Зеленоград. Скорбное бесчувствие

Выпуск №9-149/2012, В России

Зеленоград. Скорбное бесчувствие

Афиша театра «Ведогонь», что в Зеленограде, последовательно пополняется шедеврами русской классики.

В последнее время самые разные режиссеры поставили здесь «Царя Федора» А.К.Толстого, «На дне» М.Горького, несколько драм А.Н.Островского. А под финал нынешнего сезона на его сцене возник чеховский «Иванов».

Подчиняясь сугубо камерной атмосфере этого уютного пространства, рассчитанного на сотню зрителей, режиссер Карен Нерсисян и художник Кирилл Данилов сочинили спектакль сознательно негромкий. В нем нет демонстративного пафоса, отчего трагизм рассказанной театром истории зазвучал особенно тревожно.

Конфликты здесь накапливались давно, пронизывая жизнь миазмами взаимного раздражения, которое с «медицинской» неизбежностью переродилось в столь же глубокое отторжение.

Однако эти люди давно тяготятся не только друг другом, но и собственной жизнью.

Невоплотимость напрасных надежд, неспособность каждого «объяснить себя», тягостное сознание душевного разлада и тупика - все способствует как взаимному отталкиванию, так и абсолютно бесплодному «сосуществованию» всех со всеми.

И все же скандалы «с выхлестом» тут редки. Конфликты тлеют тихо, их яды накапливаются гомеопатическими дозами в обывательской болтовне, язвительных сплетнях и наглых претензиях.

Чтобы отбиваться от них, Николаю Алексеевичу Иванову нужна не только недюжинная выдержка, но и сила воли, природно ему не присущая.

Имея статус «непременного члена по крестьянским делам присутствия», этот человек давно утратил деловой темперамент, ушел в себя, а если вынужден общаться, то сидит, потупившись в землю, и старается отвечать односложно.

Артист Павел Курочкин и режиссер Карен Нерсисян увидели в Иванове сходство с нахохлившейся маленькой птицей. Есть в нем что-то и от загнанного зверька. Но больше всего это хрупкое существо похоже на сжавшуюся донельзя пружину, из последних сил сопротивляющуюся внешнему давлению.

Это внешнее давление определяет в спектакле градус привычной неистребимой пошлости, способной довести героя до тошноты.

Дом, придуманный художником Кириллом Даниловым, чем-то похож на хозяина, кажется таким же невесомым и хрупким.

Его ржавого цвета колонны и стены как бы трачены временем и восстановлению не подлежат. Они подернуты болезненным тлением, покорно доживают свой век, просвечивая рыхлой пустотой. Иногда этот странный внутренний свет похож на красивое, но слабое мерцание огня в камине или пронизывающие пространство всполохи заката.

Фраза из другой чеховской пьесы: «Кончилась жизнь в этом доме», вспоминается сразу и многое в атмосфере спектакля определяет.

Жить здесь действительно нечем и незачем. Унизительное безденежье и долги лишили отношения людей искренности и естественности. Так возникло пресловутое «внешнее давление», для Иванова необратимо тягостное, лишающее не только способности сопротивляться, но и душевных сил.

Принять обстоятельства судьбы как крест Николай Алексеевич не способен. Его отношения с больной женой угнетающе бесплодны. Сара - Елена Шкурпело кажется истинной женщиной модерна. Вдохновенная мученица с огромными глазами на обескровленном чахоткой лице, она слоняется по дому серой тенью, а ее ажурная шаль, наброшенная на одно плечо, похожа на вывихнутое крыло. Она беззвучно скользит среди колонн живым укором все тех же надежд, несбывшихся и напрасных.

Саша Лебедева Татьяны Мазур стать воплощением новых надежд претендует, но ее жертвенный энтузиазм выглядит заученным и вымученным. В борьбе за Иванова она быстро теряет силы и озлобляется.

На некоторое сочувствие способен, пожалуй, лишь обаятельный и вечно полупьяный отец Саши, приятель Иванова Лебедев, сыгранный Дмитрием Лямочкиным с хорошим знанием природы человека, чья душа еще может время от времени расслышать страдание родственной натуры. Но и ему не хватает сил на финише, ибо его в куда большей степени «среда заела».

Ни на какое сочувствие не способен упоенный собственной осточертевшей всем порядочностью доктор Львов - Алексей Ермаков, тупо безжалостный, черствый и намеренно однозначный.

Фигурой эксцентрически трагедийной предстает в спектакле граф Матвей Семенович Шабельский, в исполнении Петра Васильева человек яркий, противоречивый и несчастный.

Его природная самоирония давно переродилась в маску, остроумие стало похоже на брюзжание, а зоркость вывела на грань опасного самоистязания. Артист тонко рисует прошлое своего героя и делает абсолютно очевидным его будущее. Этот Шабельский, знававший когда-то лучшие времена, явный предтеча многих героев Бунина и Булгакова с их безжалостной язвительностью и готовностью принять необратимость собственной судьбы.

Мещанская мутная «многоликость» явлена в спектакле азартно, озорно и страстно. Тут всему голова въедливая Зюзюшка Натальи Тимониной, очень похожая на пожившую Наташу из «Трех сестер» с ее неизбывно наглым нытьем и ханжеством.

Агрессивного пройдоху и болтуна Боркина артист Вячеслав Семеин наделяет весьма опасным обаянием восторженной безответственности.

Подстать ему местная светская львица Бабакина Ольги Львовой и далеко еще не старая сваха Авдотья Назаровна Натальи Табачковой, дамы бывалые, смелые, чье почти животное жизнелюбие не столько соблазнительно, сколько парализующе.

Суть происходящего прекрасно понимает, не умея, да и не желая это выразить, лакей Лебедевых Гаврила, колоритно сыгранный Александром Казаковым.

Задача Гаврилы - по первому требованию обеспечивать самого Лебедева рюмкой водки, с чем он прекрасно справляется, движимый опытом и интуицией.

Последней репликой спектакля, уже после самоубийства Иванова, становится все тот же истошный призыв Лебедева с непременным требованием, окончательно расставляя все «приоритеты».

И вновь красноречивое безмолвие Гаврилы не менее значимо, чем скорбное бесчувствие Иванова.

Фото Андрея Тульнова

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.