Театр в городе / Братский драматический театр

Выпуск №9-149/2012, Портрет театра

Пролог: три спектакля из прошлого

Братскому драматическому театру исполнилось 25 лет. Теперь он в красивейшем здании города, где удобный зал, просторная сцена, влюбленный в своих артистов директор (Любовь Кудряшова), способный и задиристый режиссер (и неплохой актер) Олег Кравзе. Здесь небольшая труппа, поэтому все заняты, нет простоев и закулисных раздражений. За пять апрельских дней я увидел всех артистов не по разу; на фоне предъявленных разнообразных красок возможный отдельный промах - еще не конец света (к тому же известно и справедливо, что актер отвечает только за успех, а что не получилось - это к режиссеру).

Подробное знакомство с театром - удача: некуда спешить, как это бывало в последние годы, когда я видел братчан лишь при их кратких и редких появлениях в Иркутске.

...Никаких, кроме театра, дел нет у меня в неуютном городе. Устроиться в удобном кресле в прелестном доме, закрыть глаза - и... зазвучал пронзительный с хрипотцой голос Антигоны. 25 лет назад театр устроился в первом, деревянном здании с клубной недо-сценой - но там зажглась настоящая жизнь. Помню талантливую чету - режиссера Валерия Йонаша и актрису Иру Джапакову с их «Антигоной» в металлическом лабиринте, созданном питерским художником Геной Лавренюком.

Потом Ирина Джапакова пришла на иркутскую сцену, с нею связано первое явление Женьки - героини выдающейся пьесы ангарчанина Юрия Князева «Наплыв».

Помню Кирилла Филинова в «Агонии» - великом фильме Элема Климова. Там наш режиссер сыграл в маленьком эпизоде то, что сыграть в принципе нельзя, что надо иметь от природы и не растерять: гордую стать человека чести, русского офицера. Помню умный и смешной спектакль «Гроб» (по пьесе И.Шприца), поставленный Филиновым.

...Филинов умер - в тот день, когда был назначен главным в Братск. И сердце щемит, когда снова вижу его в «Агонии».

На удивление много важных театральных воспоминаний, оказывается, связано с Братском. Вот три незабываемых спектакля разных лет.

«Человеческий голос» (Ж.Кокто)

Режиссер Изяслав Борисов, актриса Ольга Ленец. Высший класс, Всероссийский конкурс моноспектаклей. Среди всех виденных и слышанных спектаклей по этой пьесе (есть еще и опера Пуленка) - героиня Ленец единственная не обвиняла; и не столько страдала, сколько горько-счастливо растворялась в ушедшей любви. По-актерски счастливо: ведь в глубине, для нашего подлинного, духовного «я» важно то, что любовь возможна, что она - была; а то, что она прошла... ну что ж, ведь и жизнь проходит - но только не на сцене. Незабываемый голос Борисова «за кадром»: никто, как он, не умеет читать стихи. Заслуженная артистка Ольга Ленец - любимая, в эти дни я увижу ее не раз.

...С Борисовым - пожизненная дружба, мы вместе успели снять фильм о большом иркутском артисте Виталии Венгере; теперь, как Филинова в «Агонии», только и можно увидеть живого Изю в фильме «Виля». И услышать, как он читает стихи.

«Старший сын» А.Вампилова

Режиссер Сергей Болдырев одним из первых догадался, что Вампилова больше нельзя возвращать в обстоятельства прошедшего времени и увядшего места. Вокруг музыканта Сарафанова возникал в спектакле оркестрик, в котором каждый из персонажей хрестоматийной пьесы раскрывался совсем по-новому - через музыкальный инструмент. Хотелось, чтобы артисты еще и без фонограммы сами заиграли... Но теперь кажется - это единственное, что оставалось пожелать тому спектаклю - может быть, вообще лучшему у Болдырева - увы, тоже недавно ушедшего.

«Дядя Ваня» А.Чехова

Валентин Зверовщиков, сейчас художественный руководитель Иркутского театрального училища, а тогда «главный» в Камчатском театре, счастливо предложил «спектакль-репетицию» как жанр. Продолжение проб, как в репетиции, - уже и на зрителе - сняло, как помнится, чуть ли не все возможные вопросы к мастерству провинциальных артистов: все всегда можно было изменить, у каждого оставался шанс на неожиданную краску.

И удивительно легла такая игра на образ Елены Андреевны - заслуженной артистки Ирины Кузнецовой. Как правило, в разных спектаклях Елена Андреевна более или менее разочаровывает: она - источник несбыточной надежды, обещание страсти и неполнота присутствия, несмелость несостоявшейся личности. А здесь - еще ничего не было известно, все впереди: может, еще прорвется Иван Петрович (О.Кравзе) в новую жизнь с этой райской птицей.

...Ей-богу, получается - в кресле, за закрытыми глазами, в этом милом театральном доме, - возможно, лучшая на моей памяти Елена Андреевна. Ирина Кузнецова много работает, увижу ее в эти дни.

Теперь - сегодняшние заметки.

«Бешеные деньги» (А.Островский)

Островскому не везет.

В школе - узкий Добролюбов вместо гения-художника; в театре постановочная традиция десятилетиями мешает драматургу проявиться во всю мощь - а это подлинно Шекспир!..

Предвижу мировой «островский» бум - когда русский гений заговорит с мировых сцен об общечеловеческом... дожить только вряд ли придется.

Его персонажи - никакие не замоскворецкие или приволжские мещане, их художественную - внутреннюю - суть в театре никакому «быту», никакой «истории» не достать: тут столько возможностей для настоящей жизни, для игры!

(Как у Шекспира: Катарина - роль для хорошего артиста, а не усмиряемая, упаси бог, жена. Роль - именно даже для артиста, не для актрисы; для игры, а не для быта: мужчина в роли Катарины. Роль - а не быт, не история, не мораль, не «луч света в темном царстве» (это уже не Катарина, а Катерина)... Не «Кабаниха», а - Марфа... и мелькнула было в иркутской театральной истории молодая красавица - Катина свекровь - Тамара Панасюк - заулюлюкали традиционалисты, опять заморозили «Грозу» на полвека).

Катарина вспомнилась не зря: Лидия (Елена Нескромная) в первом акте этих «Бешеных денег» (режиссер О.Кравзе, художник А.Урбановский) напомнила шекспировскую строптивицу: бешеная готовность к счастью, право на счастье - среди ничтожеств - «женихов» (скорей - покупателей за недорого).

Васильков - Евгений Кунжаров: «Иванушка-дурачок», победительный простак. Великолепная стать: природа, кажется, радовалась, лепя этого парня для театра (хотя знаю, что он еще наукой занимается). Вот бы Лидии на него «запасть»! - и не будет гнусного подозрения измены во втором акте - с искренним и милым - но ведь не-конкурентом Василькову! - Кучумовым.

Кучумов - Владимир Куликов: игровая условность, очаровательный враль. Он верит, что через час у него будет 40 тыс. - и ему их - вот что важно! - не жалко!

Ирина Кузнецова - старшая Чебоксарова: голос, красота, судьба, цель - все при ней, все заставляет вслушиваться и проникаться ее правдой.

Евгений Винокуров - лидер мужской части труппы, актер глубокий, пластичный: здесь он Телятев - вкрадчивость, вкус к жизни, обаяние полноценного существования. Заметьте - без морализаторства, без подсчета денег в кармане. Весь в долгах - и что ему долги! он без них заскучает.

Виктор Головин - Глумов: танцевальная грация, убежденность приспособленца. Конечно, этот Глумов - по Островскому - мельче самого себя в «Мудреце» или в «Балалайкине»; но на этой всеобщей распродаже он как рыба в воде (и с рыбой не расстается).

Владимир Крумельницкий - Василий: хронометр и спектакля, и жизни героев, глас Судьбы, со своим собственным, остраненным и умным отношением к происходящему.

Словом, первый акт - небытовая, без обрыдлой бытовой «островщины», острая игровая затея. И костюм - условный, общий для всех по фактуре (холст) и покрою (и «русский», и, главное, игровой). Пространство - арки, рампа из делового картона с рекламой спонсоров спектакля, тележки из сегодняшних «универсамов» (торг в азарте, в разгаре!) - все работает. Любовь великолепного «дурака» и «Катарины» - настоящая - это слышно и в музыке спектакля.

...Во втором акте затея как будто не выдерживает собственной смелости. Подтанцовки «продажных женщин» стало много; вообще, кажется, режиссера заменил хореограф (И.Малков); а пьеса увяла, в суете необязательных мизансцен потерялись и опошлились и Васильков, и Лидия.

(Как меняется Островский, если ему не мешать «исторически», не вколачивать его обратно, в XIX век. Помню Василькова в среднем иркутском спектакле середины 90-х: это было торжество хама над культурой (за «книжной» Лидией ощущалась опасная для культуры пустота). В Братске от Лидии («Катарины») и от мощного Василькова (к концу лопух «Иванушка» уже похож на деспота-мужа Петруччо из «Укрощения строптивой») - мог бы случиться красивый приплод!)

...Спектакль, если он получился, - это парад значимых мизансцен: каждый стоп-кадр - законченная картина, вещь. Весь первый акт в этих «Бешеных деньгах» - качественный фотофильм. Во втором акте среди множества необязательных деталей картинки не получается. Вернуться бы режиссеру ко второму акту... Знаю, что так не бывает в театре, но больно много обещал акт первый: я думаю, то было самое цельное из впечатлений пяти театральных дней.

«Завещание целомудренного бабника» (А.Крым)

Именно «целомудренный» по мизансценам, скупой на внешние эффекты, сосредоточенный на слове, почти «литературный» спектакль (режиссер Р.Фазлеев; отлично «работающие» большие куклы в интерьере художника Н.Корнеевой).

Лепорелло - Владимир Крумельницкий: за внешне корыстным бессердечием (торопит смерть хозяина) - добрая душа.

Дон Жуан Евгения Винокурова - все читал про Дон Жуана, держит на себе легендарный груз, понимает героя изнутри. Это - понимание любви как главной ценности, увы, не достижимой при его гигантском списке возлюбленных.

Только импотенция и может защитить его от собственных космических амбиций?

Винокуровскому Дон Жуану сочувствуешь - не-медицински, к счастью, но - художественно: из-под рискованного физиологического допущения выбирается крупная, привлекательная личность.

Я видел и Дон Жуана - девственника у К.Чапека, и Дон Жуана - девушку (у С.Алешина), и Дон Жуана, прячущегося в науку от своей докучной славы (М.Фриш, последняя роль А.Миронова), и Дон Жуана - трагически одинокого гения у Мольера - А.Эфроса, и Дон Жуана - великана внеморальной страсти у Гофмана-Моцарта, благородного Дон Гуана Пушкина-Высоцкого (последняя роль поэта в гениальных «Маленьких трагедиях» М.Швейцера).

...И Дон Жуана в гастрольном спектакле из Москвы, на потребу сладострастным ожиданиям публики, вопреки духу Мольера совокуплявшегося со всем, что лежит, стоит, движется.

И вот новый Дон Жуан - клинический импотент, дающий пошлые (тривиальные) советы девушке, как ей разнообразить брачную эротику и удержать мужа.

Сомнительная пьеса; но на удивление деликатный спектакль... Правда, новой донне Анне - темпераментной и искренней Е.Нескромной - предстоит обнаружить в неловком и праведном однолюбе - Монахе (М.Наприенко)... Казанову! А как же быть с полезными советами девушке? Вопрос - к пьесе... из встречи с которой спектакль выходит достойно.

В принципе театр может играть с чем угодно; но театр - полноценный мужик по определению (или полноценная женщина, что то же). Поэтому простуженные в детстве яички Дон Жуана - могут быть обстоятельством в сценическом анекдоте - но не могут быть тупиком в судьбе и характеристике сценического героя.

В пьесе Крыма есть у Анны фраза: «Буду всегда сомневаться - не отец ли мне все же Дон Жуан?» - вот манок в духе Гофмана-Моцарта!

...Лучшая книга на свете - про Тристрама Шенди - играет аж с двумя «импотенциями»: дядю Тоби ранило, а ребенку Тристраму прищемило захлопнувшейся оконной рамой - то ли нос (фаллический символ), то ли - «то самое»... - но трудно представить более полноценных в художественном, книжном - подлинно мужском смысле! - героев. (В хорошем английском фильме про Тристрама Шенди история с упавшей рамой толкуется в «пользу» яичек - остроумно и без всякой клиники.)

«С любимыми не расставайтесь» (А.Володин)

Постановщик (С.Куцевалов) искренне и изо всех сил сочувствует Кате и Мите, делает их случай симтомом вселенского разлада.

В общем, близко к фабульному материалу пьесы.

Но судьба человека не может быть симптомом чего угодно сколь угодно большого: ничего большего, чем человек, нет для сцены.

Спектакль отвлекается на массу случаев, внешне рифмующихся (развод все же!) с разладом между Митей и Катей (Е.Кунжаров, его играет и Е.Головин, и Е.Нескромная). Отвлекается (спектакль), «характерничает»: две пары пьяниц (И.Кузнецова и В.Крумельницкий, потом О.Ленец и В.Крумельницкий); русская решительная теща (О.Ленец) молодого нескладного грузина (С.Терпугов)... много всего... - и я теряю героев, засыпаю.

Хотя помыслы режиссера чисты и трогают меня. И пустое пространство - тревожный образ; и затемнения с мгновенными переменами (но только не монотонное громыхание «музыки» и две пары мечущихся в потемках фонариков)... Символической пустоте мешают пестренькие обои, на которые может посмотреть «мама Керилашвили» и сказать, что нужен ремонт.

Когда Катя угодила в больницу? - не углядел. «Я скучаю по тебе, Митя!» - этот знаменитый володинский вскрик тонет во вселенском разладе - поглощающем и хорошего, чистого, способного человека - режиссера.

«Провинциальные анекдоты» (А.Вампилов)

В прологе режиссер Сергей Куцевалов дает позвучать «другому» Вампилову (из малоизвестной сценки «Успех»). Артист В.Крумельницкий (скоро он станет Калошиным в «Метранпаже») - «задирает» меня - зрителя, да так убедительно, что аж поеживаешься в зале:

- (В зрительный зал, саркастически) Собрались? Вот и прекрасно, я знал, что вы придете. Разве можете вы отказать себе в таком удовольствии? Еще бы! Вы пришли сюда удивляться, гореть благородным негодованием, хихикать, злорадствовать, вы пришли сюда почувствовать себя положительными интеллигентными людьми, пришли осудить, заклеймить и растоптать меня всем стадом. Что ж! Я знаю, вам это необходимо. Вам всем, чтобы чувствовать себя хорошими, необходимо время от времени собраться и съесть одного-двух таких же, как вы, негодяев. Когда вам очень повезет, вы съедаете хорошего человека... И т.д.

Тут обещан конфликт, которого ждешь с интересом. Вместо привычно ничтожного директора гостиницы в первой пьесе, вместо обрыдлых алкашей во второй - может быть, нам дадут на сей раз «съесть» хороших, во всяком случае, не плоских, настоящих, живых людей?

Вампилов небытовой - вот кого заждалась сцена. И здесь задан темп и преувеличенно-эксцентрическая игра - кажется, спектакль нащупал путь из окостенения «классика».

Но за (впрочем, неряшливой, суетливой) клоунадой Калошина (В.Крумельницкий) персонажу не удается обнаружить собственной правды: опять остается только «заклеймить и растоптать», а это давно надоело в череде вампиловских «Анекдотов» - от Москвы и до провинции.

От эксцентрики, не оставляющей места для собственно человеческого (Калошин) - и до полного бытоподобия - колеблется по стилю спектакль. Виктория (Е.Нескромная) отказывается «подурачиться» и, оставаясь на сцене, порой пропадает из действия. Слои существования, не пересекаясь, компрометируют и эксцентрика, и «реалиста». Вот Рукосуев (В.Куликов): присмотреться бы к природе пожизненной дружбы с ничтожным Калошиным этого явно достойного человека, скорее всего нормального врача, - глядишь, что-то и открылось бы заслуживающее внимания в герое Крумельницкого. А так - один «лечит», другой «помирает» в слоях существования непересекающихся и по-человечески пустоватых.

Е.Кунжаров (Потапов, метранпаж) - актер с потрясающей фактурой: громадного роста, пластичный, крупные черты красивого, очень подвижного лица. Но в Василькове ему есть что играть; даже в эпизодическом Боцмане в «Алых парусах» игры будет больше, чем здесь (хотя в «Ангеле» его жлоб-Жених все же более заметен, чем «метранпаж»).

Блистательно эксцентрична О.Ленец (Марина, жена Калошина) - халда, вдруг способная и любить, и сострадать.

Забрезжило нечто, некий объем в обычно противном и пустом Камаеве - любовнике Марины. Здесь Камаев (Сергей Терпугов) неожиданно умный: он так затянет паузу с понятием «метранпаж», что понимаешь: этот - знает-не-скажет. И его игра «любовник-жених» для Калошиной-Ленец - может быть более изощренной: это и корысть, но и любовь же!

В «Ангеле» - соседний номер в той же гостинице «Тайга» (театр находится рядом с гостиницей «Тайга»: кажется, излишний выход «на натуру» для нового, небанального Вампилова).

Во втором «анекдоте» - те же актеры, что само по себе занимательно и свежо (О.Ленец - жена Калошина и - уборщица Васюта в «Ангеле»). Но - никакая сценография: одна и та же «выгородка» с одними и теми же предметами: не только гостиница бедная, но - фантазия бедная. (В «Метранпаже» есть, правда, еще не очень органичная символика черных движущихся ширм с «театром рук»).

Любопытно, что остро и неровно заявленная эксцентрика первого акта микшируется во втором и - начинает работать. Фаина (Е.Нескромная) здесь «добирает» в игровом объеме в сравнении с первым актом. Однако чуть в сторону от эксцентрики - и бытовой «реализм» тут как тут: громогласный «санузел» справа; потом скрипка справа и шум «молодых» слева - раздражают не только пьяниц, но и меня. Пусть бы и я в зале, и пьяницы на сцене раздражались не от вульгарного шума, а от усилия - расслышать скрипку за стеной.

Вечная проблема «алкашей» в «Ангеле» здесь не решена: физиология лишает их индивидуальности, и «съедать» Анчугина (В.Крумельницкий) и Угарова (С.Терпугов) не хочется: скучно.

(Однажды проклюнулось в Иркутском ТЮЗе решение для Угарова и Анчугина: цирк вместо физиологии... но уже на премьере они снова «опьянели» от успеха у случайного зала...)

Вообще же чуть ли не впервые из двух «анекдотов» брезжит цельная пьеса. С азартом доигрывает во 2-м акте О.Ленец - баба-яга на метле. Здесь мерещится продуманная и оттренированная эксцентрика - стилевая перспектива и для спектакля, и для пьесы.

Однако опять: в условном Вампилове что делать с безусловной декорацией (хотелось сказать - сценографией, но - не сказалось). Разгрузить пространство и звук, дать нам послушать тишину - добавило бы условности и воздуха спектаклю.

Пластическая рифма между первым и вторым актами: Калошин вылетает в окно, как бы устыдившись своей жизни; «Ангел» же с крыльями взлетает над сценой (у артиста Владимира Куликова - «ангела» - в этот день, 12 апреля, сын родился!).

В эпилоге спектакля вместо общей песни «По диким степям Забайкалья» (так в пьесе) - Фаина (Е.Нескромная) - читает монолог Сони из финала «Дяди Вани» - и это новый воздух для пьесы.

Пьесы Вампилова, которой давно уже тесно в «гостинице «Тайга».

Эпилог: репетиция «Алых Парусов»

При театре появилась студия «Театр+». Артистка Доможирова - Ассоль - студийка. (И имя ей, кажется, тоже Грин придумал: Юнона.)

Эта Ассоль - находка: трогательная, искренняя, не очень зависит от неготового текста.

«Алым парусам» сильно везет у нас в последнее время: они и в Иркутском ТЮЗе, и в Иркутском театре кукол; еще возникло движение любительских театров, называемое тоже «Алые паруса». Большая перегрузка для хрупких плечиков Ассоль: и на маршах «театрального фестиваля любительских спектаклей», и в ТЮЗе, и в Куклах - много людей, много историй, много грохота, напористый спор взрослых горланов - надо мечтать? не надо мечтать? - за всем этим любимую с детства девочку не разглядеть, не расслышать.

А здесь - дышится легко. Вместе с Ассоль запрокидываешь голову - и небо с морем меняются местами; и вокруг девочки не сплошь жлобы: вся деревня высыпала на пристань и хоть жалуется, а тоже головы запрокидывает и хоть на мгновение, да улетает вместе с залом - в настоящую, детскую жизнь.

Только детская жизнь, только жизнь в игре, только театр - настоящее в жизни. Глаз ребенка - глаз настоящего зрителя.

Видеопроекции с переворачивающимся морем, музыкальные темы из хрустальной классики, пространство и мизансцены, сценографию - все здесь придумал Валерий Шевченко, наш драгоценный мим, когда-то иркутянин, теперь москвич и центр всего российского пантомимного сообщества.

Почему с текстом проблемы? - Я попал на репетицию восстанавливаемого спектакля, который с успехом шел, потом «завис», потеряв нескольких исполнителей, теперь возвращается. Это важная краска в репертуаре; и с текстом на самом деле проблем нет, потому что эта Ассоль может импровизировать бесконечно, по-детски погружаясь в воображаемые обстоятельства.

Пространство спектакля решено мастерски: пусто, просторно, сцена дышит любыми смыслами; легко и целесообразно она трансформируется из «трактира» в «магазин игрушек», потом в скромнейший интерьер для Ассоль и Лонгрена, потом в длинные ступени пристани, потом в корабль капитана Грэя.

Верю в этот спектакль: дитя Валерия Шевченко - в надежных руках артистов и режиссера восстановления Сергея Терпугова (он же - капитан Грэй). В заочном соревновании «Алых парусов» мой голос - за Братск.

В этом спектакле живут люди, на которых Ассоль может положиться: две феи театра - Ирина Кузнецова и Ольга Ленец; сумрачный и надежный богатырь Лонгрен - Евгений Винокуров. Даже злодей Меннерс (Виктор Головин) со своим смешным «эстонским» акцентом не страшен: всех их по приказу капитана Грэя призовет на борт сценического корабля под алыми парусами Боцман - и никто не будет нежеланным пассажиром.

Символика финала: корабль под алым парусом, а на носу, свесив ноги с рампы, - Боцман-Кунжаров - бесконечно переменчивый природный Арлекин.

На корабле - вся труппа (и службы тоже!).

- Помните? - «вперед, как парусный флот, палаточный город плывет»? - это про тот, во многом несбывшийся Братск.

На снимке в кабинете директора Любови Кудряшовой, сделанном с 14 этажа дома напротив, театр перед большой площадью с бассейном похож на бравый кораблик, отважно плывущий в свой - и города - завтрашний день.

Живой театр, душа города.

Фотогалерея