Тверь. Господа и слуги

Выпуск № 4-144/2011, В России

Комедию Мольера«Тартюф» поставил с труппой Тверского театра юного зрителя молодой режиссер Роман Феодори.

Пьеса, знакомая большинству из нас с детства, в сценическом варианте сохраняет свежесть, прелесть, легкость и вместе с тем - беспощадность и ироничность. Достигается это способом существования актеров и атрибутикой, их окружающей. Режиссер, задавая с самого начала спектакля жесткие рамки марионеточности, условности, механичности персонажей, доведенных до автоматизма реакций, параллельно вводит и тему кукловодов. Таким образом, действующих лиц можно поделить на господ и слуг - тема вполне мольеровская, принцип классификации - тоже. К «слугам» относятся г-жа Пернель, Эльмира, Дамис, Мариана, Валер, Клеант, Дорина. Это персонажи, по большей части масочные, функциональные, служебные. Лишенные драматического начала, они более необходимы как один из вариантов способа реализации подлинно господских характеров.

К «господам» относятся Тартюф (Андрей Иванов) и введенный постановщиком Автор (Александр Евдокимов). Оба руководят жизненными процессами остальных персонажей, оба - Создатели. Первый реализуется как Творец в мире Оргона, и его сфера - сфера потусторонности. Сначала мы узнаем о Тартюфе от г-жи Пернель, она долго рассказывает о нем, во всем ставя его в пример. Словно воплощенный в ее слове, во время этого монолога Тартюф откуда-нибудь да показывается, он словно тень блуждает, то и дело выглядывая то из одной, то из другой двери; будто дух святой парит меж Эльмирой, Марианой, Валером, расстраивая попутно наметившийся брак. Он - Автор. Однако автор, порою невольный, сиюминутный, ситуативный, лишенный рефлексии, неумелый. Далеко не все из того, что задумывает Тартюф, реализуется: показательны в этом отношении первый эпизод с Эльмирой (Елена Соколова) и блестящая, полная драматизма финальная сцена первого акта с Оргоном (Александр Романов). Артисты А.Иванов и А.Романов в течение нескольких минут демонстрируют такой профессиональный класс, что диву даешься: радуешься, смеешься, переживаешь, как сумасшедший. Ритм и темп существования обоих настолько синхронны, движения отточены, интонации выверены, что смена позиций «хозяин-жертва», возникающая за период диалога не один раз, поражает. И если Оргон вышел вполне внятным, по-человечески ясным мольеровским деспотом-простаком, то Тартюф в интерпретации Р.Феодори - больше, чем просто герой. Это явление, образ, вбирающий в себя, с одной стороны, целый класс маргиналов и плутов: галерея максимально обширна - от Квазимодо и Хлестакова до Морфиуса. А с другой - преодолевающий человеческую конкретику. Тартюф - абстракция, призрак, пелена. Не в смысле «бесплотный, святой» - целлофановый, плоский. Он возникает из строительной пыли (образы ведер, краски, тачки с мусором), из пленки, он в нее и уходит, буквально закутываясь, растворяясь в полиэтиленовом гнезде, любезно поджидающем его у левого края сцены, как раз напротив конторки Автора подлинного (художник-постановщик Кирилл Мартынов).

Введенный Р.Феодори образ Автора, конечно, интересен, но, по-моему, не до конца проработан и сценически выдержан. Это не вопрос актерской игры (здесь все точно) - режиссуры. Автор задает ход истории, прямо на сцене гримируясь перед показом; затем, после третьего звонка, выходит к зрителям и начинает представление; у него есть и свое пространство - конторка, расположенная справа, вынесенная за пределы общего действа. Это и грим-уборная, и кабинет алхимика одновременно: столик и стеллаж, до отказа заполненные разными баночками, скляночками, колбочками. Все это добро служит не просто декоративным фоном. С их помощью буквально на глазах у зрителя рождается художественное творение: Автор «комментирует» слова героев разными звуками, то вторя им, то противореча. И здесь в ход идут музыкальные инструменты, трещотки, ударные и проч. Иногда это смотрится-слышится органично, иногда, напротив, мешает восприятию, отвлекает и раздражает. Кроме того, не всегда мотивированно и несколько смыслово избыточно обращение самих героев к Создателю: собственно, для чего? Тем не менее, взаимодействие «автор-герой» явлено филологически и сценически точно. Творец, вникающий, вторгающийся в свой мир, в определенный момент замолкает, становясь рядовым зрителем. Происходит это самоустранение в эпизоде признания Тартюфа Эльмире. Мотивация - выявление подлинного нутра героя: маска сброшена, и перед нами не одномерность «святости», а характер, личность, за которой интересно наблюдать. В этом смысле удивительно точно подан уже упомянутый финал первого акта, когда сам Автор подпадает под обаяние собственного творения: целлофановый занавес падает, и герой А.Евдокимова смотрит на зал, равный реальному миру, сквозь эту тартюфовскую пелену. Жаль только, что во втором акте подобных попаданий нет, а есть вариация звукового набора «комментариев» первой части спектакля, включая и обращение к зрителям.

Еще один герой, чье воплощение интересно и заслуживает внимания, - Оргон. Характер неоднозначный. Его положение с самого начала драматично. Он хозяин, деспот, господин и вместе с тем - жертва, простак, марионетка. Он созидатель, хранитель рода и параллельно - разрушитель, носитель деструктивного начала. Это блестяще подано актерски Александром Романовым, особенно в отмеченной выше сцене с Тартюфом. Это дополнено и усилено режиссерским решением взаимоотношения героев. В частности, Эльмира и Мариана (Алина Галиаскарова) так боятся Оргона, что это почти церемония, ритуал, не лишенный, однако, комического эффекта. При малейшем намеке на его появление обе дамы, как по команде, меняют облачение, надев поверх изысканных платьев рабочие халаты, и начинают интенсивно убирать все вокруг. При этом зачастую их движения подчеркнуто механистичны и обращены в пустоту: они буквально трут воздух. Кроме того, не только само пространство, в котором разворачивается действо, - условная гостиная - заполнено до отказа ведрами с краской, строительным мусором, покрыто кое-где полиэтиленом, но и граница, отделяющая зрителя от сцены, - занавес - и тот целлофановый, а через весь дом проходит трещина. Все это работает на то, чтобы создать определенное впечатление: дом этот, несмотря на целостность, заполнен ненужным хламом, как полна сорных мыслей голова Оргона, который, расстраивая свадьбу влюбленных Марианы и Валера (Сергей Батаев), обрекает молодых на несчастье.

Изгоняя сына, лишая молодого человека наследства, отдавая предпочтение Тартюфу, он разрушает и собственный мир. В результате - перед нами дом, буквально расколотый пополам: трещина проходит ровно посередине декораций, условно обозначающих границы парадной залы. Любопытно, что трещина эта не вертикальна, а горизонтальна. Перед нами пространство, данное в поперечном разрезе. Таким образом возникает оппозиция не «право-лево», а «верх-низ», что в контексте постановки, по-видимому, можно прочесть как «низменное - праведное», «греховное - святое». Жаль, что и эта находка выдерживается режиссером не до конца. К примеру, во втором акте ни с того ни с сего дом вновь обретает былую цельность. Возникает законный вопрос: почему? Ничего ведь за время антракта не произошло: Мариана и Валер все так же несчастны, Дамис (Николай Зубрилин) по-прежнему изгнан. Что хотел здесь сказать режиссер, остается загадкой.

И все же, несмотря на отмеченные недочеты, спектакль получился цельным, сложно устроенным, а главное - живым организмом. А за живым всегда наблюдать интересно.

Фотогалерея