заявленной темой, и лишь к финалу (вполне ожидаемому) апофеозом - рождением малыша - закольцовывается сюжет спектакля.

За небольшим исключением, молодые исполнители умеют невербальным способом создавать мгновенные портреты и маленькие истории с той убедительностью, на которую способны артисты драмы.

Студийный дух этой театральной компании ощутим и в другой работе - «Записках сумасшедшего» Н.В.Гоголя, поставленных недавно, в феврале нынешнего года, художественным руководителем Волгоградского молодежного Алексеем Серовым и имеющих жанровое определение «Гоголь-шоу».

Может быть, «шоу» - и не совсем точное слово; поместив монолог Поприщина в игровой контекст, режиссер создал ту среду, враждебную, безжалостную, выморочную, о которой мы знали только из слов главного героя. А.Серов вывел на сцену и сделал полноправными персонажами чиновников, обслугу в психушке, лицедеев, бестрепетных в пугающей отрешенности, недосягаемых в своей карнавальной броне. Их лицам и движениям придал выражение то издевательской насмешки, то неумолимости и непробиваемой системной силы уже знакомый теперь Владимир Беляйкин, режиссер по пластике.

Такие не упругие вещи, как доски, оказались в руках артистов предметами, с которыми возможны неожиданные вариации. Художники Анна Белякова и Алексей Перловский придумали это оформление, в котором дерево играет свою «исконную» роль - от мостков до гроба. А еще позволяет в считанные секунды создать не только любое замкнутое пространство (комната, палата, присутственное место, театральные подмостки), но и образ, наделенный метафорическим смыслом - преграды, западни, канцелярского монстра.

Доски прислонены к металлическому каркасу, стоящему на рельсах. Он движется, но это внутренний путь, он не ведет никуда.

Небольшая группа артистов, меняющих костюмы и обличья, воплощает поистине вселенскую неотвратимую силу, ибо весь мир против беззащитного титулярного советника. Особая сценическая гибкость требуется от исполнителя главной роли Игоря Мишина, сдавленного этой постоянно мимикрирующей и, тем не менее, монолитной средой. Артист передает мучительность существования Поприщина, но преимущественно пользуется одной краской, одним приемом. «Антисвита» (несправедливо было бы назвать ее массовкой) подчас играет его самого ярче, жестче, оставляя зрителям люфт на их художническое усмотрение. А если они еще и обратят внимание на подсказку в программке... Эпиграфом к спектаклю предпосланы слова Дон Кихота о том, что в театре, где играют комедию, едва она заканчивается «и актеры снимают с себя костюмы, все они между собою равны». Так же и в круговороте жизни, которая есть не что иное, как та же комедия, «когда жизнь кончается, смерть у всех отбирает костюмы...»

В спектакле морок карнавального лицедейства помечен трагической печатью смерти. Этот мир разрушает себя изнутри, не ведая, что ждет его за пределами жизни. Воплощенный в пластике, он в своей фантастичности правдив почище реального, и это отвечает духу автора.

Стоит назвать всех артистов, играющих по нескольку ролей в жестоком «шоу» и придающих объем поприщинскому травелогу - внутреннему путешествию, которое заканчивается последней мукой. Это Ольга Ванькова, Роман Дряблов, Михаил Жмаев, Артем Ильин, Наталья Колганова, Дмитрий Матыкин, Гозий Махмудов, Максим Перов, Виктория Соколова, Артем Трудов, Наталья Шиповалова.

Оценив молодую, привлекательную труппу театра, оказываешься перед вопросом: почему же роли Дона и Джил в спектакле «Эти свободные бабочки» Л.Герша поручены актерам следующего поколения? Не оспаривая их профессиональных качеств, рискну заметить, что эмоции-то у взрослых людей другие.

Создавая на сцене жизненную территорию для своего героя, Алексей Серов вместе с художником Сергеем Сена подробно прописывают жилище Дона: книги, разрисованные стены, гитара, старое кресло, кушетка с подушками, трап, ведущий к кровати на второй этаж. Тут же и ванна, не напрасно стоящая. Точно обжита комната обычным, зрячим человеком.

А вот подробности, объясняющие перемены в поведении героев пьесы, от нас утаили. Полная решимости увезти сына домой, воспринимаемая им как главный внешний враг, миссис Бейкер внезапно меняет свое решение. Почему? Почему Джил, уйдя с Ральфом, возвращается? Мы, конечно, догадываемся о причинах, но вопреки тому, что играется.

А могла ли Джил, девочка хоть и безбашенная, но неглупая, даже ради карьеры (и даже на полчаса) клюнуть на предложение Ральфа, этой ходячей карикатуры, этого огородного пугала?

Финал возвращает зрителям эмоции, за которые всегда была любима мелодрама. Раздавленный еще более горьким одиночеством, чем после предательства, уже бывшего в его жизни, Дон садится, не раздеваясь, в ванну и поворачивает краник душа. Он не замечает, как тихо входит Джил, пока она не прикасается к его мокрой майке...

«СОДРУЖЕСТВО актеров Таганки» неделю гастролировало в Ростове, но первый же спектакль произвел такое ошеломляющее впечатление, что наслаивать на него другие не хватило духу. Строго говоря, анализу он не поддается. «Мисс и Мафия» по пьесе Н.Птушкиной имеет претензии на осмысление нашей действительности, пусть и в рамках комедийного жанра. Претензии совершенно безосновательные, ибо извлечь из этой истории нечто путное, мне кажется, очень затруднительно. Кое-как пригнанные друг к другу события, собранные на живую нитку, ни причинно-следственной, ни какой иной связи не имеют.

Виртуальное явление Богородицы, а к финалу - товарища Ленина кардинально меняют жизнь глубинки, населенной несколько странноватыми людьми. Они живут в нескольких эпохах одновременно, среди обломков советской власти и робких примет сегодняшнего дня, что наглядно отражено в оформлении спектакля. Тут вам и храм в плачевном состоянии, и социалистическое знамя, и памятник вождю мировой революции, указывающему рукой в неведомые дали. В первой сцене выходит человек с ведром и протирает голову и плечи скульптурного Ильича. Под ногами тоже воды полно, но вода из лужи для такого ритуального дела, видать, не подходит, хотя лужа имеется - неизбывный знак российской провинциальной жизни.

Судя по заброшенной автобусной остановке, отсюда три года скачи, никуда не доскачешь. Однако в сельцо добирается-таки немецкий папа сельского учителя с экзотическим именем Май Маевич, чтобы направо и налево раздать «мерседесы» взбудораженным бабам и никчемным мужикам.

В конце концов, оставив позади праздничное застолье с душевной песней, все эти маргиналы счастливым образом выходят в люди и, принаряженные, с большого экрана рассказывают зрителям о своих головокружительных успехах.

Актеры, представляя эти неслыханные метаморфозы, отчаянно комикуют, поскольку, видимо, больше ни в какой манере историю чудесным образом сбывшихся надежд сыграть невозможно.

Однако зрители, и у себя дома видавшие такое искусство, благодарно откликаются на родное и понятное зрелище. Тем более что вековая отечественная мечта: устройство нашей неказистой жизни в лучшем виде по мановению волшебной палочки - живописана в щедрых красках.

Видеть такой спектакль было вдвойне огорчительно, ибо в его афише перед словами «постановка, сценография и костюмы» стоит имя Николая Губенко, известного актера и режиссера. В богатом талантами кинематографическом поколении 70-80-х он не был заслонен ничьей индивидуальностью. Как он мог усмотреть в диковатом окрошечном сюжете серьезную тему выбора веры (из его интервью), остается загадкой.

По афише с названием «Мордасовские страсти» можно было подумать, что это очередной анекдот на тему «муж вернулся из командировки, а в это время жена...». Отправилась пострадать, поскольку задача была смотреть то, что привозят для нашей публики. Без выбора. Тут и обнаружилось, что совместный проект Театра им. М.Н.Ермоловой и ТКА «РИМ» предлагает подправленный для увеселения народного «Дядюшкин сон» Ф.М.Достоевского. По мотивам, как обычно (режиссер Алексей Кирющенко).

Внутренний занавес напоминает по форме подол незатейливого платья в цветочках и оборочках (художник Анастасия Глебова). Потом и окажется, что мещанский мирок Мордасова - бабье царство. И милая, ясноглазая Мария Александровна (Елена Шанина), и горластая, хабалистая Софья Петровна (Наталия Потапова), и угрюмая, неподступная Зина (Юлия Зимина) - своевольные диктаторши, а мужчины тут затурканные, несчастные. О безгласном, закабаленном муже Москалевой Афанасии Матвеевиче и говорить нечего. Влюбленным Мозгляковым вертят, бросая из жара снисходительно поданных надежд в холод презрения. Старого князя заманивают, точно муху в сеть. Короче говоря, антифеминистский спектакль вырисовывается. В смысле обличающий женскую породу. Комедия нравов.

Народ же пришел на «медийное лицо» - Марата Башарова в роли страдающего Мозглякова. По окончании спектакля девушки и побежали к артисту с букетами и подарками. А Владимира Андреева новая публика уже не знает. На него же в основном и хотелось смотреть. Старый князь в его исполнении - вовсе не полукомпозиция. Легкий, не оплывший, позволяющий себе игривые жесты, он живо общается с Марией Александровной, с ее дочерью, с Мозгляковым. Правда, путает, как зовут хозяйку, куда приехал, но «формы» замечает и восторгаться ими не разучился.

Мягкие интонации, деликатность, комфортное пребывание в своих грезах и наивное неведение решительно во всем, что касается реальности, - таков этот дядюшка. И играет его артист малыми средствами. Школа! И сыграл бы он, конечно, драму обманутого старика, если бы такой поворот был предусмотрен режиссером. Но спектакль катил по веселым рельсам, а к финалу А.Кирющенко вывел его на лирический полустанок, накрыв согнувшегося в печали Мозглякова бесполезной Зининой фатой, а князю поручив романс Вертинского:

Капризная, упрямая,
Вы сотканы из роз.
Я старше Вас, дитя мое,
Стыжусь своих я слез...

Насколько такой финал вытекает из того, что на сцене происходило, можно поспорить, но уж очень эффектны застывшие фигуры всех участников интриги и дядюшка, покаянно целующий Зинину руку...

«Белую гвардию» из Москвы ждали - все-таки не антрепризный, а репертуарный спектакль МХТ. И грамотной публике известны не только главные фигуры сериальных проектов: Константин Хабенский, Михаил Пореченков, Анатолий Белый, Наталья Рогожкина, Александр Семчев, - но и имена режиссера Сергея Женовача и художника Александра Боровского. Кому-то посчастливилось видеть в Москве их «Захудалый род» по Н.С.Лескову и «Игроков» Н.В.Гоголя в Студии театрального искусства.

В том, как повествуются лесковская «семейная хроника» и булгаковская история семьи, при естественных различиях, есть нечто общее: это любовь к людям, которых режиссер и художник вывели на сцену. «Иная им досталась доля», и то достоинство, с которым они ее избывают, есть и урок, и укор ныне живущим. При этом персонажи «Белой гвардии» и «Дней Турбиных» не так уж далеко во времени отстоят от нас, но все равно кажутся людьми другого замеса, другой культуры.

И тут в который раз возникает вопрос: что есть современное прочтение классики? Мы насмотрелись и переноса событий пьесы на столетие-другое, и подверстки сегодняшних реалий (техника, экипировка, лексика), и переосмысленных конфликтов и действующих лиц. Но есть трактовки, не меняющие у автора ни слова. Персонажей классических произведений не наряжают в джинсы, не вплетают в их речь сегодняшний сленг, но вся история сдвигается к нашему времени через актерскую игру.

Герои мхатовского спектакля, сыгранные одаренными артистами, сильно смахивают на типажей ХХI века, а разве не были Турбины и их окружение людьми более высокой пробы? Хочется вглядеться в те лица, услышать те голоса, в облике же этих людей заметны позднейшие наслоения, стершие важные черты, которые делали их неординарными, неповторимыми. В частности, из пьесы и романа Булгакова встает более значительная фигура Алексея, чем эта, сценическая.

В спектакле сильное впечатление производит его сценографический образ. Его принимаешь безоговорочно, хотя описанного Булгаковым, притягательного в своей теплой прелести, дома Турбиных здесь нет. Он точно сброшен стихийным бедствием на край металлического моста с тусклыми фонарями. Другой его край вздыблен, как нос корабля в шторм. Так и есть: стихийное бедствие, социальная буря.

Сам мост - не место для жизни, по нему обычно проходят, быстро оставляя позади. А дом Турбиных зацепился за его нижний предел. Мебель сдвинута плотно и беспорядочно, будто на чердаке, лишь места за столом еще можно по-прежнему занять в кругу близких. Образ войны, разора, зыбкости жизни.

Ощущение неустойчивости бытия испытывают и герои спектакля «Чапаев и Пустота», но совсем по другой причине. У них не получилось, как в романе Виктора Пелевина, существовать одновременно в двух измерениях. Доктор Тимур Тимурович, едва появившись на сцене, быстренько оборачивается - в лечебных целях - Василием Ивановичем, и дальше все действие происходит в психушке.

Ее опознавательным знаком становится металлическая койка, которая по ходу игры в гражданскую войну исполняет роль броневика. Или тачанки (как без нее?) А может стать качелями, ресторанным уголком и вообще чем надо. Есть еще сетка-ограждение, которая возвышается над кроватью своеобразным настенным ковром. В ее сотах запутываются пациенты психушки. Метафора простая, в объяснении не нуждается.

Никаких премьерных плясок, как это было в свое время в Москве, в Ростове вокруг спектакля не было. Да и не возят сюда новых спектаклей. «Чапаева и Пустоту» представлял продюсерский центр «Новый театр» в режиссуре Павла Урсула, сценографии Марины Позднеевой, с обаятельными артистами Михаилом Ефремовым (доктор, он же Чапаев), Михаилом Крыловым (Петр Пустота), Михаилом Полицеймако (Володин, он же Котовский). Они честно, со всем умением, данным им природой и профессией, играли сильно оскопленную версию романа, в которой необходимость бегства во «внутреннюю Монголию» воспринималась как блажь, как фабульный трюк.

Не хотелось бы размахивать словом «пустота», ибо вовсе не пустой была мысль о том, что, причинив зло кому-то, ты причиняешь его себе; убивая кого-то, убиваешь себя. И все-таки обидно, что спектаклю не понадобилось

то, что будоражило в повествовании: перекрестная призрачность и недавнего, и очень давнего времени; загадочный иллюзион, в котором мелькают, растворяются и вновь возникают любимые мифологемы официальной советской идеологии. Невнятные разговоры о тайной свободе русского интеллигента повисают в воздухе. Зато все понятно про глюки, самогон и кокаин.

Между действиями М.Ефремов выходит к публике и в «рекламной паузе» (как он сам ее именует, широко и успешно, с учетом местных особенностей, пользуясь ею и в других городах) напоминает имя режиссера, а также название гостиницы и номер, где тот остановился. Мол, все вопросы к нему, а наше дело сторона. Если я что-то не так поняла, то извините, Михаил Олегович, но мне показалось, что актеры, не лишенные ума и здравого смысла, несколько стесняются предприятия, в котором участвуют. И такое своеволие мне милее, чем не знающий удержу комедийный разгул и махровый наигрыш, которые чаще, чем это можно пережить, демонстрируют приезжие бригады, уверяя публику, что это и есть театр. Подозреваю, что у себя в столице они не позволяют себе такой безоглядной удали; в провинции же, бывает, ведут себя, как белые люди в туземном племени, не умеющем отличать погремушки от драгоценностей.

Справедливости ради надо сказать, что зрители нередко дают повод для такого обращения с ними: смеются, где не надо; аплодируют, где совсем не надо; хрустят пакетиками со снедью и разговаривают по мобильнику, несмотря ни на какие просьбы и предупреждения. А их, зрителей, воспитал так свой театр на аналогичных комедиях-пустышках, впечатления от которых ничуть не пострадают, если во время действия поговорить по телефону с родными и близкими о насущном. А также с партнерами по бизнесу.

Зрителям рассказали, что именно такой репертуар они любят, и они поверили. К счастью, не все. Но ведь и эти, «не все», тоже имеют право на свою долю театрального счастья, которая им время от времени перепадает. Перепало кое-что и этой весной. Хотелось бы расширения такой политики к нам на юг. Те, что с кириешками и мобильниками, сначала будут, конечно, недовольны, но потом присмиреют, вслушаются и всмотрятся. Главное, чтобы было что слушать и что смотреть.

Фотогалерея