Ижевск. Не-нулевой сюжет

Выпуск № 7-147/2012, В России

Ижевск. Не-нулевой сюжет

На заре ХХ века В.Мейерхольд предпринял постановку одного из самых необычных спектаклей - «Ревизора» Н.В.Гоголя. В одно мгновение на сцене было распахнуто множество дверей - и из проемов-отверстий другой мир властно предъявил права на нашу реальность. Мертвые души заполонили собой пространство сцены для того, чтобы в финале продемонстрировать окончательное торжество неживой материи - превращение человека в куклу. В мейерхольдовском «Ревизоре» не было ни одной двери, ни одного окна, ни одного отверстия, через которые герои могли бы обрести спасение...

Как известно, «Ревизор» Мейерхольда не являлся буквальным прочтением классической комедии, но благодаря «обновленному видению» эпоха обрела своего Гоголя и гоголевские герои стали персонажами того самого «Балаганчика», из которого вышел весь «некалендарный ХХ век». В немалой степени значение театра как социального института сводится к выводу зрительского восприятия из «автоматизма». Театр обречен на борьбу со стереотипами, причем логика этой борьбы уже сама грозит стать очередным стереотипом, во власти которого оказываются современные режиссеры. Особенно ярко эти тенденции проявлены в постановках классических пьес.

Признаюсь - шла на премьеру ижевской «Женитьбы» Государственного драматического театра Удмуртской Республики с опаской. Классический репертуар в провинциальном театре часто обречен на неудачу, и здесь не место размышлять над причинами подобного положения вещей. Но постановка Владимира Чигишева не разочаровала. Режиссеру удалось сохранить необходимый баланс между «старым» и «новым» и найти болевые точки соприкосновения двух эпох. Начало «Женитьбы» словно воскрешает знаменитые сцены из Мейерхольда. (В скобках заметим, что между «Ревизором» и «Женитьбой» действительно много общего - эти две комедии заканчиваются «ничем».)

Спустя сто лет перед зрителем снова распахивается множество дверей, в которых снова теснятся гоголевские персонажи-карикатуры. По-видимому, режиссер сознательно пошел по пути цитирования мейерхольдовского «Ревизора», чтобы в дальнейшем оспорить это понимание и выстроить свой рисунок гоголевской комедии.

Предстающий перед зрителем мир - мир вещественных масс, во власти которых оказывается человек. Эта почти барочная плотность пространства хорошо прочувствована художником (Сергей Скоморохов). Тяжелые массивные двери заполоняют собой театральные подмостки, вызывая ощущение замкнутости и безвыходности. Теснота пространства порождает особые мизансцены - женихам постоянно не хватает места (пять женихов с трудом умещаются на одном диване, пять женихов с усилием лезут в одну дверь, пять женихов кружатся вокруг одной невесты...). Все действие комедии как бы стиснуто между шестью дверями, движение которых порождает самостоятельный визуальный сюжет. При этом двери превращаются то в колоду карт (напоминая зрителю о владычице-Судьбе), то в картинную раму (живописно представляя очередного героя), то в сплошную стену (отрезая возможность выхода в другое пространство)... Все эти метаморфозы восходят к гоголевскому пониманию мира - идее крайней неустойчивости самих оснований бытия, его сплошной превращаемости и обращаемости.

Если оформление сцены восходит к барочным принципам, то все костюмы героев выполнены в «безвкусной», легко узнаваемой лубочной манере. В результате подобного выстраивания пространства возникает эффект пересечения «глубины» и «поверхности»: плоскость лубочных картинок контрастирует с глубиной сцены, втягивающей зрителя в свои темные бездны. Само пространство готовит зрителя к финальной сцене, в которой произойдет выход за пределы водевильного сюжета.

Ижевская версия гоголевской «Женитьбы» - это безумный хоровод вещей и людей. Кружатся на сцене двери, кружится диван, кружатся Степан (Александр Баров) и Дуняша (Дарья Гришаева), разыгрывая сцены будущего семейного счастья, кружится Подколесин (Михаил Солодянкин), кружащимся клубком-судьбой играет Агафья Тихоновна (Зоя Останина) со своим «женихом»... В истории человеческой культуры кружение тесно связано с бесовским началом (сравните с знаменитыми пушкинскими строками: «Закружились бесы разны...»). Этот бесовской аспект особенно ярко проявлен в слуге Степане. Артист ведет свою второстепенную роль так искусно, что зрителю и впрямь мерещатся хвост и копыта черта. Вообще, именно Степан и Дуняша «сшивают» различные эпизоды спектакля, их внезапные появления призваны напомнить зрителю о той невидимой силе, которая владеет миром. А над всем этим «хороводом жизни» нависает тяжелая рама-небо, сквозь которую Творец наблюдает за «картинами» человеческой комедии.

Сам Гоголь с ужасом следил за тем, что происходит в России, находясь далеко за ее пределами. Высокое итальянское небо, под которым была дописана «Женитьба», не спасало Гоголя от тяжелых предчувствий, от ясного понимания того, что мертвые души заполонили собою мир.

В своем спектакле Владимир Чигишев уходит от этих смыслов. В финале обнаруживается принципиальное несогласие режиссера с гоголевским видением, к которому когда-то вплотную приблизился Мейерхольд. «Омертвлению» реальности, ее «бесовскому кружению» режиссер противопоставил идею спасения. В заключительной части намечается движение к «очеловечиванию». По щекам Агафьи Тихоновны текут слезы, и кукольная маска, наконец, спадает с ее лица. Финальная сцена «Женитьбы» становится преображением комедии в трагедию, личины в лицо, мнимой реальности в реальность подлинную. Слезы задают иное измерение, именно они «разрывают» порочный круг и вызывают сочувствие зрителя.

Добавим, что подобный финал подготовлен режиссером. Тема сочувствия к одинокому человеку проходит через весь спектакль и начинает открыто звучать в последнем монологе Жевакина (Николай Ротов), включающем в себя размышления отверженного жениха о причинах очередной немилости судьбы. (Отметим блестящее исполнение именно этой роли. Николаю Ротову удалось создать трогательный образ неудачливого жениха, бесконечно преданного идее женской красоты. Жевакин смешон, но только там, где по-настоящему смешное может быть и по-настоящему грустно. Кажется, что еще один шаг, и с уст Жевакина сорвется вечное: «Зачем вы меня обижаете?»)

Перестроив финал комедии, Владимир Чигишев разомкнул «нулевой сюжет» Гоголя. Современная действительность преисполнена ощущением абсурда, поэтому зритель с благодарностью воспринимает любой выход из него. «Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека всегда можно», - заметил И.Бродский. Когда-то Гоголь мечтал спасти всю Россию, теперь речь идет о спасении отдельной личности...

Фото предоставлены драматическим театром Удмуртской Республики


Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.