Игра, трюк и чудо / Каким быть детскому театру сегодня?

Выпуск №10-150/2012, Проблема

Игра, трюк и чудо / Каким быть детскому театру сегодня?

Перспективы детского театра в России

1.

Эпиграфы к статьям вышли из употребления, а жаль. Для начала разговора хотелось бы вспомнить Роберта Асприна, писателя-фантаста, сочинившего величайшую педагогическую сентенцию ХХ века: «Каждый, кто говорит: "Это проще, чем отнять конфету у ребенка", - никогда не пробовал отнять конфету у ребенка» (подписался он, кстати, не как-нибудь, а «Robin Hood»).

Еще того лучше процитировать Сергея Гандлевского, который, пытаясь приохотить сына к чтению, заключил договор: значит, так, ты полчаса читаешь книжку, потом ровно столько же сидишь за компьютером, договорились? Ребенок был резов, но честен. «...И я холодею, заметив краем глаза, что сын минута в минуту подсаживается к IBM, отодвинув книгу на словах "внезапно Холмс..."», - пишет несчастный отец («Чтение в детстве»).

И действительно, что ему, поэту и книгочею, делать с ребенком, для которого q,w,e,r,t,y - более естественный порядок букв, чем а,б,в,г,д?

Приходится признать очевидное, деваться некуда: любовь к книге и радость чтения, еще не так давно бывшего в России одним из главных наслаждений жизни, умирают. Об этом свидетельствуют и забитые стеллажи книжных магазинов (цены никто не снижает, нельзя), и опустевшие библиотеки, и простая статистика. Глава Роспечати Михаил Сеславинский в ноябре 2008 (обновленных данных не знаю) заявил, что 46% взрослых жителей России вовсе не читает книг, а количество семей, где книги читаются детьми, снизилось до 8%. Еще печальней, вероятно, было бы узнать, как мало людей сохранило любовь к поэтическому слову и умеют отличить ямб от хорея.

В юбилейном 1999 году (ну-ка, чей это был юбилей?) несколько озорных социологов провели опрос: «Ваши любимые стихи Пушкина». Предлагался довольно длинный список, анкетируемым нужно было поставить крестики; подлянка заключалась в том, что список был составлен не только из пушкинских стихотворений. Призовые места распределились так: на 3-м обосновалось вступление к «Руслану и Людмиле» (в анкете оно, разумеется, было озаглавлено по первой строке: «У лукоморья дуб зеленый...»). На 2-м - «Выхожу один я на дорогу...». На 1-м - опять же без авторского заглавия - «Ты жива еще, моя старушка...». Ужас? - да нет, отчего же. Не больший, чем фильм про Юджина Онеджина с Рэйфом Файнсом в заглавной роли.

Есть ли хоть какой-то шанс, что через пять, десять, -надцать лет в России вырастет поколение, которое вновь приохотится к чтению, что книги вернутся в семейный обиход? Вероятно, нет. Я, во всяком случае, рецептов не знаю и перспектив не вижу. Разве что в условиях какого-нибудь затяжного энергетического кризиса, когда ток в жилые дома будут давать по минимуму, и люди, лишенные своих ПК и ТВ, от нечего делать вновь приучатся читать. При свечах, при лучине, не сразу (отбитые навыки не восстанавливаются сами собою), - это дело долгое, но теоретически возможное.

В настоящее же время, как я думаю, связь между отдельно взятым ребенком и миром книг может наладить только театр.

2.

Почему же не кино, ТВ или, скажем, не компьютерные игры - сколько их разработано по «Гарри Поттеру», «Властелину колец», «Хроникам Нарнии»? Более чем. Если запросить справку у Википедии (что бы мы без нее делали), в статье «Компьютерные игры по мотивам книг или фильмов» выскочит 105 названий. Лидировать среди авторов, естественно, будут Роулинг и Толкиен (15 игр про Гарри, 14 про Фродо и Саурона). За ними шеренгой идут Говард Ф. Лавкрафт (три игры про Ктулху), Фрэнк Херберт (три «Дюны»), Клайв С. Льюис (три «Нарнии») и, на отечественном рынке, Сергей Лукьяненко (три «Дозора»: Ночной, Дневной плюс еще какой-то). И так далее.

Приятной для меня неожиданностью оказались две игры по книгам братьев Стругацких, ни за что не догадаетесь, по каким именно. То есть один сюжет вполне очевиден: «Трудно быть богом» с благородным доном Руматой и народным героем Аратой. Планировалось, что игра эта поступит в продажу сразу после премьеры фильма, снимавшегося Юрием Германом (съемки, напомню, начались в 1999). Она была готова к 2005, разработчики тянули до 2007, больше не могли: игра слишком устаревала по технологии.

А вот вторая почему-то сделана по довольно ранней и, чего уж там, довольно слабой повести «Отель „У Погибшего Альпиниста"» (написана в 1969, через 10 лет экранизирована на «Таллинфильме», кино тоже вышло серенькое). И если спросить, зачем же все-таки игра была сделана (2007, разработана украинской компанией «Electronic Paradise», выпущена фирмой «Акелла»), ответ на это есть только один: затем и сделана, что повесть экранизирована.

Кино, как и во всех прочих случаях, служит посредником между хиреющей «Галактикой Гуттенберга» (как выразился некогда кавалергард-футуролог Маршалл Маклюэн) и многомиллионным, м.б., уже миллиардным сообществом геймеров. Книг геймеры почти не читают, а в кино ходят.

К слову: странно, что до сих пор никто не дотумкал сделать хотя бы квест по «Сталкеру». Ведь как лихо можно было бы пофантазировать насчет этой самой Зоны, ее коварств, богатств и убийственных штучек-дрючек - м.б., вредный старик Борис Стругацкий своего согласия не дает, книжку жалеет? Что ж, правильно делает, если жалеет. Ведьмин студень, жгучий пух и прочие прелести - это разработчики осилят запросто, а вот насчет Рыжего Шухарта сомневаюсь: про него, еще не поиграв, все-таки читать надо.

Когда-то система «посмотрел - прочту» работала: на ТВ выходила 26-серийная «Сага о Форсайтах», снятая на ВВС в 1967 (первая английская программа, закупленная в СССР), и соответствующие тома из 16-томного собрания сочинений Джона Голсуорси исчезали с библиотечных полок. Мини-сериал «Идиот», 2003, с Евгением Мироновым в роли князя Мышкина тоже породил всплеск интереса к Достоевскому, но куда меньший - и это, увы, был именно всплеск. Не могу знать, сколько телезрителей впервые в жизни прочитало роман; берусь утверждать, что немногие из них сделались книгочеями, тем более стали обзаводиться личной библиотекой. Обилие книг сегодня в глазах большинства не повышает, а понижает социальный статус владельца: заядлый книголюб = лузер по жизни. Что не вполне верно.

3.

Любой фильм дает информации кинозрителю гораздо больше, чем книга - своему читателю. Это не парадокс, а простая арифметика. Обратитесь к торрентам, в просторечии «качалкам» (если кто-то до сих пор не знает, это что-то вроде электронных видео- и библиотек). Фильм в минимально сносном качестве занимает, или, как говорят, «весит», примерно 1, 5 ГБ (гигабайта, а не другое); роман с академическим комментарием - тот же «Идиот» - 3, 12 мегабайта: почти в 500 раз меньше.

Ключевое слово в предыдущем абзаце - глагол «дает». Книга, в отличие от фильма, не только дает, но и требует: понуждает читающего человека к сотрудничеству, заставляет себя домысливать и раскрашивать. Умные дети обожают разрисовывать книги, и вы, уважаемые родители, пожалуйста, не лишайте их этой радости, просто не давайте в руки дорогих сердцу инкунабул. Я прошу, подумайте хотя бы о том, как драгоценны для вас самих станут эти каляки-маляки лет через тридцать.

Персонаж литературы, как бы подробно он ни был описан автором, требует, чтобы читатель его досочинил, довообразил, разукрасил - иначе он немеет и возвращается в свое культурное недобытие, как слепая ласточка из бессмертных стихов Мандельштама. Покамест никто не знает, как измерить это интимное домысливание, это встречное движение энергии в соответствующих кэгэбайтах. А ведь оно существует.

Свои любимые книги мы, того не замечая, всегда сами для себя дописываем, иллюстрируем, оживляем и после, обычнейшее дело, морщимся от экранизаций. Ну да, Олег Борисов - актер, конечно, великий, но вот Джон Сильвер (или, скажем, Версилов) у него получился неправильный. Не такой, как надо. Мне ли, йо-хо-хо, не знать, каков был настоящий Джон Сильвер!

Вы не соглашаетесь? - ну что же, правда ваша, хотя моей она никак не отменяет. Ваш Сильвер ничем не лучше моего, даже если вы помните, на каком плече у него должен сидеть попугай, а я вообще не помню никаких попугаев. Но мой куда лучше вашего по той простой причине, что он - мой.

Театральный персонаж, само собою, может вызвать еще более глубокое разочарование, чем киногерой («Эта тетя - Золушка? Да она самой себе в мачехи годится!»). Однако у театрального актера отношения с персонажем в принципе сложнее, чем у киноартиста с его героем. Сценическая игра дает шанс, которым очень редко могут воспользоваться актеры кино: право отъединиться, внятно обозначить дистанцию меж собою и персонажем, всласть порезвиться в открывшемся зазоре.

Для кино, в первую очередь для кинокомедий, такая возможность, конечно, тоже не закрыта. Вспомним хотя бы «Айболита-66», поставленного Роланом Быковым, вспомним самого Быкова, бесподобного Бармалея, и Олега Ефремова, неотразимого Айболита («Это очень хорошо, что пока нам плохо!»). И все же для кино такая дистанцированная игра - которую, помимо прочего, не надо путать со знаменитым «остранением» по Брехту - дело, скажем так, экзотическое: роскошь, редко идущая в ход. Театру же, детскому в первую очередь, без этого дела никак не прожить.

4.

Мне следует повиниться: я не так уж много знаю о нынешнем детском театре и еще меньше о пьесах, которые для этого театра сейчас пишутся. Перечислить известных мне авторов - для этого хватило бы пальцев одной руки. Михаила Бартенева я, само собой, знаю, ну так его все знают, хотя в последние годы, вроде бы, ставят нечасто. А кого чаще? Чьи имена на слуху? Если пролистать «Театральную афишу», десяток-другой фамилий, конечно, выплывет (как говорится, фамилий-то хватает, с именами проблема) - но кто эти люди, которые сочиняют всякое «Ваня и Маня против космических пиратов» или в нямнадцатый раз переписывают сказки Андерсена и Бажова? Знакомиться с ними как-то страшновато.

На правах дилетанта, незнайки лопоухого и пр. осмелюсь высказать некое предположение, резкое и невежественное, как все заявления дилетантов. Возможно, тот детский театр, который осенял мое собственное детство (о, как мы ненавидели друг друга!) уже умер и по российским сценам бродит его призрак. То есть по-прежнему идут представления, в которых детям со сцены рассказывают-показывают (хуже всего - когда еще и распевают) некую историю, обычно скучноватую, с обязательными педагогическими сентенциями и мажорной концовкой. Дети - народ довольно чуткий: им, в отличие от взрослых, флюиды важнее, чем сентенции. А что до флюидов, то со сцены, на которой корячится какое-нибудь михалковское «Сомбреро» или жизнеподобный «Маленький лорд Фаунтлерой», весь в золотистых локонах, струится такая смертная тоска, такая усталость... Ничего, для детей это тоже полезно, это закалка на всю жизнь. Но удовольствия, конечно же, никакого.

Положение театра, привыкшего показывать детям «сюжеты» - с фабулой, характерами, моралью и недорогими спецэффектами, - на мой дилетантский взгляд, выглядит безнадежным. К слову: ох уж мне эти спецэффекты! Если на сцене требуется чудо, в театр зовут какого-нибудь заштатного иллюзиониста подешевле. Он научит тому же, чему учил всегда: как вынуть из подмышки букет, как зарядить «волшебный цилиндр» бумажной гирляндой и как ее разматывать, излучая восторг, - да видали мы десять раз этот цирковой общепит, хватит! Увы, новых фокусов рядовой театральный зритель не дождется: они дороги, как любое ноу-хау. Настоящие чудеса происходят на экране, а театр сюжетов кормится отходами. Он проигрывает кинофильму в зрелищности, а компьютерной игре - в азарте, в степени вовлеченности играющего; об этом еще в 1991 превосходно написал Виктор Пелевин (повесть «Принц Госплана»). Это, впрочем, вовсе не означает, что театр для детей, равно как и детская книга, в недалеком будущем обречены на бесславную и окончательную гибель. Я предполагаю нечто прямо противоположное: им предстоит спасти друг друга.

Как известно, любимое занятие дилетантов - конструировать велосипеды. Для себя я придумал этакую трехколесную схему (см. заголовок), как она покатит, не знаю. Я полагаю, что сегодня «игра», «трюк» и «чудо» (но никак не «текст»!) суть главные опоры детского театра. Дано три возможности для полноценного выживания. Вероятно, в этом нет ничего нового.

5.

Когда под рукой есть примеры, длительных объяснений не требуется. «Театр чуда» - это, прежде всего, феерия, любимое детище итальянского барокко. Жанр волшебных превращений и невероятных приключений, нуждающийся в серьезных вложениях капитала, иллюзионистской технике и директоре с задатками авантюриста. В России самым лучшим из таковых был Михаил Лентовский (1843-1906), хозяин «Буффа», «Эрмитажа», «Фантастического театра». Именно там, в «Фантастическом», была поставлена одна из самых знаменитых его феерий, «Дети капитана Гранта», 1881, - со штормами, пожарами, лавинами и, как положено, кровожадными дикарями. Лентовского высоко ценил К.С.Станиславский, сам большой любитель театральных чудес и иллюзий. Разница меж ними в том, что Лентовский ставил себе задачи поэффектнее - как выпустить на сцену дракона? - а К.С. - потоньше и посложнее. Как изобразить поющего сверчка? мышиный шорох? духоту перед грозой? И так далее, вплоть до знаменитого «инея на ресницах».

Именно театр чуда, если он достаточно богат и искусен, может выдержать состязание с компьютером, потому что он ставит перед зрителем-ребенком захватывающий вопрос: как это сделано? Ведь я же не маленький, говорит себе наш зритель, я понимаю, что все это не по-настоящему - но как? «Да, это покруче, чем 3D», - услышал я в Мастерской Петра Фоменко на премьере «Алисы в Зазеркалье», и мальчишеский голос, произнесший великую фразу отречения, был почти печален. Еще бы нет: рушился мир привычных ценностей. То есть я вовсе не уверен, что, придя домой, прозревший отрок сразу примется за чтение Кэрролла, скорее он полезет чатиться (т.е. общаться в интернете; происх. от англ. to chat - болтать). Однако главное сделано: теперь он знает, что есть вещи покруче.

Сегодня «Алиса» - единственная полноценная феерия в российском театре. Билеты на нее распроданы всегда, и я думаю, что постановочные расходы, как бы велики они ни были, уже успели окупиться. Странно, что никто не торопится последовать примеру Ивана Поповски. Режиссеры, которым театр чуда близок, в стране есть - Андрей Могучий и Виктор Крамер в Петербурге, Олег Рыбкин и Роман Феодори в Красноярске, Владимир Золотарь, который, если не ошибаюсь, переехал в Пермь... Нет денег? Техники? Зрителей? Актерских сил (феерия - жанр, который требует от актеров известной самоотверженности)? Театральных директоров, умеющих воодушевляться смелым проектом? Чего-то такого, возможно, всего сразу, определенно не хватает. Театр чудес существует лишь в потенциальной возможности, не в реальности. Вот тоже странность: в Лондоне, на правах почетного гражданина (иные говорят - уже в Париже), сейчас живет великий клоун Слава Полунин, который имеет прямое отношение к театру чуда. На родину он до последнего времени (зима 2012) приезжает регулярно, но показывает одно и то же «сНЕЖНОе шоу». Да, конечно, оно каждый раз несколько изменяется и каждый раз радует до слез, но ведь этому проекту в 2013 исполнится 20 лет, а самому-то Полунину всего шестьдесят два, неужели наш чародей истощил свою выдумку? Или это у нас что-то не так?

6.

Театр трюка отличается от театра чудес ясно и резко: зритель не мучает себя догадками: «Как это сделано?», а захлебывается от простого, почти что физиологического удовольствия: ох, как это сделано! Прародители этого театра - не фокусники, а ловкачи: гимнасты, канатоходцы, жонглеры. Такой театр близок цирку, прежде всего он требует от актера хорошей физической формы, крепкой выучки - а об уме и таланте мы уж как-нибудь договоримся.

Трюк, в отличие от фокуса, не знает и не хочет знать никакой тайны, он открыт начисто, он весь - азарт и дерзость: а я и вот так еще могу! Биомеханика Мейерхольда была не только тренингом, но и открытием структурной значимости трюка, его строительной силы. В комедии дель арте знаменитые лацци все же оставались вставными номерами; в нашем театре 20-х годов система трюков стала костяком спектакля, приобрела смысловую насыщенность. Со 2-й половины ХХ века театр трюка укореняется в Западной Европе и переживает, может быть, свое лучшее время. Мы помним его шедевры: «Христофора Колумба» Жана-Луи Барро, 1950; «Сон в летнюю ночь» Питера Брука, 1970, «Золотой век» Арианы Мнушкин, 1975, и т.д. В России главной площадкой трюкового театра стал Ленинградский ТЮЗ времен Зиновия Корогодского. «Бемби» с незабываемой Ириной Соколовой, «Месс-Менд», из которого улетучилась революционная надсада Мариэтты Шагинян, чудесный триптих «Наш цирк», «Наш, только наш», «Наш Чуковский», - как веселы и изобретательны были постановки, как хороши актеры, буквально летавшие по сцене! Увы, после того, как расцвет закончился, плодов оказалось мало. Сегодня даже простейшее (не в смысле «легко дающееся», а в смысле «основополагающее», базовое) искусство сценического боя как-то захирело. Когда, в каком спектакле вам в последний раз доводилось видеть, к примеру, качественно выполненный удар по морде? Мне - вероятно, в 2006, в спектакле «С любимыми не расставайтесь» (Новосибирский городской театр под руководством Сергея Афанасьева). Но удар этот я помню. Такому удару мог бы позавидовать и Брюс Уиллис.

Спектакль, построенный на трюках, если он крепко сбит и мало-мальски удачлив, может жить очень долго, ничуть не расползаясь и не старея. Это бесспорное достоинство, но это и беда трюкового театра. У него нет жесткой необходимости развивать успех и развиваться самому, он может бесконечно и почти благополучно эксплуатировать однажды сочинившийся сюжет.

В 1992 году три однокурсника-щукинца, Эдуард Радзюкевич, Александр Жигалкин и Виктор Бакин, придумали театр «Ученая обезьяна» (название подсказал педагог, покойный Юрий Авшаров). Точнее, они придумали бессловесный спектакль «Город мышей». Еще точнее, они придумали набор трюков - со спичками, бутылками, железяками и пр., - из которого почти сама собою сложилась картина маргинальной «мышиной жизни»: потаенной, опасливой, но весьма нахальной и веселой. «Ученая обезьяна» покорила Эдинбургский фестиваль и объездила три континента. Сегодня она тихо живет в ДК им. Зуева (Лесная, 15), делит помещение с «Квартетом И», порою принимает участие в его затеях. Второй спектакль у нее так и не родился.

7.

Театр игры, как я его понимаю, есть высшая форма детского театра. Он имеет мало общего с набившей оскомину интерактивностью и, тем более, карнавальностью; говоря о нем, незачем вспоминать ни Бахтина, ни Хейзингу. Этот театр ищет свои возможности где-то между «праздником без правил» и традиционным сценическим представлением.

Конечно, без набора правил не может обойтись никакая мало-мальски сложная игра, начиная с лепки куличиков. Говоря коротко, играть без правил попросту скучно. Если же ты их знаешь и нарушаешь осмысленно (как бы сразу и играешь, и не играешь), это совсем другое дело.

Всякий, кто хоть однажды видел ребенка, увлекшегося игрой, знает: в только что построенном мире любой ребенок не в шутку подчиняет себя только что придуманным правилам. Он серьезен, как студент на экзамене, и отважен, как партизан на допросе. Когда подобный мир удается построить детскому театру (а это бывает не так уж редко), все остальное получается само собою.

Самое главное здесь - не стесняться условности этого мира. Перевернутое кресло куда более выразительно в роли танка, чем любая электронная игрушка и любое трехмерное изображение. «Настоящими» в этой игре будут лишь переживания зрителей - о, какими настоящими они будут!

Злиться, обижаться, ревновать, нарочно капризничать дети обучаются еще в младенчестве. Об этом знал уже Блаженный Августин, писавший: «Младенцы невинны по своей телесной слабости, а не по душе своей» («Исповедь», I, VII). То, что мы называем «добрыми чувствами», возможно, приходит позже, кроме самого первородного чувства: жить - хорошо. Что бы ни случилось, все равно жить хорошо. «Наша Таня громко плачет, Уронила в речку мячик. Таня, прекрати свой рев, Божий промысел таков», - написал анонимный современник, и я восхищаюсь его мудростью. Эта мудрость, разумеется, свойственна также и театру игры: в нем, как в алхимическом тигле, любые переживания ребенка переплавляются в чистое душевное золото. Мы все судачим: катарсис, катарсис... Так ведь вот он.

Из всех детских спектаклей, виденных мной в ХХI веке, я больше всего люблю - подобные вещи критик, вообще-то, не имеет права говорить, но что же теперь делать - сказку Киплинга «Как кот гулял, где ему вздумается». Сигрид Стрем Рейбо, выпускница Мастерской Сергея Женовача (РАТИ), осенью 2009 выпустила ее в «Черной комнате» РАМТа, репетиционном зале, кое-как приспособленном под спектакли малой формы. Ноль декораций, минимум аксессуаров. Вот тряпка, днем она занавешивает вход в пещеру, ночью становится общим одеялом, а если свернуть ее в трубку, ловко изобразит дикарскую дубинку; вот палка - ну, с ней вообще чего только не напридумаешь. А насчет «напридумывать» - к этому чудесная фантазерка Сигрид и молодые рамтовцы были готовы. Они расщедрились всласть, на радость зрителю и самим себе, и у них получилось больше, чем ожидалось.

В общем, идите в театр, и живите, и играйте в нем, и не умирайте в нем, и вообще не умирайте, поскольку (я знаю наверняка) вы это можете.

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.