Дмитрий Егоров: "Мы забыли, что такое сатира"

Выпуск №1-151/2012, Гость редакции

На фестивале-конкурсе «Ново-Сибирский транзит» спектакль «Красного факела» «История города Глупова» был признан «лучшим спектаклем большой формы». Вскоре этот спектакль увидели и в Петербурге, где краснофакельцы побывали с большими гастролями. «Историю города Глупова» в городе на Неве играли в день рождения постановщика - питерского режиссера Дмитрия ЕГОРОВА, которому 9 июня исполнилось 32 года.

- Дмитрий, какими качествами должна обладать пьеса, вызывающая ваш безусловный режиссерский интерес?

- Прежде всего, эта пьеса характеризуется наличием в ней человека. А также - интересных вопросов, различных противоречий. Театральная энергия строится как раз на этом. Чем сильнее и жестче противоречия в пьесе, чем парадоксальнее они повернуты, тем интереснее работать режиссеру.

Бывает, ты где-то на улице обратил внимание на интересную девушку и начинаешь представлять себе - как она улыбается, как говорит, как ходит - одним словом, включается фантазия. Так и с пьесой: если ты прочел ее, заинтересовался, то сразу начинаешь фантазировать, как ее можно поставить и где. Она начинает жить в твоей фантазии помимо твоей воли.

А у Салтыкова-Щедрина в «Истории одного города» заложена колоссальная, ироничная, острая, злая и безысходная энергия, с которой очень захотелось поработать, а вот каким именно образом - в самом начале я даже толком и не понимал.

- Стало быть, работа над спектаклем шла непросто?

- На износ, вот честно. Я редко прихожу на первую репетицию, имея в голове готовый спектакль. Ты впервые увидел многих актеров живьем - конечно, это уже меняет какие-то первоначальные задумки. Но это вообще одно из моих правил - я никогда не ставлю спектакль у себя в голове заранее. Потому что многое может измениться, когда начнешь репетировать. На первых репетициях мы читали текст Салтыкова-Щедрина, делали какие-то этюды. Через три недели сел, сказал: «Люди, мне не нравится то, что у нас получается, давайте разговаривать о жизни, а не о театре», - включил артистам летовского «Дурачка» и пошла работа. Хотя на некоторых репетициях я, конечно, ощущал себя полным камикадзе. Спасла какая-то режиссерская наглость, наверное.

Долгое время мы учились на сцене просто стоять, ничего не играя. Из 26 артистов - разного возраста, разных мировоззрений - лишив их слова, самого выразительного средства, предстояло создать актерский ансамбль. Это было, пожалуй, самое трудное. Монолитную труппу я встречал лишь однажды - в Омском академическом театре драмы. Но сейчас могу сказать: ощущения от работы в Новосибирске остались очень хорошие, прямо настоящий режиссерский роман случился у меня с краснофакельцами. Хотя кто-то и кровушки попил, не без этого. Но, с другой стороны, были люди, которые с самого начала так поверили в «Глупов», что за ними потянулись остальные.

Еще в самом начале репетиций многие «глуповцы» махнули рукой: а, все понятно, мы - «массовка». И это слово долго пришлось выбивать из актерского сознания. Зато когда перед выпуском я спросил у них, кто главный герой в спектакле, то мне ответили: «Народ».

- Автор истории про город Глупов - Салтыков-Щедрин. Но почему же в вашей постановке - «народ безмолвствует»?

- Во-первых, создавая инсценировку романа, ты невольно вступаешь в соревнование с классиком-автором. Не знаю, кто может рискнуть посостязаться с Михаилом Евграфовичем в литературных изысках, несмотря на то, что у него достаточно тяжелый авторский язык.

Во-вторых, этот текст, он весь повествовательный. «История одного города» - это эпическое произведение, некая летопись. В нем не разговоры воссоздаются, а описываются деяния. В которых народ действительно безмолвствует. И мы решили сделать из этой истории такой драматический балет - не в смысле танцев, их в спектакле нет, а по части драматической партитуры актерского сценического существования.

Я понимаю, что этот спектакль отчасти несовершенный, в нем есть какие-то дичайшие нарушения по части режиссуры, но я на них сознательно шел - панк совершенным не бывает (а «Глупов» для меня абсолютно панковский спектакль, как это дико бы ни звучало). До сих пор мы какие-то моменты спектакля подчищаем, в том числе и перед показом на фестивале «Ново-Сибирский транзит». Но это здоровые издержки этюдного способа работы - что-то потом приходится подсокращать: если на премьере первый акт шел без малого два часа, то теперь - полтора.

- А не жалко? В спектакле столько находок, каждый правитель по-своему интересен и очень колоритен...

- Жалко, а куда деваться? Спектаклю нужна динамика. Мы и так ужали количество градоначальников от двух десятков с лишним до шести. Где-то еще что-то приходится убирать, но где-то необходимо чуточку и добавить. В этом смысле для меня «Глупов» - не репертуарный спектакль. Это скорее художественная и гражданская акция, над которой каждый раз интересно работать.

- Но ведь со временем все, связанное с публицистичностью, может потерять в актуальности. Новостей каждый день - пруд пруди...

- В принципе, мы не отходим от истории, рассказанной Салтыковым-Щедриным. Она сопровождается определенным аудио- и видеорядом. И песни того же Стаса Михайлова еще какое-то время будут популярны и любимы народом. Да и бадминтон в финале первого акта пусть останется, вполне себе сценичный вид спорта. Неважно, будут ли его в дальнейшем увязывать с президентскими высказываниями. На репетициях мы с артистами очень много разговаривали о природе русской дури. Ведь бадминтон, если верить новостным сайтам, собирались внедрить в армии, в школе сделать третьим уроком. Я сразу себе представил наши заполярные гарнизоны, где в заснеженном поле стоят солдаты в огромных рукавицах и играют в бадминтон.

Интересно вышло с белыми шариками. Они возникли у нас за месяц до событий на Болотной. Спрашиваю у Фемистокла Атмадзаса, художника спектакля, какого цвета должны быть шарики, которые лопает Угрюм-Бурчеев. Тот отвечает: белого.

Сейчас спектакль может восприниматься таким образом: ага, режиссер сделал спектакль по следам событий на Болотной - какой конъюнктурщик! Но, честно, мы старались отказаться от знаков времени и признаков известных исторических персон. Да, на сцене есть и жевание галстука, и поцелуй в пупок. Но мы говорим про вечный российский контекст, в котором все едино - и неважно, про царя мы говорим, губернатора или президента.

- Насколько принципиально для вас в момент обращения к публике Константина Телегина в роли Угрюм-Бурчеева зажигать свет в зрительном зале?

- Очень принципиальный для меня момент. Включение света попробовали убрать, но я его вернул. Необходимо дать понять зрителям, что они тоже как-то относятся к «Истории одного города». И, как мне кажется, равнодушной публики на «Глупове» нет: кто-то принимает спектакль, кто-то встречает в штыки, но неравнодушным не остается. И это главное.

В процессе репетиций я пытался узнать, что из себя представляет новосибирский зритель, какие спектакли смотрит. Увидел репертуар Дома актера. Знаете, вот такие названия людей действительно превращают в быдло! Но на это идут, покупают билеты!

И я тогда решил присвоить нашему спектаклю жанр трагедии. Но краснофакельские распространители билетов попросили придумать что-то другое - мол, трагедии нынче очень трудно продаются...

- Так вы готовы к компромиссам?

- Как вам сказать... Но в тот момент я точно не хотел, чтобы после премьеры было сыграно еще три спектакля - и все, спектакль снимают, потому что народ у нас теперь на трагедии не ходит! И дал такое название «Истории города Глупова» - «сценическая безмолвная комедь». Потому что комедии - это то, что идет у вас в Доме актера, и быть к этому причастным мне не очень-то хотелось. Все эти бесчисленные «Мужья под кроватями» - это не театр! Начинаешь читать Салтыкова-Щедрина, и тебе становится очень неудобно - от того, что понимаешь: ты - житель города Глупова...

Зрителя надо выводить на разговор. Мы уже и так потеряли все, что можно. Телевидение - сплошная жвачка и ржачка, «ящик» лучше не включать совсем. Потерян кинематограф - можно сказать, уже окончательно и бесповоротно. Два-три артхаусных фильма в год, которым мы радуемся, погоды не делают. Остается театр. Или его тоже нет? Для меня театр существует - и в первую очередь для того, чтобы вступать в диалог с публикой. Для того, чтобы зритель мог отдохнуть от тележвачки и поработать мозгом, в конце концов! И если этого не происходит, то для чего тогда и кому такой театр нужен?

- Вы ставили спектакли в Омске, Барнауле, Новосибирске, Москве, Питере. Есть ли что-то общее между театральными ситуациями в этих городах?

- Типичная ситуация - все театры страны вынуждены выживать. Сверху внятно сказали, что театр сейчас не особо нужен, а значит, и поддерживать его никто не собирается. Стало быть, касса решает все! И соблюсти баланс между свободой творчества и коммерческими постановками очень непросто. Публика с удовольствием ходит в театр развлекаться.

Слава богу, именно в театрах еще встречаются подвижники искусства, последние дон-кихоты! Я уважаю каждого, кто работает в театре. Они там не ради денег - светлые, искренние люди.

«Город Глупов» - это же еще и про театр. Где меняются не градоначальники, а режиссеры. И мы в спектакле чуть-чуть поэкспериментировали с разными жанрами и формами. Брудастый - чуть-чуть страшилка. Фердыщенко - чуть-чуть в сторону кондовых постановок Островского. Бородавкин - чуть-чуть пародия на военные спектакли. Миколадзе - чуть-чуть музкомедия. Грустилов и грустиловщина - это коммерческий спектакль, дешевый и безвкусный. И в итоге мы приходим к тишине и мраку Угрюм-Бурчеева. И там есть, о чем помолчать.

- Возможно, мой вопрос покажется наивным, но хотелось бы знать, есть ли пропорция, сколько в спектакле должно быть драматурга, а сколько - режиссера?

- Это зависит от того, с чем ты работаешь. В последнее время, если я ставлю прозу, то больше работаю не с текстом, а с природой автора. И стараюсь как можно подробнее проанализировать, в чем она состоит, за счет чего у тебя возникают различные эмоциональные отклики при чтении текста, каким образом в нем накапливается энергия.

Текст пьесы Островского, скорее всего, я бы оставил нетронутым. Но у Салтыкова-Щедрина я искал именно природу автора, а дальше мы с актерами бесконечно сочиняли этюды. Я очень хорошо понимал, что весь космос романа на сцене передать невозможно. Кроме того, в этом произведении есть не вполне сценичные куски - скажем, автор подробно описывает, как при Бородавкине людей заставляли есть горчицу. На что она похожа из зрительного зала, нетрудно догадаться.

Наш спектакль и так получается никакой не комедией, скорее, он ближе к сатире. А сатира - жанр трагический по своей сути, какой-то отчаянный. Мы уже и забыли, что такое сатира. Там странная природа смеха - непонятно, смеяться или за голову хвататься.

- Но сатира не предполагает конструктивного подхода: мол, не хотим таких правителей - и точка! А кого поставить на их место? И есть ли вообще идеальная власть?

- В нашем государстве, вне зависимости от того, как оно называется или называлось, никогда во главу угла не ставится человек. И человеческая жизнь в системе государства - ничто, как была, так и остается. Поэтому и наша ментальность практически не изменилась, вне зависимости от того, какими мобильниками и айпадами мы обрастаем. Судите сами: как взятки брали (а это бесчеловечно - в этой системе получается, что человек - тот, у кого есть деньги), так и берут, как была коррупция, так и есть. Такое ощущение, что мы зависли - с тех времен, которые описывали Гоголь и Салтыков-Щедрин.

В «Городе Глупове» все градоначальники - люди неприличные. Потому как в России порядочные люди к власти не стремятся. У них не возникает желания взять в свои руки бразды правления и что-то там вершить. А критиковать всех и вся проще всего сидя на кухне. И никто не говорит: дайте мне сделать все по-другому. Потому что у человека, пришедшего во власть, сразу начинаются разные испытания. Выдержать которые практически невозможно.

Я из последних пионеров. Родился при Советах. Потом грянула перестройка. Затем пришли 90-е. Все эти чудесные пересменки очень сильно меняют сознание. Помню, когда на уроке в 1989 году нас только-только приняли в пионеры, учительница сказала: «Завтра галстуки в школу можно не надевать». Класс просидел всю перемену молча. А за год до этого меня чуть ли из октябрят не исключали за то, что я на конкурсе ко Дню Победы прочел стихи Высоцкого.

Потом стали говорить, что у нас демократия. А она быстро превратилась в бандитизм. Так что, когда заходит речь о необходимости национальной идеи, хочется сказать: ребята, давайте сначала разберемся, во что мы верим-то!

И в спектакле я попытался передать тот хаос и раздрай, которые сопровождают нас уже почти тридцать лет. Одна зрительница мне с укоризной выговорила: мол, нехорошо на сцене иконы ломать. Интересно, а знает ли она, что после революции в Питере на Смоленском кладбище священников живьем закапывали, а иконы сжигали! И это позорная часть нашей истории... Так что, про нее забыть теперь? Хотя, казалось бы, сколько веков в России процветала православная традиция, а пришли большевики - и все в один миг стало по-другому.

Поэтому в нашем спектакле звучит Егор Летов. Песня «Про дурачка», которую замечательно сыграл Макс Мисютин. И много звучит. И очень сильно совпадает для меня со сказкой Салтыкова-Щедрина «Дурак» - времена прямо-таки сомкнулись!

- Да уж, музыкальный ряд в спектакле просто потрясает - а временами так и мурашки бегут от того, как разухабисто глуповцы теряют человеческий облик...

- Музыкальное оформление - совершенно мучительно делалось. Надо было переслушать огромное количество музыки, из трехсот лезгинок выбрали, например, три. Вообще, хотелось с каждым градоначальником протаранить отдельную музыкальную культуру. К счастью, в Новосибирске есть совершенно замечательный музыкант Макс Мисютин. Он «на раз» аранжировал и записал фонограмму песни Летова. Очень сильно помог и краснофакелец Денис Франк с обработкой «Патриотической песни» Глинки, и вообще очень по музыке с ним много что обсуждали. Музыка появилась на репетициях за два месяца до выпуска, как на сцену вышли. Но освоить темпоритмический рисунок в полной мере артисты смогли уже на спектаклях. А сейчас они, например, работают быстрее музыки, а музыку уже не ускорить.

- Практически вся наша популярная музыка невероятно примитивна. Почему вы взяли песни в исполнении именно Надежды Кадышевой и Стаса Михайлова?

- Я отфильтровал набор самой бессмысленной и пустой попсы - набралось тем 25. Потом сократил список до десяти. Затем уже подключилась наш хореограф. И Надежда Кадышева с песней «Широка река» до последнего момента конкурировала с «Шарманкой» Баскова. Но взяли Кадышеву. Как-то больше она на душу легла.

А Стас Михайлов... Я его вообще впервые услышал! Ну, я начал «ВКонтакте» спрашивать, кто сейчас самый народный певец. Стас Михайлов. За ним расположились Лепс, Ваенга и Трофим. Все они реально собирают сплошные аншлаги. Для меня это было открытие: Михайлов, этот безликий, непонятный какой-то человек - и наш номер один? Артист Лаврентий Сорокин рассказал, что летом в караоке чаще всего люди заказывали «Все для тебя». Ну и где-то я прочитал, что Михайлов - любимый певец жены тогдашнего президента. Это - наша культура? Это - наша музыка? Это - то, что выбирает российский народ? Все, заряда злости уже хватало для того, чтобы включать это в спектакль.

- Тем не менее русский народ показан с большой теплотой, хотя в вашем спектакле он несчастный, забитый, ищет пристройки к новому начальству... И вопрос, что станет на месте разрушенного города Глупова, не дает покоя!

- Душевность, простота, наивность русского народа воплощены в вечную надежду на царя-батюшку. Но, с другой стороны, людям присущи и тупость, и жадность, и корысть, и умение договариваться со своей совестью. Мне их тоже жалко - я же тоже глуповец. А что станет... скорее всего, в новом городе Глупове все повторится - только его градоначальники будут носить другие фамилии.

- То есть народ по-прежнему будет иметь то правительство, которое заслуживает?

- Конечно. Даже если мы однажды и поймем, чего хотим, то никогда не договоримся между собой.

Лично я - и за народ, и за власть. Но при этом я - против народа и против власти. Как бы это объяснить...

Руководить, командовать, управлять нами все время приходят неприличные люди. Перед президентскими выборами я отчетливо понимал, что ни за кого из кандидатов голосовать не хочу. При этом лидерам оппозиции тоже как-то совсем не верится, они ничем не лучше нынешней власти, даже хуже. А кто тогда лучше? Наш спектакль отчасти и о том, что никакого выбора-то и нет.

Теперь о народе. В 90-е все, почувствовав ветер перемен, массово накинулись на свободу, вычленив из нее немецкую порнуху и китайские шмотки. А из всей мировой культуры мы вытащили только американские блокбастеры. Хотя, казалось бы, железный занавес упал, ворота открылись, поезжай в Венецию, Флоренцию, в Лувр ходи - нет, все едут на Кипр и в Турцию бухать халявное бухло в отелях.

- Другими словами, слухи о русской духовности оказались преувеличенными?

- Чрезвычайно! Мы уже не только не самая читающая нация, мы уже просто не читающая - через десять лет, дай бог, не будем на березах сидеть! Вся эта классика русская на деле никому не нужна, как оказалось.

Вот эта шумиха вокруг «Pussy Riot». Зачем? Ну, пожурили бы девочек и отпустили - нет же, сделали из них, с одной стороны, узниц свободы совести, новоявленных мучениц, а с другой, выставили их врагами церкви. И это при том, что из того же Храма Христа Спасителя на всю страну транслируют крестины дочери Киркорова, и всем кажется это нормальным!

Так что духовность нельзя считать основополагающей чертой русского народа. Наши люди живут сейчас без всякой перспективы, без малейших потуг к саморазвитию при полном отсутствии света в конце туннеля.

- И куда тогда вырулим?

- Многим задавал этот же вопрос. Дело даже не в курсе партии, верной ли дорогой идем - а просто никто не понимает, во имя чего наша страна куда-то движется. Понятное дело, никто не хочет маршировать под красными флагами, распевая «Back in USSR». Так ведь и никакой демократии у нас тоже нет, как мы сейчас поняли.

- Дмитрий, а жизнь города трех революций как-то изменилась после известных событий на Болотной площади?

- Ну, к тому, что над Питером постоянно летают полицейские вертолеты, я уже привык. Заметно выросло число автозаков на улицах - а как же, как бы чего не вышло... Но вообще мы же на болоте живем, так что движухи особой не наблюдается. Протестовать народ ездит в Москву.

- Ну, как же - а сколько было шуму насчет строительства «газоскреба»?

- Ну, пошумели, было дело... Понимаете, для того чтобы сохранять в Питере исторический центр, необходимо городское сознание. А Петербург сейчас - не город, а мегаполис. Где ничего сохранять не надо. Приезжему человеку не жалко того, что было в этом городе до него накоплено. Отсюда ощущение какой-то тотальной временности всего и вся, никаких констант. Это относится ко всем четырем российским мегаполисам: Екатеринбургу, Новосибирску, Санкт-Петербургу, ну и Москве, естественно.

- А на что готов положить свою жизнь режиссер Дмитрий Егоров?

- Очень хочется искать взаимодействия с сегодняшним днем, искать такой театральный язык, в котором не было бы фальши, ощущения некоей театральности, отвлеченности от происходящего вокруг. Хочется, чтобы человек выходил из театра и понимал, что к нему не относятся как к животному, вытягивая только эмоции, вызывая желание тупо поржать. Человек должен ощущать некую ответственность за мир, в котором живет. Для такого зрителя я стараюсь ставить спектакли. Мы приходим работать в театр с затаенной надеждой изменить мир. А раз так, то не имеем права играть в костюмные игры. Человек должен думать, размышлять, чувствовать - а для этого нужно давать ему пищу. Пример вам живой реакции: после «Глупова» зрительница «ВКонтакте» написала, что хотела бы на режиссере Егорове опробовать свой правый хук. Это здорово, значит, она - живая. И неравнодушная.

Сейчас для режиссера очень удобный момент объявить себя этаким творцом: мол, к сегодняшнему дню я не имею отношения, слишком это мелко, так что вы как хотите, а я запираюсь в театре - и творю. Но, по-моему, это нечестно - позволять себе заниматься самим собой, когда вокруг столько всего странного и непонятного. Театр и так склонен уходить от повседневности.

- Но, с другой стороны, режиссер ведь ставит все равно про себя? Заниматься собой - емкое понятие...

- Спектакль «История города Глупова» - про раздрай и внутри меня. Про невозможность поверить власти и полностью полюбить свой народ. Конечно, на сцене ты материализуешь какие-то свои собственные ощущения - но они не придуманы сидя на диване! Ставь про какую угодно эпоху - но зарядись энергией сегодняшней улицы!

Фотогалерея