"Улетные" вечера / Лаборатория "ДрамUlёt" (Томск)

Выпуск № 6-146/2012, Мастерская

С 17 по 23 ноября в Томском театре драмы экспериментировали три молодых режиссера и Олег Лоевский. Лабораторию молодых режиссеров окрестили «ДрамUlёt». Все, что происходило в Томской драме, и было улетом. В том смысле, который вкладывает молодежь в это слово, желая выразить крайнюю степень восторга. Она и была главным зрителем и основным критиком спектаклей. Ведь лаборатория проходила в рамках студенческой театральной недели.

Этот стресс для театра несколько лет назад придумал Олег Лоевский. Как объяснил он сам томским журналистам, чтобы взорвать рутинную жизнь театральной российской провинции (о его лабораториях «СБ, 10» не раз рассказывал).

В Томске был применен уже опробованный в других городах модуль. И все-таки у томской лаборатории была своя особенность. Руководство театра, приглашая Олега Лоевского с его лабораторией, имело в виду и дальнюю цель - присмотреть себе главного режиссера. Напомним, что в июне этот пост покинул Юрий Пахомов. Но даже и без этого «бонуса» (кандидата в главрежи) знакомство с тремя пьесами современных драматургов и тремя молодыми режиссерами, безусловно, пошло на пользу и Томской драме, и томскому зрителю. Судя по результатам зрительского голосования и особенно обсуждений, которыми завершались показы, ускоренный ритм создания спектакля встряхнул театр. Актеры, цеха и службы отлично сработали на результат.

По правилам игры, перед каждым спектаклем всем зрителям выдавали «бюллетени» для голосования: «Продолжить работу», «Оставить как есть» и «Забыть как страшный сон». Заколдованное место

Самый большой процент (83,5) голосов за «продолжить работу» собрал спектакль «Остров Рикоту» Антона Безъязыкова, поставившего одноименную пьесу Натальи Мошиной. Антону и его команде пришлось первыми представлять результат работы над пьесой. То, что увидели зрители, действительно был эскиз спектакля, хотя отдельные характеры и эпизоды режиссер с актерами успели проработать детально.

Остров Рикоту - вымышленное место. По приметам, которые сообщает драматург, это где-то на востоке России. Там, где добывают тюленей и заготавливают водоросли. Там, где о самой России имеют смутное представление, а Москву считают выдуманным городом, шуткой случайного гостя. Для 15 жителей острова настоящая жизнь существует только на Рикоту. Такое представление об устройстве мира потрясло не только героя пьесы - молодого московского журналиста, который приехал на остров писать репортаж о «краешке земли», но и зрителей. При обсуждении многие говорили, что остров Рикоту - это метафора провинциальной России. «У этой пьесы большой бэкграунд, - заметила литературовед и критик Анна Афанасьева. - Вспомним, «Женщина в песках» Кобо Абэ, «Лаз» Маканина или остров Матера у Распутина. Пьеса актуальна, независимо от того, есть Москва - нет Москвы, есть Россия - нет России, не в этом проблема, а в том, что «Отечество вписано в человечество». Вопрос - в границах между Отечеством и человечеством. Другие обсуждающие предположили, что пьеса Мошиной о свободе и несвободе, о цене свободы, которая неизбежно связана с жертвой. И кого включать в эту жертву - разбившихся на катере моряков или оставшегося на острове журналиста тоже?

Историю о заколдованном месте, из которого невозможно вырваться, ученик Григория Козлова решил в двух планах: бытовом и ритуально-мифологическом. Ведь и драматург Наталья Мошина сконструировала ситуацию волшебным образом: жители острова молятся Водоросли, чтобы она, олицетворение самой судьбы и природы, оставила на этом острове молодого человека... для продления рода. Бытовой план вполне удался - в нем органично существуют жители Рикоту, которых играют Ирина Шишлянникова, Людмила Попыванова, Иван Лабутин, Владимир Тарасов, Виктор Павлов. Мистический - только намечен. Хотя сцена молитвы над ведрами воды запоминается. Однако за три дня Антон Безъязыков не успел найти мотивированных переходов от бытового существования к ритуалу, к мифологии. Но безусловным плюсом работы стало открытие Елены Дзюба как актрисы с сильным драматическим дарованием. И если учитывать, что главная задача, которая ставилась перед режиссерами, - найти общий язык с актерами, ее можно считать выполненной.

Убить или стать хламом

«Продолжить работу» предложили и Михаилу Заецу, режиссеру из Тюмени, поставившему «Хлам» Михаила Дурненкова. За это высказались 63 процента зрителей. Но этот же спектакль получил самую максимальную негативную оценку - 19, 4 процента томичей высказались за то, чтобы этот эскиз «забыть как страшный сон».

Как точно заметил на обсуждении Олег Лоевский, новая драма - это не самая главная зрительская любовь. «Есть реальность, которая нас пугает. И мы к ней не очень хорошо расположены, с ней боремся, как-то взаимодействуем, но хотим отгородиться. Мало кто действительно хочет смотреть реальности в глаза».

Если учесть, что режиссер усадил зрителей на кольцо, действие происходило на поворотном круге, то отгородиться от происходившего не было никакой возможности. Обкуренный наркоман шел прямо на зрителей, преступная парочка, играющая в Бонни и Клайда, глядя глаза в глаза публике, утверждала, что «если ты ее не убьешь, ты - хлам». Этот императив роднит героев Дурненкова с героями Достоевского, с тем же Родионом Раскольниковым, который задавал себе вопрос: «Тварь я дрожащая иль право имею?»

Такие противоречивые мнения о спектакле вызваны неприятием, прежде всего, самого сюжета и контекста пьесы. Хлам - антипод уникальности человека. Почти все герои этой пьесы - люди, которые потеряли себя, стерлись как личности, стали человеческим «секондхэндом». Неслучайно и место действия - магазин секонд-хэнд. Чтобы вернуть к себе уважение, любовь, вернуть свое «я», почти все персонажи готовы на самые отчаянные поступки, вплоть до убийства.

Вот об этом и пытается сочинить пьесу молодой неудачливый драматург, лузер по жизни Фил. Михаил Заец всю проблематику пьесы пытался дать через восприятие главного героя. К сожалению, идея не была доведена до конца. А градус исполнения не дотягивал до высокого драматизма пьесы. Возможно, игра «в полнакала» - еще одна причина «забыть». Из актерских работ запоминается Фил-драматург Владислава Хрусталева, и две матери, фактически потерявшие сыновей, - Галина Савранская и Вера Тютрина. Впрочем, минусы спектакля не критичны.

Символ веры

«Оставить все как есть» - такая оценка означала высшее признание публики. Максимальное количество пожеланий «оставить» (56%) собрал спектакль Тимура Насирова «Сыроежки/Кораблекрушение».

Главный вопрос в этой почти сказочной истории - вопрос о доверии. Он сформулирован по-детски наивно: почему, когда говоришь правду, тебе не верят? Доверие же выражается в простом честном слове - веришь ему или нет. А без доверия (между взрослыми и детьми, между подростками) не будет никакого чуда. Чудо в сценарии Ксении Драгунской заключается не только в синей птице, которую приносят в конце, или найденном маяке, а в дружбе, которая установилась между взрослым мужчиной и двумя четырнадцатилетними девочками. Чудо в спектакле Тимура Насирова - это точно найденная пропорция между жесткой реальностью и романтизмом. Несмотря на то, что 41,8% зрителей предложили «продолжить работу», стоит этот эскиз считать особой формой спектакля, который творится, складывается у тебя на глазах. На зрительском обсуждении предложили артистам оставить даже листы с текстом роли. Ибо эти листы обыгрываются в спектакле, имеют дополнительное смысловое значение.

Поскольку Ксения Драгунская написала не пьесу, а киносценарий, то ремарки читали актеры, и это чтение - особый режиссерский ход, который они воплотили безукоризненно. Хотя это самый режиссерский спектакль из всех трех, созданных в рамках лаборатории, но именно в нем все роли были сделаны полновесно, одна лучше другой. Здесь по-новому раскрылись актеры старшего поколения - Елена Саликова (мама), Андрей Сидоров (Человек) и молодые артистки Татьяна Темная (Амаранта) и Олеся Сомова (Аня), которые замечательно сыграли подростков. Блестящая работа у Александра Постникова, он нашел для своего слабоумного Сани-Лисапеда и специфическую походку, и заикающийся голос.

По условиям лаборатории после показа театр вправе пригласить какого-либо режиссера для дальнейшей работы над спектаклем. По словам Сергея Куликовского, исполняющего обязанности главного режиссера, все три спектакля войдут в репертуар театра, в январе уже будут играть «Остров Рикоту». Актеры тоже очень просили оставить спектакли в репертуаре. Вот это и есть главный итог лаборатории - все захотели меняться.

А 6 декабря в Томской драме состоялась публичная читка пьесы. Такого опыта у артистов этого театра не было. У зрителей-слушателей тоже. Обе стороны участвовали в эксперименте. Его предложила театральный критик, литературовед, профессор ТГПУ Валентина Головчинер. Предложение поддержал председатель Томского СТД Андрей Сидоров. Он же выступил организатором вечера, который прошел на малой сцене Театра драмы.

Для проведения эксперимента была выбрана пьеса 51-летнего американского драматурга кубинского происхождения Нило Круза «Анна в тропиках» в переводе молодого российского драматурга Евгения Казачкова. Имя Круза русскому читателю и русскому зрителю пока неизвестно. Хотя пьеса «Анна в тропиках» еще в 2003 году получила Пулитцеровскую премию, даже не будучи поставленной на театральных подмостках. Зато имя Джона Фридмана, инициатора акции по знакомству русского зрителя с современной американской драмой, томичам знакомо очень хорошо. Русист, первый зарубежный исследователь творчества Николая Эрдмана приезжал в Томск несколько раз, в том числе и на открытие мемориальной доски Эрдману. В этот раз Джон не смог лично присутствовать на читке, но его присутствие ощущалось в выборе пьесы.

В том, что все участники знакомства с новой американской драмой были в равном положении, несомненный плюс. Ибо к пониманию сути произведения шли одновременно, но с разных концов.

Итак, на сцене семь актеров - Виктор Антонов (Сантьяго, хозяин табачной фабрики), Виктор Литвинчук (Кека, помощник Сантьяго), Галина Савранская (Офелия, жена Сантьяго), Ирина Шишлянникова (Кончита, старшая дочь Сантьяго и Офелии, жена Паломо), Елизавета Сергеева (Марелла, младшая дочь Сантьяго и Офелии), Владимир Тарасов (Паломо, муж Кончиты), Андрей Сидоров (Хуан Хулиан, чтец). Они начинают читать текст. По ходу чтения каждый улавливает характер своего персонажа. И вот интонации меняются: в голосе нет отстраненной холодности, а звучит отношение к своему герою и отношение героя к окружающим. В кульминационные моменты пьесы актеры не сдерживают своей реакции и открыто комментируют поведение и мысли персонажей. Стена между ролью и актером становится все прозрачнее и меньше и, наконец, рушится. Возможно, они уже видят себя в той роли, которую озвучивают, а мы видим их на сцене. Магия театрального места делает свое дело. Никакой пресловутой четвертой стены. Все оказываемся в одном пространстве.

Это пространство пьесы. Маленький городок в штате Флорида, 1929 год, маленькая семейная фабрика по производству сигар. Перед нами один из последних оплотов традиционного производства кубинского бренда, как сказали бы сегодняшние менеджеры. Здесь обязателен ручной труд: женские руки должны чувствовать листья табака, когда их скручивают. Обязательно этот процесс должен сопровождаться чтением любовных романов. Любовь через романы и через руки работниц передается, вернее, закладывается в каждую сигару. Возможно, секрет кубинских сигар - именно в этом. Как тут не вспомнить Фирса, который говорил, что в старину секрет знали, как вишню сушить.

Из-за романов атмосфера фабрики пропитана не только сигарным дымом, но и ароматом любви. Любви, о которой мечтают все герои пьесы, грезят ею, страдают от нее и которой отдаются в порыве страсти. Концентрация этого чувства настолько велика, что, кажется, ее можно пощупать или ощутить на коже, как ощущаешь духоту перед грозой.

Здесь, на фабрике, как у Чехова в «Чайке», пять пудов любви. Впрочем, сам автор пьесы Нило Круз предлагает другой эталон любви - «Анну Каренину» Льва Толстого. Именно этот роман выбрал и читает новый чтец, которого наняли взамен старого, умершего. Выбор 38-летнего Хуана Хулиана предопределяет ход событий. Каждый из членов семьи так или иначе соотносит себя с героями толстовского романа, высказывает свое отношение к самому роману и к процессу чтения. Воздействие силы художественного слова русского писателя столь мощно, что молодые женщины Кончита и Марелла пытаются и свою жизнь построить, как героиня Толстого. Драматург проецирует события романа на действия своих героев. Кончита изменяет мужу с Хуаном. Хуан, страстный с Кончитой, заглядывается и на Мареллу. Кека и Паломо мечтают избавиться от чтеца. Кека предлагает заменить ручной труд машиной, а машине не нужны романы. Однако Сантьяго начинает выпуск новых сигар «Анна Каренина». Пьеса заканчивается классически: выстрелом. Кто убил Хуана - не известно и, по сути, не важно. Этот выстрел, как гром, разрядил сгустившуюся атмосферу. Как звук топора в «Вишневом саде» он символизировал конец традиционного производства сигар. Впрочем, можно было бы обойтись и без выстрела. Ручной труд был обречен, он неизбежно должен был умереть, как Анна в романе Толстого. Неслучайно последняя ремарка сообщает, что в 1931 году закрылось последнее предприятие, где сигары делали вручную.

Обсуждение пьесы началось тоже классически: с оценки «нравится - не нравится». Почти все слушатели высказали одобрение. Чем удивила пьеса? И чем понравилась? Понравилась тем, что на другом континенте, в стране другой культуры популярен русский роман и образ России как страны не только вечной зимы, но и страны, где умеют любить. Однако это только верхний срез. Если посмотреть глубже, то совпали культурные коды: все главное в жизни русских свершается через слово, кубинский автор, зарифмовав жизнь героев своей пьесы с русским романом, так же меняет их судьбу через художественное слово. Чего больше в «Анне»: любви или производства? Считать ли пьесу Нило Круза производственной драмой а ля «Сталевары» Гельмана или «драмой настроения» типа «Вишневого сада» Чехова? Однозначного ответа не было дано. Зато все согласились, что такие акции, как публичная читка пьесы, нужны и театру, и зрителю.

 Фото Сергея Захарова

Фотогалерея