Новосибирск. "Иногда они возвращаются"

Выпуск №3-143/2011, В России

Литовский режиссер Линас Мариюс Зайкаускас, художественный руководитель областного театра драмы имени И.Гончарова в Ульяновске, служивший главрежем новосибирского «Старого дома» в 2008-10 годы, вернулся в Новосибирск, чтобы воплотить свою мечту - постановку пьесы Ингмара Вилквиста «Ночь Гельвера», о которой размышлял давно. А поступившись отпуском и приступив к постановке летом, сам не ожидал, что основная тема произведения - разгул нацизма, шовинизма, ксенофобии, вспышки нетерпимости, провал толерантности - в реальности проявится повсеместно в мире, в том числе в благополучных Англии и Норвегии. Актуальность спектакля априори была обеспечена.

Новый сезон в театре «Старый дом» стартовал 11 сентября премьерой детского спектакля «Сказка о счастливом Гансе» Михаила Бартенева в постановке Анны Зиновьевой. Уровень разговора о счастье и несчастье, о прочих философских категориях, заявленный в нем, повторится в премьерных спектаклях для взрослых. Театр в сентябре был открыт для публики не только по вечерам, а и в ходе дневных репетиций целого цикла спектаклей: «Ифигения в Тавриде», «Электра» и «Орест» Еврипида, мастер-классов, которые проводил Антонио Лателла, режиссер из Милана, в рамках «Года Италии в России». Но премьера триптиха древнегреческих трагедий состоится лишь в феврале (в перспективе их ждет показ на фестивале постановок греческих трагедий в историческом месте - амфитеатре городе Пэстуме, в Италии, в июне 2012). А пока сюжетные мотивы древнегреческих трагедий - роковые ошибки, страсти и инстинкты, довлеющие над сознанием, и побеждающее их гуманистическое начало, разум, способность личности к решительным поступкам, - все эти вполне классические темы с большим увлечением и пониманием развил Зайкаускас.

Этот режиссер полагает, что пьесы Ингмара Вилквиста (псевдоним польского драматурга, историка искусства, профессора Варшавской академии изящных искусств Ярослава Свержича) вскоре станут такими же популярными в России, как пьесы Макдонаха. Поживем-увидим, как говорится, однако премьерный результат показал, что простоты понимания, легкой считываемости смыслов ожидать не приходится. Линас Зайкаускас, давая интервью перед премьерой, обещал: зрители смогут наплакаться всласть. Вышло с точностью до наоборот - зрители с премьеры спектакля «Ночь Гельвера» валом валили, игнорировав правила приличия, утратив всякую деликатность. Скрип кресел, топот ног. Сцену то и дело заслоняли силуэты людей, не посчитавших нужным ссутулиться, пригнуться, покидая зал. Провал? - Отнюдь нет, не провал. Качественный, честный спектакль, не лишенный, тем не менее, недостатков, равно как и достоинств. Просто публика по определению, как и сам русский человек, ленива и нелюбопытна. Заявленный жанр психологической драмы с участием всего двух действующих лиц - Он и Она, вероятно, навел на мысль, что это будут лирические диалоги, выяснение отношений рассорившихся влюбленных с последующим примирением, хеппи-эндом. Но вниманию зрителей предлагалась совсем другая история, не столько лирическая, сколько социальная, сопряженная с болью и страхом, с преодолением тяжелейших жизненных обстоятельств. Она, конечно, о любви, но не о любовных томлениях, не о романтике свиданий, а о труде души, отстаивающей свою любовь. Просчет режиссера состоял в том, что он довольно долго (примерно первую треть спектакля) не позволял зрителям разобраться в том, кем являются друг для друга герои, почему они столь странно друг к другу относятся. Непонимание, вероятно, и вызвало «массовый исход» из зала.

Итак, Он и Она, без объяснений статуса. Ее - актрису Эльвиру Главатских - публика в прологе действия застает в одиночестве. Хрупкая, изящная, скромно одетая женщина сидит у сумеречного окна, то и дело окрашивающегося заревом пожарищ, вскакивает, вздрагивает от отзвуков взрывов, от криков. Выпрямленная спина напряжена, как натянутая струна. Женщина стучит себя по колену сжатым кулаком. Взбирается на стул, то открывает, то затворяет окно - крайнее волнение и нервозность сыграны вроде «по школе», однако неубедительно, не увлекательно. Актриса уже в первую минуту исчерпала арсенал жестов и телодвижений, демонстрирующих тревожное состояние героини, а далее их длила, повторяла, что, естественно, создало монотонность, схожую с затянувшейся паузой. Наконец, появляется Он - молодой человек с резкой жестикуляцией, вытаращенными глазами, с задыхающимся от экзальтации голосом. Исполнитель роли Гельвера Анатолий Григорьев (молодой артист, недавно поступивший в труппу «Старого дома») обрушивает шквал, тайфун эмоций, обрывочно проясняющих суть происходящего за окном, где творится нечто вроде государственного переворота - протестные митинги, факельные шествия, тотальная мобилизация мужского населения. Рослого парня с полыхающим от возбуждения лицом распирает агрессия, смешанная с детскими, наивными реакциями. Женщина зовет его за стол, накрытый к ужину, а он мечется по комнате, сообщая обрывочные подробности о том, где был, что видел, размахивает красным флагом с надписью «МЫ». В его речах явные признаки безумия, которые поначалу не связываются с расстройством нервной системы, воспринимаются как повышенная впечатлительность. После просмотра спектакля возможно оценить: хорошо, что режиссер не сразу раскрыл «карты», оставил загадку. А сначала зрелище действительно вызывает протест. Мужчина, решительно отказавшись от ужина, откровенно тиранит женщину, столь отчаянно дожидавшуюся его возвращения, - он заставляет ее выполнять стойку «смирно» и команды «шагом марш!», «упал-отжался» и другие. Безропотность женщины, которую он называет Карлой, и повелительность тона мужчины, которого она именует Гельвером, напоминают извечное женское-мужское противостояние, где уступает наиболее сильный и мудрый. Но Карле, подвергшейся муштре, далеко до мудрости - выбившись из сил, она нейтрализует мужчину угрозой сдать его в клинику для душевнобольных. С этого момента действие начинает проясняться: Он боится лечебницы, она боится потерять его. Он - псих, она - его опекунша, приемная мать.

Они тиранят друг друга и держатся друг за друга, как потерпевшие кораблекрушение в северных морях-океанах держатся за льдину. Одинаково опасно замерзнуть или растопить лед - и то, и другое смертельно. И любовь, и ненависть в их случае - смертельный диагноз.

«Ночь Гельвера» - спектакль, в котором огромную роль сыграла... сценография художника-постановщика Маргариты Мисюковой. Казалось бы, она не создала ничего особенного - только бытовую среду обитания странной пары - молодой еще женщины и взрослого ребенка мужского пола. В ней, этой среде, стерто представление о времени, нет конкретной привязки к моде, главенствующей на момент времени действия, тогда как пьеса написана с точной привязкой к концу 30-х годов прошлого века, к эпохе прихода фашизма. Поначалу мы видим скромную, предельно чистенькую, опрятную, очень обжитую, не лишенную милых мелочей и своеобразного упорядоченного уюта квартиру. Вернее, взгляду открыты вешалка с одеждой в прихожей да кухонные шкафчики, тумбы, мойка - довольно стандартные, распространенные в 70-90-х годах, уцелевшие и в нашем веке. На первом плане - стол, застеленный кружевной скатертью, сервированный в духе лучших традиций, мещанских представлений о культуре быта, далее он опрокидывается, оборачиваясь военно-полевой палаткой, засадой, баррикадой. Сценография не меняется конструктивно, но интерьер переворачивается с головы на ноги, кардинально - от предельного порядка к предельному хаосу, знаменующему крах отдельной нетипичной семьи, и этот визуальный ряд с системными необратимыми изменениями ранит почти на физическом уровне. Почти как камни, разбивающие стекла в окне квартиры, - тоже сильнейший, неожиданный момент. По-моему, художница нашла очень верное решение, усреднив интерьер (небогатые люди редко меняют мебель, кухонную утварь, равно как и гардероб) и костюмы. Она, Карла - в клетчатой юбке, тонком трикотажном пуловере и удобных черных туфлях без каблуков. Он, Гельвер, в черных джинсах и белой рубашке с элементами стиля military. Ничего нарочитого, свидетельствующего об их исключительности в одежде героев нет, их внешний облик не отвлекает от поступков, от слов, мимики и жестов. Не за чем спрятаться.

Когда на сцене только двое, преувеличенное (как под увеличивающим стеклом лупы) значение придается каждому слову, каждому жесту, повороту головы, мимическому рисунку. В важнейшем, ключевом - исповедальном - монологе Карлы, рассказывающей приемному сыну о том, как она сдала в приют свою новорожденную больную дочь-«обезьянку», которую не смогла полюбить из-за некрасивости слабенького неадекватного ребенка, за что поплатилась и распадом брака, и прочим «мильоном терзаний», Эльвира Главатских не находит убедительной интонации. Имитирует состояние прострации, напоказ преувеличенно «страдает». Вообще, когда актриса стремится «укрупнить», сработать крупным планом, она не убеждает - очень неудачна, в частности, попытка повторить улыбку со свадебной фотографии, о чем ее просит Гельвер, - это делается крайне неестественно. А когда героиня совершает поступки, когда она в движении - забываешь, что Карлу играет актриса, Главатских растворяется в образе, сливается с ролью. Такой вот парадокс: кому-то легче говорить в статике, а кому-то лучше проявляться в кинетике. Кстати, у этой актрисы, служащей еще и завтруппой театра, в самом деле имеется огромный, до конца не выявленный потенциал. Некогда она очень интересно играла служанку в драме Гарсиа Лорки «Дом Бернарды Альбы», поставленной Александром Нордштремом: с «двойным дном», с куражом. Апогея достигла, определенно, в образе Аркадиной в «Чайке», поставленной Линасом Зайкаускасом, притом играя ведущую роль на пару с Ириной Алферовой. Алферова пасовала в эротических сценах, а Эльвира Главатских доказала, что у нее тело не менее чуткое, нежели душа, она действительно прекрасно, раскрепощенно работает телом. Добавить бы к нему такую же работу лица...

Гельвер в исполнении Анатолия Григорьева - поистине актерский подвиг, акт самоотречения, акт глубокого проникновения в образ человека неприятного, малопонятного, иногда безумно трогательного в своей непосредственности, иногда удручающего той же непосредственностью. Актер провел полтора часа в шкуре персонажа безупречно, с максимальным, почти немыслимым погружением, такой степенью правды, что, когда он вышел на поклоны, хотелось пощелкать пальцами у лица, чтобы проверить, - он вообще здесь или там, в фашистской стране, где слабаков истребляют?

Почему-то не хочется описывать события спектакля, описывать все те ужасы, выпавшие на долю персонажей, которым ничего иного не оставалось, как проститься с жизнью. Актеры по меньшей мере последнюю треть спектакля сыграли так чисто, на таком подъеме, максимуме человеческих душевных сил, что их горение, их сгорание (финал и буквально являет двойное самоубийство самосожжением) - настоящее противостояние мерзостям фашизма и доктрине уничтожения инакомыслящих, слабых, несовершенных. Кто слаб - еще большой вопрос. Повторюсь, «Ночь Гельвера» - честный, мужественный спектакль, соизмеримый с гражданским поступком. Театру «Старый дом», обретшему это название в репертуаре, есть, чем гордиться. Осталось только верно сориентировать уполномоченных по распространению билетов, чтобы зрители понимали, на что они идут.

 

Фото Маргарит Захаровой

Фотогалерея