Улан-Удэ. Фото в альбом

Выпуск №9-149/2012, В России

Премьеру «Трех сестер» в сибирском городе Улан-Удэ ждали. На афише Русского драматического театра им. Н.Бестужева значилось имя нового художественного руководителя Анатолия Баскакова. Имя для горожан хорошо знакомое. Заслуженный деятель искусств РФ три десятилетия тому назад, пройдя школу М.О.Кнебель, создал в городе необычный театр - Молодежный, Художественный. И все эти годы ставил спектакли, неизменно получавшие горячие признания. Театр в подвале жилого дома, с залом едва ли на полсотни зрителей, составил если не конкуренцию государственному собрату, то явно указывал на иные возможности в искусстве драматического театра.

Нынче новому режиссеру с труппой театра пришлось знакомиться заново. На свою первую постановку «Трех сестер» худрук пришел не один, а с командой соавторов - художником-постановщиком Александром Плинтом из Иркутска, художником по костюмам Оксаной Готовской, также из Иркутска, художником по свету Натальей Гара из Томска и Сергеем Грачевым из Москвы. Из Москвы же был приглашен Андрей Бондаренко для «полиграфического дизайна афиши», музыку для спектакля сочинили Евгений Вороновский (Москва) и Дарья Баскакова (Бордо, Франция). Все остальные участники спектакля - постановочные цеха и актеры, естественно, были свои, местные. Им в сущности предлагался мастер-класс. Учитывая громкие имена и солидный опыт приглашенных, роли распределились так: мастера удивляли, аборигены внимали и восхищались. В итоге вышел вполне «хорошо сделанный спектакль», даже с некоторым блеском, отличающим столь распространившийся на драматической сцене жанр - «клип».

По всему спектаклю разбросаны вспышки фотосъемки. Фотографируются на именинах Ирины у Прозоровых, фиксируют уход из города воинского полка. Отдельно и группами. Уходит не полк, уходит время. В этом беспрерывном фотографировании - явное желание остановить время. Хорошая обстановка, хороший дом, хорошие люди. В сущности, в Москву-то ехать незачем. Уходит время, хорошее время. Создается ощущение, что и сама жизнь - это всего лишь средство для чего-то более важного, к примеру - для пополнения семейного альбома. Фигур Вершинина и Маши заснять не удастся. Они скрылись где-то на втором плане, за каким-то стеклом, их любовное объяснение почти не слышно.

Вот три сестры исполняют какой-то пластический этюд или танец на фоне огромных окон гостиной, более напоминающей залу дворянского собрания, а уж никак не обитель дивизионного командира. Танцевали, естественно, без слов, но красиво.

Спектакль создавался без рабской оглядки на традиции, с принятой на современной сцене свободой толкования текста, а порой и отказа от него в поисках тотального театра. Переосмыслен Вершинин (Е.Аешин). Краснобай стал косноязычен. Монологи не всегда слышны, а те, что слышны, не совсем понятны. Надо полагать, что здесь некоторый художественный умысел, попытка уйти от текста. Правда, с утратой внятных слов куда-то исчезли и внутренние монологи героев, перестал ощущаться и сюжет как перемены в душах и настроениях персонажей драмы.

Чехову зачем-то понадобилось уточнить, кто из действующих лиц подполковник, кто поручик, кто барон, кто учитель и т.д. Создатели спектакля сведения эти из списка действующих лиц исключили. В спектакле действительно неважно, кто есть кто. «Военные люди - лучшие люди в городе», - так прозрачно объясняется в любви к Вершинину Маша, но как-то вопреки очевидности. Офицеры в спектакле принципиально лишены внешнего блеска, мундиры мешковаты, выправка запасников. Барон Тузенбах (С.Васильев) сменил китель на пиджак, но, вопреки мнению сестер, стал выглядеть даже лучше.

Машу (С.Полянская) слышно хорошо. Она резка, нервозна. Но истоки этой нервозности не совсем ясны. Муж ее Федор Ильич Кулыгин (Д.Панков) по Чехову - камень на ее шее, - совсем таковым не выглядит. Учитель гимназии, быть может, единственный человек в спектакле с военной выправкой. На нем отлично сидит мундир, к лицу и фуражка с кокардой, он совсем не жалок и не смешон, он видит все, его душу терзают ревность и любовь. В его воспаленном мозгу как удары сердца колотятся слова: «Маша моя жена, моя жена меня любит», - он повторяет это как заклинание. При таком муже Маша предстает капризной попрыгуньей.

Наташа (А.Байбородина) и Андрей (С. Немчинов) словно сошли с открытки «люби меня, как я тебя». Андрей - влюбленный мальчик, который еще не созрел ни для любви, ни для семьи. А Наташу в спектакле понять можно - красивая, ладная, вполне уверенная в себе женщина ни в чем не виновата, когда останавливает свой выбор на Протопопове (С.Рыжов), несомненно привлекательном мужчине. В пьесе его нет, но мы увидим Протопопова, прогуливающегося с коляской. Слов у него нет, но впечатление производит. Роман Наташи и Протопопова пошлым не назовешь, особенно рядом со щебетанием Вершинина и Маши.

Чебутыкина (В.Барцайкин) вроде бы ругают за пьянство, но он совсем трезв. Театр открыл только то, что полковой лекарь стар, тяжел и устало думает о жизни в отставке. Я не помню, сохранились ли в спектакле слова Чебутыкина : «Быть может, я и не человек, а только вот делаю вид... быть может, я и не существую вовсе». Чехов писал про одинокого человека. В спектакле Чебутыкин сыгран старым человеком.

Ничем особенным не примечательны офицеры Соленый (Н.Брагин) и Тузенбах, да и Ирина (Т.Белова) совсем не «дорогой рояль», ключ от которого утерян. Утерян рояль. Театр настаивает на обыкновенности этих людей. В итоге оказывается, говорит об их заурядности. А заурядность в провинции ничем не лучше заурядности в Москве. В этом театр прав.

Неожиданно театр останавливает внимание на молодых офицерах Федотике (В.Бартошевич) и Родэ (А.Шувалов). В финальной сцене прощания они с каким-то чрезвычайно сильным чувством припадают к руке одной из сестер. Зрителю только остается догадываться, какие-такие радости подарила им молоденькая девушка. Странно, что зрителю на протяжении всего спектакля этого не объяснили.

Одна картина сменяет другую, нарядные музыкальные отбивки словно перелистывают одну страницу жизни за другой. Нынче модно говорить об особом «послании режиссера зртелям», некоем «месседже», это, наверное, замена устаревшей «сверхзадачи».

Спектакль в Улан-Удэ останется в истории театра как успокоительный: ничто не ново под луной и ничто не происходит меж людьми. «Любви нет», - говорит Ирина. Об этом собственно и случился спектакль.

Станиславского пугала сама мысль о том, что можно играть чеховскую пьесу «Три сестры» про то, что «офицер уезжает, а дама остается». Оказалось, можно.

Фото Сергея Примакова

Фотогалерея