Саратов. Уроды на выбор

Выпуск № 7-147/2012, В России

В Саратовском академическом театре драмы поставил спектакль болгарский режиссер Явор Гырдев. Он выбрал пьесу «Урод» современного немецкого драматурга Мариуса фон Майенбурга. Режиссер привез с собой постановочную группу - художника Венелина Шурелова и композитора Калина Николова. Часть группы работала в Болгарии заочно (костюмы и грим, вокал, музыкальное сопровождение, 3D-моделирование и анимация).

Гырдева называют режиссером-интеллектуалом. Он магистр философии, окончил Академию театрального и кинематографического искусства в Софии как режиссер, поставил порядка 25 спектаклей в Болгарии, Турции, Австралии, странах Европы. Автор радиопостановок. Лауреат театральных премий. Читал лекции и проводил мастер-классы во Франции, Германии, США, России.

Российскому зрителю Гырдев известен как постановщик «Метода Гренхольма» в Театре Наций - это сценический вариант игры в «Мафию», где на кону - карьера, судьба, жизнь участника. Худрук театра Евгений Миронов привозил спектакль в Саратов. Знаком нам Явор Гырдев и как кинорежиссер. Его триллер «Дзифт», номинант «Оскара», был показан на кинофестивале «Саратовские страдания». Приезжал на фестиваль и сам Явор.

«Урода» тоже отличает напряженная фабула, подача материала отсылает к раннему Брехту. Пьеса Майенбурга, имеющая в основе сюжет несколько даже схематичный, идет сейчас по всему миру вплоть до Юго-Восточной Азии. Чем-то она привлекает самого разного зрителя.

Вообразите, что один урод, дожив до средних лет, не подозревает о своем уродстве (что уже является допущением). Безобразие не осложняет ему жизнь, у него все в порядке на работе и дома. Талантливый изобретатель, Летте придумал новый штекер. Но рекламировать новинку за границу посылают его смазливого ассистента. Обнаружив свою «неидентичность» другим особям и испытав при этом настоящий шок, герой решает «сменить лицо». Удачная косметическая операция превратила незадачливого изобретателя в эталон красоты, кардинально изменив и его образ жизни. Окруженный женщинами, опьяненный успехом (корпеть в лаборатории уже не надо - достаточно демонстрировать штекеры, пусть и не свои!), Летте становится эгоистичным и наглым. Моральные аспекты пьесы лежат на поверхности. Здесь можно порассуждать о красоте как о страшной силе, всеобщем женско-мужском товаре. Мужчины сейчас тоже хотят быть гладкими, красиво упакованными.

Герой Майенбурга, одаренный и добрый, попадая туда, где все на продажу, теряет свое лицо в прямом и в переносном смысле. Начинается отчуждение его нового лица, как некоего клише, найденного хирургом. Тот в погоне за славой и прибылями тоже попадает в порочный круг: делает точно такие физиономии фанатам «несравненного Летте». Ассистент, обиженный тем, что теперь он в тени, решает скопировать внешность изобретателя, идет на операцию и влюбленный в Летте сын старой дамы. Не устоит перед дьявольской силой красоты даже милая жена Летте, которая полюбила его еще «черненьким».

В пьесе разделение на сцены и акты отсутствует. Диалоги восьми действующих лиц плавно перетекают один в другой, персонажи легко переходят из образа в образ, у них даже имена одинаковые: Фанни - скромная жена Летте и Фанни - распутная старуха с омоложенным лицом, Шефлер - расчетливый шеф Летте и Шефлер - выдающийся хирург, собравший идеальное лицо, Карлманн - подающий надежды (во всех смыслах) ассистент и Карлманн - достойный сын своей мамаши.

С главным же героем происходит то, что в психиатрии называется «потерянной идентичностью». Он путает, где он, а где его косметический двойник (путают уже и окружающие). Попытки самоубийства и «обратной» операции не удались. И Летте не остается ничего другого, как влюбиться в собственное «отражение»... в виде Карлманна. Их финальный диалог абсурден до смешного, и соответственно представлен актерами:

Карлманн. Как я пахну! // Летте. Как я. // Карлманн. И я. // Летте. И я. // Карлманн. И я. // Летте. И я. // Карлманн. И я. // Карлманн и Летте. Я люблю себя» (обнимаются).

Вспоминая плохо кончивших «уродов» в литературе, видишь, что Летте не исключение (Квазимодо, Сирано, Крошка Цахес...). В романе Беляева «Человек, потерявший свое лицо» великий американский комик, карлик и замечательный урод ради любви прибег к помощи эндокринных препаратов. Он стал и красивым, и высоким, но... никому не нужным.

Простенькая, грубоватая сатира в цельной, сильной - и стильной! - постановке Гырдева превращается в притчу о мире, о жизни и времени, в котором мы живем (режиссер остро чувствует это время). Очевидна перекличка с греческой мифологией. Здесь как бы новый миф о Нарциссе.

Корни античного мифа глубоко уходят в древность. В нем читается страх древнего человека, связанный с первобытной магией. Наши предки опасались, что в отражение может вселиться злой дух.

Хирург Шефлер, как злой чародей, множит однажды найденный им эталон красоты. Но счастливчики отчего-то не радуются и, не отрываясь от зеркала, малодушно помышляют о смерти. А маг косметической хирургии, до безумия влюбленный в собственный шедевр, в финале ломает нос самому себе - с сакраментальной фразой: «Начнем с носа, это самая заметная часть».

Гырдев обладает редким умением увлекательно и остроумно говорить о серьезных вещах. Жанр спектакля болгарский режиссер определил, как «сатирическое кабаре». Обстановку кабаре передают вокальные партии, черная униформа, парики, грим персонажей (начернены в лучших традициях декаданса глаза и губы героев - грим Елицы Георгиевой). В основе оформления сцены - перья, имитирующие страусиные - они то податливо уходят назад, словно проваливаясь, то приливают волной, увлекая за собой. По бокам сцены перья черные, в центре они могут принимать оттенки обнадеживающе зеленые или мечтательно розовые. Мимолетны мечты в обществе потребления, мимолетны, как перышки, мысли, чувства, пристрастия вовлеченных в его хоровод.

Разгул косметической хирургии сегодня позволяет, поставив на поток, менять то, что досталось нам от мамы с папой. И вот уже ужасные омоложенные старухи смеются с глянцевых обложек и телеэкранов превратившимися в щелку глазами и растянутыми от бесконечных «пластиков» ртами. Мир тиражирует пупсовые лица идолов, теряя свою собственную «физиогномию». Особь легко клонируется и «роботизируется». Грустную антиутопию в смешной упаковке показала болгарская команда. Превосходно, нигде не выходя за рамки стиля, разыграли ее саратовские актеры Игорь Баголей, Эльвира Данилина, Владимир Назаров, Андрей Седов.

Но отчего-то... отчего-то мысль уходит в сторону от явных смыслов. На афише спектакля разместили крупным планом фотографию красавца-режиссера. На городской театральной тумбе виднеется издалека его по-южному смуглое, «правильное» лицо. Подходишь ближе - читаешь шокирующую надпись: «Урод». Изначально красив и герой постановки Летте, тем более - в исполнении первого «мачо» театрального Саратова Игоря Баголея. После операции ему надевают на лицо прозрачную маску с большим вырезом посередине. Это соответствует условию драматурга, который в ремарке пишет: «Летте должен выглядеть нормально, не надо гримировать его под урода. Лица актеров после операций нисколько не меняются».

И я подумала, что если б изобретателю не «открыли глаза» на то, как он уродлив, ни за что бы сам не догадался и жил бы себе спокойно дальше. Почему именно эти параметры лица, такая длина носа, высота лба, толщина губ признаются красивыми? Люди договорились между собой, как когда-то договорились считать ракушки за деньги. В другом обществе, где-нибудь в созвездии Гончих Псов, наши земные уродцы были бы, возможно, мерилом красоты, законодателями моды. Писаные красавцы - наоборот.

Так, может, и в спектакле не было никаких уродов, все это театральная мистификация?

В чем тут загадка, помог понять театр, прислав снимки из спектакля с характерной подписью: «Фото уродов на выбор». Крупным планом на фотографиях изображены мрачные личности с «боевым раскрасом» под готов. Все они, практически, на одно лицо. Точно, Летте не был уродом, а вот его окружение - все сплошь уроды! Изобретатель просто был не как все, его заставили стать как все.

Маленький малиновый мульти-лепесток в прологе спектакля охватывает точку на карте, страну, расползается по земному шару. «Лети, лепесток, через запад - на восток...» Как замечает режиссер, «в современном обществе мы все больше и больше зависим от рыночных законов, которые все более жестко влияют на наше самосознание, на наше самоощущение, на нашу идентичность. Это может поменять наш внутренний мир, отношения с людьми, с которыми мы общаемся каждый день, и довести нас до положения, когда мы не знаем, кем мы стали. Можно потерять личность и возжелать приобрести ее обратно». Что и происходит с героем спектакля. Дело не в лице индивидуума, а в обществе, которое договаривается, какое на сегодняшний день лицо будет самым модным и востребованным. А вслед за лицом - «и одежда, и душа, и мысли». Поступки, наконец. Или вообще не будет никаких лиц и этих самых... как их... личностей. Клонирование по одному большому лекалу продолжается.

Фото Василия Зимина

Фотогалерея