Александр Петров: "Я доволен прожитым"

Выпуск №9-149/2012, Гость редакции

Александр Алексеевич ПЕТРОВ родился 24 марта 1922 г. В Театре Красной (Российской) Армии с 1952 г. сыграл более 50 ролей, не раз ездил в составе творческих бригад в воинские части. Народный артист РСФСР. Награжден орденом Отечественной войны, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда», «Победу над Германией», за взятие Будапешта, Праги, Вены, Орденом Почета (2000 г.).

В настоящее время играет в спектаклях «Давным-давно», «Сердце не камень», «Севастопольский марш».

- Александр Алексеевич, вы из многодетной крестьянской семьи, если не ошибаюсь?

- Родился я в деревне. В Подмосковье есть такая деревня Короськово, это Михневский район раньше был. А потом мы переехали в Москву, отцу дали комнатку небольшую, и мы туда всей семьей из деревни переехали. Отец у меня работал на фабрике «Красный октябрь» кондитером, мама сначала была домохозяйка, потом пошла тоже работать, она у меня человек простой.

- А страшно было переезжать из деревни в город, да еще столицу?

- Я был мальчишкой, еще многого не понимал. Там, в деревне, учился в четвертом классе, а сюда приехал, и меня посадили в третий. Надо было заводить друзей, приспосабливаться к школе, к классу. Семья у нас была большая, шесть человек детей.

- Кто кем стал?

- Братья работали на заводе, кто токарем, кто слесарем. Из всей семьи я один такой «выродок» - в артисты пошел, потому что мне всегда это нравилось. В школе в кружке не участвовал, но всегда с удовольствием смотрел, когда другие что-то показывали, представляли.

- Вы ходили в авиационный кружок, чем он вас привлекал?

- Недалеко от школы был Дворец пионеров, и я очень любил этот Дворец. Поменял массу кружков: и авиационный, точнее, он назывался «авиамодельный», и стрелковый, и в какие только кружки я ни ходил... Мне очень нравилась атмосфера этого Дворца, правда, почему-то надолго ни в одном из кружков не задерживался.

- Вы жили в Замоскворечье. Соседство с памятниками и музеями к чему-то обязывало?

- Жил я рядом с Третьяковской галереей на Кадашевской набережной. Мальчишкой не понимал, а когда учился в институте, гордился своим районом. Ходил часто в Третьяковскую галерею, это мне помогло с предметом «Изобразительное искусство».

- Вы, как и отец, пошли работать на фабрику «Красный октябрь»?

- Да. Я окончил семь классов, семья была большая, надо было зарабатывать деньги, и я пошел работать сначала на завод, кажется, «Красная звезда». Я там работал за станком, занимался там в драмкружке. А потом очень быстро перешел на фабрику. Там был великолепный кружок! Очень хороший руководитель Уринов, очень хорошие ребята подобрались. В этом кружке я сыграл Незнамова в «Без вины виноватые», старался, играл с удовольствием, и уже на фабрике меня знали, всегда ходили на спектакли с моим участием.

- Кружок был большой?

- Человек двенадцать-тринадцать.

- Кроме Незнамова кого еще играли в кружке?

- В пьесе, кажется, Шкваркина, ее названия сейчас уже не помню, играл молодого паренька, потом началась война.

- Костюмы мастерили сами?

- Какие-то мастерили сами, а какие-то брали напрокат в костюмерной, которая находилась там, где сейчас «Эрмитаж». Костюмы были очень хорошие, особенно тот, в котором я играл Незнамова.

- Вы свои спектакли показывали только на «Красном октябре» или выезжали?

- В основном да. Там был очень хороший клуб - сцена и закулисная часть очень хорошие были. Выезжали, но очень редко. Это не было правилом, а скорее исключением.

- Возвращаясь непосредственно к самой фабрике «Красный октябрь», сладкое любили?

- Да! Я сладкое вообще очень люблю. Было голодно, трудно. Утром, когда я шел на фабрику, мама давала мне французскую булочку на обед, дома я не завтракал и почти что не обедал. Приходя на фабрику, клал карамель или шоколад в жестяную банку из-под какао «Золотой ярлык», наливал кипятку и разводил эту массу, которой потом запивал булочку.

- Где вас застало известие о начале войны?

- В это лето меня пригласили в пионерлагерь от фабрики вожатым. И вот там меня и застало сообщение о войне. Видимо по молодости, я сразу не ощутил все горе, всю трагедию этого сообщения. Это уже пришло потом. На фронт я пошел добровольно. Был комсомольцем, пришел в райком комсомола и говорю: «Хочу на фронт». Мне отвечают: «Да погоди ты, чего торопишься. Мальчишка ведь. Еще придут повестки». - «Нет, я хочу сейчас, сию минуту». И в августе, как сейчас помню, тринадцатого числа, я пошел на фронт. Собрали нас у городского Дома пионеров, построили и повели в школу, где дали обмундирование. На очень короткое время отправили на подготовку в город Шадринск в Сибири. Там я, по-моему, неполную зиму прозанимался. По специальности я связист, сначала работал на аппарате, а потом разматывал катушки, собирал, устанавливал связь между батальонами, между батальоном и полком. Так я провоевал всю войну и закончил ее в столице Австрии Вене. Был чудесный день весенний, солнце. Вена - очень красивый город, а тут после войны, после окопов, увидеть такой чудесный город и услышать весть о конце войны - было таким счастьем!

- Вена была не единственным европейским городом, который вы освобождали?

- Прага, Будапешт, Белград, Румыния, Болгария, я прошел весь юг Европы.

- Вы всю войну прослужили в одном 137-м полку связи им. Б.Хмельницкого?

- Да. Сначала это был отдельный 49-й батальон связи, а потом батальон переименовали в полк, и войну закончил в 137-м Нижнеднестровском ордена Богдана Хмельницого полку связи.

- Что было самым тяжелым?

- Начало. Потом как-то привыкаешь. А сначала было не то что страшно, а именно трудно. Я помню под Сталинградом холод, ветер, мороз ниже тридцати, а мы в обмотках, ботинках, телогрейках, ватных штанах и шинели, которая выручала во всех случаях жизни. А потом уже привыкаешь...

- Когда поверили в победу?

- Когда перешли границу. Сначала мы воевали под Одессой, потом перешли границу и очутились на территории Румынии, в городе Галац. И вот с этих пор мы поверили, что скоро война кончится, что победа уже близка.

- После войны вы не сразу пошли в ГИТИС?

- Поскольку я пошел на фронт рано, мальчишкой, то после войны меня не сразу демобилизовали, еще год я прослужил в Одессе, на Одесском узле связи, где несколько раз встречал Георгия Константиновича Жукова и устраивал ему переговоры. Демобилизовался в 1946 году и пошел работать на 2-й шарикоподшипниковый завод на Шаболовке. Вскоре, проходя мимо ГИТИСа, я увидел объявление о консультациях для вновь поступающих. И я решил: отчего не заглянуть? Как раз консультации проводил Андрей Александрович Гончаров. Я прочитал отрывочек «Смерть Кочубея» из романа Аркадия Первенцева «Кочубей». Мне этот отрывок нравился, он был такой темпераментный. Гончаров спросил, подавал ли я уже заявление. Я ответил, что еще нет, на что Андрей Александрович тут же сказал, чтобы я немедленно его подал и готовился к экзаменам.

- Как сдавали экзамены?

- О, сдавал ужасно. Во-первых, я не окончил десятилетку. Во-вторых, воевал, и все знания выветрились. Поэтому мне было очень и очень трудно, но мне помогли товарищи и Андрей Александрович Гончаров. Перед сдачей «Истории СССР» сижу в ожидании, и идет Гончаров. Он спрашивает: «Волнуешься?». Я ответил, что да. - «Ну, ничего-ничего, не волнуйся, ступай». Я захожу: стол, за столом сидит профессор и рядом молоденькая ассистенточка. Я беру билет и понимаю, что даже близко ничего не знаю. А тогда отмечали 800-летие Москвы, и везде были развешаны плакаты: «Основатель Москвы - Юрий Долгорукий». И вот профессор меня спрашивает: «Вот скоро мы будем отмечать юбилей Москвы, а кто основал Москву?». И у меня это выскочило из головы! Я лихорадочно вспоминаю, и вдруг эта девочка мне шепчет: «Юрий Долгорукий». Я понимаю, что если я слышу, то слышит и профессор, и мне очень неудобно, стыдно. Потупив глаза, говорю: «Юрий Долгорукий». Тогда он попросил у меня зачетку. Сочинение писал смешно. Рядом со мной сидела Соня Павлова, позже великолепная актриса Театра им. М.Н.Ермоловой. Дали темы, написали их на доске. Соня только после десятилетки пришла - сидит-строчит. А мне ничего в голову не идет. Она спросила, почему ничего не пишу, я ответил, что ничего не знаю. Соня порылась в своих шпаргалках и достала сочинение, которое в школе писала на похожую тему, я быстренько все переписал и получил троечку. Специальные экзамены давались мне легко.

- А что читали на экзамене?

- На первом туре читал того же Кочубея, а на заключительном туре Лобанов попросил прочитать какие-нибудь стихи. У меня были великолепные стихи про гармониста: «Говорят, он бьет подковы, говорят, он нас потряс, много всякого такого и сякого говорят». Прочитал с удовольствием. И Лобанов сказал: «Все. Хватит. Спасибо». Так я был принят в ГИТИС.

- За время учебы вы сыграли Войницкого, а кого еще?

- Андрей Александрович ставил «Свадьбу с приданым», где я играл председателя колхоза. В «Егоре Булычеве» играл лесничего. Председателем госкомиссии на экзамене была Клавдия Николаевна Еланская. Она посмотрела «Дядю Ваню», и вдруг на следующий день ко мне подходит Илья Яковлевич Судаков и приглашает меня в Минск. Я понял, что это с подачи Клавдии Николаевны. Ну, конечно, в Минск не поехал, языка не знал, и потом у меня уже семья была.

- Вы учились на курсе, где преподавали два выдающихся режиссера - Андрей Гончаров и Андрей Лобанов. Вам не хотелось продолжить с ними работать?

- Хотелось. И Андрей Михайлович Лобанов меня брал в свой Театр им. М.Н.Ермоловой вместе с Владимиром Андреевым и Соней Павловой. Но после одного из просмотров «Дяди Вани» состоялась встреча с Алексеем Поповым. Он пригласил меня в Театр Армии. И я задумался, никак не мог решить. Пошел посоветоваться к еще одному нашему педагогу, Варваре Алексеевне Вронской, очень милой женщине и прекрасному преподавателю. Спросил у нее, куда идти - к Попову или к Лобанову. Она задумалась и ответила: «Знаешь что, Саша, иди к Попову, там тебе будет лучше».

- Она угадала?

- Она угадала, потому что в Ермоловском театре начались неприятности, Андрей Михайлович вынужден был уйти из театра, а тут я задержался на 55 лет.

- Ваше первое впечатление о режиссере Попове?

- Как артист я с ним не сразу встретился. Первая роль у меня была - ввод в спектакль «Закон Ликурга» (Кинсел). Ее играли Андрей Попов и Леша Баталов, меня ввели третьим, но в результате сложилось так, что Попов ушел со спектакля, у Баталова не совсем получалось, и я остался один, долгое время, с удовольствием играл с великолепными артистами: Касаткиной, Фетисовой, Хохловым, Нассоновым - мастерами высокого класса. А первая серьезная роль у меня была в спектакле Ивана Петровича Ворошилова. Он ставил «Не было ни гроша, да вдруг алтын» и предложил мне роль Баклушина. Мне было приятно там работать. Со мной играли Любовь Ивановна Добржанская, Нина Афанасьевна Сазонова, выдающийся артист с периферии Никифор Колофидин. Потом у этого же режиссера я сыграл в спектакле «Сергей Лазо» белого офицера. А с Поповым встретился на спектаклях «Москва-Кремль» и «Поднятая целина», которую заканчивал ставить Шатрин. В «Поднятой целине» Алексей Дмитриевич дал мне роль Разметнова.

А с «Законом Ликурга» получилась забавная история. Я уже работал в театре, поднимаюсь как-то по лестнице, а навстречу мне Алексей Дмитриевич: «Ну, что ты играешь, что делаешь?» Я говорю, что ничего пока. Он: «Да? Ну, ладно, посмотри на Малой сцене «Закон Ликурга», роль, что играет мой Андрюшка». Вот так я ввелся в «Закон Ликурга». Это была первая роль.

- Чем отличался ваш Войницкий в ГИТИСе от Войницкого в Театре Армии?

- В ГИТИСе Андрей Михайлович Лобанов работал над спектаклем два года - весь третий и четвертый курсы. Он очень детально все разбирал, особенно по роли, поэтому было одновременно и трудно, и легко играть. В Театре Армии эту пьесу взял Леонид Хейфец, и в распределении значился Андрей Попов на Войницкого. А потом каким-то образом Хейфец, я ему сам не рассказывал, узнал, что эту роль я играл на госэкзамене у Лобанова. И он говорит: «Давай». Я поначалу репетировал во втором составе, а потом получилось так, что опять Попов ушел из спектакля, и я много лет играл один. Андрей Попов, знаете, он никогда не держался за роли. Есть актеры, которые, если попали на роль, то никому ее не отдадут, двумя руками за нее держатся. Андрей был не такой. Я сыграл с ним массу ролей. Он играл премьеру, несколько спектаклей, а потом говорил: «Давай, иди играй». Так было в «Дяде Ване», «На той стороне», «Океане», «Светлом мае». Я не знаю, плохо это или хорошо, по-моему, хорошо, но все такие мои любимые роли я сыграл во втором составе за Поповым. Хотя это было очень трудно - выходить после Попова, ведь зритель пришел и ждет, когда появится Андрей, и вдруг выходит какой-то молодой артист Петров. Было поначалу очень сложно переломить, привлечь внимание зрителя, чтобы он на время забыл о Попове и сосредоточился на мне. С другой стороны, это была очень большая школа - репетировать вместе с Поповым одну роль и вместе с ним играть. Он всегда много помогал, он ведь был артист уже опытный, а я только начинал.

- Что было важным для вас в раскрытии характера этого героя?

- В ГИТИСе Андрей Михайлович Лобанов раскрывал бунтарский характер Войницкого, он делал из него бунтаря, он сравнивал Войницкого со Степаном Разиным. Это сравнение было, конечно, для того, чтобы разбудить во мне темперамент. Он вытаскивал из меня бунтаря.

- Вам, как человеку, прошедшему войну, помогал этот опыт в работе над военными спектаклями?

- Конечно. Я много военных переиграл в театре, начиная со «Светлого мая», «Океана», у Дунаева много играл, потом были «Рядовые», «Крепость над Бугом», и генералы, и полковники были. Последняя роль такого плана у меня была в спектакле, шедшем у нас на Малой сцене, «Семейный ужин в половине второго». Я знал эту жизнь не со слов режиссера, я в ней «варился», поэтому мне было легко понять и сделать то, что от меня требовалось.

- А партнеры, которые не обладали таким жизненным опытом, столь же правдиво передавали образы военных?

- У нас были великолепные режиссеры, театр-то военный, поэтому уделялось большое внимание созданию военных образов, чтобы не было приблизительности, все делалось на совесть!

- Что значили в вашей творческой жизни классические роли - Брабанцио в «Отелло», генерал в «Игроке», Епанчин в «Идиоте», Потап Потапыч в «Сердце не камень»?

- Я по натуре очень взрывной человек. Поэтому все роли, где нужно было показать темперамент, я очень любил. Вот Брабанцио, казалось бы, маленькая роль, и не все ее охотно играют. А там есть все - есть драма, есть жизнь. Я эту роль очень любил, с таким удовольствием ее играл. Так же, как и генерала, и Епанчина, хотя в «Идиоте» такого открытого темперамента не было.

- У вашего героя в «Сердце не камень» в конце спектакля наступает прозрение. Как нужно прожить на сцене роль, чтобы наступило это прозрение и зритель в него поверил?

- Для меня очень важна сцена, когда я прихожу и говорю: «Ну, чем мне не житье, кум, какого еще житья мне надо?» Она мне очень много давала, открывала в характере Веры Филипповны. И, конечно, очень важен финал, где я говорю: «На что богатым людям деньги даны и как их надо проживать...». Вообще, это очень созвучно с теперешним временем. Ведь у нас сейчас появилось много богатых людей, которые не понимают, как надо правильно тратить богатство. Они занимаются накопительством, а я раздумывал в спектакле, как надо распорядиться капиталом, чтобы он не лежал мертвым грузом. То, чем занималась Вера Филипповна, помогая бедным, я считаю очень важным для сегодняшних богатых людей, чтобы они не только копили деньги, но делали что-то для людей, тратили с пользой. Ведь получился колоссальный разрыв между богатыми и бедными, и, конечно, его надо как-то сокращать. И вот то, о чем говорится в «Сердце не камень» - это один из путей сокращения этого разрыва и полезного вклада капитала.

- В книге «Звезды Театра Российской Армии» в статье, посвященной вам, ее автор, Светлана Овчинникова, написала, что вам удается самое трудное для артиста - хорошо играть положительных персонажей. Это действительно сложнее, чем играть отрицательных героев?

- Конечно. Отрицательные герои, как правило, ярче написаны, они многограннее. Раньше положительные герои писались очень однозначно, поэтому играть их труднее было.

- А такие скользкие типы, как Пастор в «Комической фантазии...», что давали вам как артисту?

- Это был великолепный спектакль про Мюнхгаузена, ставил Ростислав Горяев. Роль Пастора острохарактерная. Она давала мне возможность показать себя несколько с другой стороны. В этой роли можно было фантазировать, импровизировать, там не было четких рамок.

- Вы считаете свою жизнь в Театре Армии счастливой?

- Да. Я счастлив и доволен своей судьбой, и доволен, что связал свою судьбу именно с Театром Российской Армии. Я много играл и играл у многих великолепных режиссеров, не был обойден в ролях, всегда был занят, играл с блестящими партнерами, такими как Добржанская, Нассонов, Хохлов, Хованский, Ходурский, Богданова, Колофидин. Я доволен прожитым!

Фото из архива ЦАТРА

Фотогалерея