Мастер и "Господин Случай" / Валерий Якунин (Москва)

Выпуск №3-153/2012, Лица

Профессия режиссера - товар штучный. Конкуренция - как в космонавты, причем, большинство «в космос» так и не полетит. Это дело зрелых, рьяных, талантливых. Добиться успеха в нем - все равно, что сорвать поцелуй ангела. Или - дьявола. Водораздел четкий. Профессия художественного руководителя - и того паче. Худрук - лицо, идея театра.

Заслуженный деятель искусств РФ, Заслуженный артист России, педагог, режиссер, художественный руководитель Московского областного государственного Камерного театра Валерий Якунин из плеяды тех театральных мастеров, что не просто руководят театром - создают его. Валерий Якунин возглавляет Камерный театр почти четверть века. Ключевые звенья своей творческой биографии он скромно называет «случайностями». Но так ли это?

- Валерий Иванович, я краем уха слышала, что вы называете себя любимым учеником Станиславского в третьем поколении...

- Судите сами, моим первым театральным учителем был редчайший педагог, замечательный актер Театра им.Ермоловой - Николай Петрович Баженов. А он в свою очередь был учеником Николая Павловича Хмелева, одного из любимых учеников Константина Сергеевича Станиславского. Так что шутки в моей шутке - малая толика.

- Раз уж мы начали с истоков, расскажите чуть подробнее, пожалуйста.

- Я рос обыкновенным мальчишкой в Москве на Преображенке. У папы был красивый баритон, при гостях он иной раз пел. И читал стихи. Но почему-то сплошь поэтов дореволюционных. Я очень любил его слушать. Поэтому в первый класс пришел с небольшим личным литературным багажом. Учителя это заметили и на всех контрольных уроках показушно вызывали меня к доске. Так, подражая отцу, начал я «выступать». Признаюсь, мне это нравилось - читать стихи у доски на уроках Родной речи. И еще была склонность к мистификации. Я придумывал разные увлекательные истории, пересказывал пацанам нашего двора художественные фильмы, которые якобы смотрел в кинотеатре «Орион». Воодушевленные моими рассказами, друзья тратили свой единственный воскресный рубль, что выдавали нам по выходным родители, и бежали эти фильмы смотреть. Кровный свой рубль тратили, а тех увлекательных историй, что сочинялись мной, в них не находили. За что я и бывал бит неоднократно. И не забывайте, это же - Преображенка, рядом Сокольники - район достаточно криминальный в 50-е годы прошлого столетия. Воскресный родительский рубль никак не соответствовал бурно растущим потребностям тринадцатилетних мальчишек. И во дворе стихийно возникла идея разбогатеть. Как? Угнать редкий в ту пору легковой автомобиль и продать его грузинам. Почему именно грузинам? До сих пор не знаю. Очевидно, в нашем представлении самыми зажиточными людьми той поры считались именно грузины. Я подошел к задаче весьма рационально - для начала решил обучиться вождению. С этой целью я явился в ближайший Дом пионеров и школьников Первомайского (бывшего Сталинского) района на площади Журавлева. Это был судьбоносный день. На мое счастье дверь кружка автолюбителей оказалась закрыта. Зато открытой была другая дверь - небольшого концертного зала, где шумно репетировала театральная студия. Я просочился, спрятался за колонной. И, видимо, увлекся этим фантастическим для меня зрелищем так, что через пару часов был обнаружен за одной из колонн кем-то из студийцев. Так я попал в знаменитую баженовскую студию. Отдельные ее выпускники стали впоследствии известными театральными деятелями. Например, Всеволод Шиловский - популярный режиссер кино и театра.

- И что же было дальше?

- А дальше была служба в Советской Армии на самом дальнем востоке, в бухте Святой Ольги. Собственно, первые шаги в организации театрального дела я начал именно там - создал СТЭМ (Солдатский театр эстрадных миниатюр). После армии поступил на Центральное Телевидение в отдел сатиры и юмора Главной редакции пропаганды. Числился помощником режиссера, то есть мальчиком на посылках. Сатира и юмор в ту пору были дистиллированными, поэтому в основном редакция производила информационно-пропагандистские материалы. Дальше я поступил в Московский государственный институт культуры на отделение, которое выпускало режиссеров народных театров. Не знаю, почему именно МГИК, может, просто испугался идти в вахтанговское театральное училище. Институт боролся тогда за право выпуска режиссеров для профессиональных театров. Кафедра была очень сильная. Но ... борьбой дело и ограничилось. Окончил вуз я с дипломом режиссера народного театра, который в профессиональной среде совершенно не котировался. Дипломы мы защищали в разных городах. Моя преддипломная практика протекала в Боровске под Калугой, там познакомился с калужским народным детским театром, сейчас это профессиональный ТЮЗ. Туда и попросился на защиту диплома. Это был спектакль «Зайка - почтальон» Георгия Фере. Спектакль понравился, судя по тому, что мне предложили остаться режиссером. И я попросил дать мне направление в прекраснейший русский город Калугу.

- Было бы понятнее, если бы вас, москвича, потянуло, скажем, на Сахалин - за романтикой. Но в Калугу...

- Вот и в институте мне долго не верили. В Москве оставалась мама-пенсионерка, было предложение работать на кафедре. Но я категорически не хотел оставаться в Москве. И четыре года с большим азартом ставил спектакли в народном театре. ТЮЗ стал моим родным домом. Здесь начались мои университеты. На практике познавал суть режиссерской профессии, оттуда, из тех лет, тянется моя бесконечная любовь к детскому театру. Квартиру мне не дали. Поселили в трапезной старой полуразрушенной церкви, вместе с огромными и злыми церковными крысами. Это были самые счастливые мои годы.

- Опять же, слышала, что именно вам, а не Марку Захарову, принадлежит право назвать себя первооткрывателем чилийского поэта Пабло Неруды.

- Вышло так, что спектакль «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты, чилийского разбойника, подло убитого в Калифорнии»» я поставил за семь лет до появления рок-оперы на сцене театра Ленком. В калужском народном театре я ставил не только детские спектакли, но и очень серьезные, «взрослые» вещи. Марку Анатольевичу специально написали инсценировку. А я наткнулся на кантату Пабло Неруды случайно в электричке. Мужик ел рыбу, вырывал листы из журнала «Иностранная литература» и вытирал ими руки. Потом он вышел, а мне читать было нечего. Я полистал останки журнала... Это был 1972 год, период активизации чилийской партии Народного единства. Чили, Альенде, революция - эти слова тогда звучали повсюду. И, понятно, что я стал жадно вчитываться в кантату Неруды. В электричке мне пришлось прочесть лишь отрывок, потому что мужик вырвал первые листы, так что я не знал ни названия, ни имени автора. Но в калужской библиотеке нашелся этот журнал, и я сразу же приступил к репетициям. Ставил без всякой инсценировки, по авторскому тексту. Помню, пришел оформлять заявку на спектакль в Комитет по культуре. Через две недели вызывает меня второй секретарь обкома партии по идеологии: «Что это вы собрались у нас ставить? Вот тут у вас в тексте написано: «Масло все дороже, не купишь молока, ни хлеба, ни одежи нет у бедняка». Вы на что намекаете?». «Это не у меня написано, а у чилийского коммуниста и поэта Пабло Неруды», говорю. «Неважно. Ставить-то собрались у нас!». Словом, дело затянулось. И пока мы готовили спектакль, Альенде погиб, «Народное единство» свергли, правительство сменилось. Премьера состоялась в момент, когда в Чили к власти уже пришел Пиночет, а в московском посольстве еще оставались альендевцы. О спектакле заговорили, публика приняла его «на ура». В «Советской культуре» появилась небольшая заметка, что и для меня, молодого режиссера, и для нашего народного театра оказалось судьбоносным. Заметку случайно (потом окажется, что таких «случайностей» в моей жизни будет много), прочел главный режиссер Горьковского областного драмтеатра Леонид Иванович Кареев. Мы были с ним знакомы, поскольку в МГИКе на нашем курсе он какое-то время преподавал мастерство актера. И ему, по его соображениям, нужен был в театр молодой режиссер, соратник. Он нашел меня и поинтересовался: не хочу ли я перейти в профессиональный театр.

- А вы?

- Естественно, хотел. Но калужский ТЮЗ только-только «встал на крыло», коллектив объединился, воодушевленный успехом и желанием работать дальше. В общем, я созвал всех на собрание и предложил решить мою судьбу. Сказали бы остаться, я бы остался. Но мои замечательные благородные артисты, после долгих дебатов, преодолев естественный коллективный эгоизм, все-таки решили меня отпустить. Решение это для них оказалось непростым, как и для меня... После первого моего спектакля по пьесе Ибрагимбекова «Похожий на льва» калужские тюзовцы телеграммой поздравили меня. В ответ я написал им: «Спасибо вам за телеграмму, за поздравленье и привет. Попал я в горьковскую драму и горше этой «драмы» нет».

- Почему же так пессимистично?

- В калужском ТЮЗе было некое братство, сообщество бескорыстных одержимых театром людей, своеобразная студия. А театр, на пять лет ставший моим пристанищем, являл собой классический образец провинциального театра, со всеми присущими ему «хворями». Люди театра о них знают. Так вот, я приехал в закрытый на ту пору Арзамас- 16. (Ныне - Саров, город Серафима Саровского). Именно там находился горьковский областной театр.

- В нем вы прослужили пять лет. Почему лишь пять?

- Сменилось руководство. А с новым директором у меня не сложились отношения. Типичная история: конфликт на почве репертуара перерос в личный конфликт. Я был молодым членом художественного совета, горячим и бескомпромиссным. И директор пошел на крайнюю меру: при очередном подписании трудового договора мне было объявлено о полной профнепригодности. Пилюлю слегка подсластили - предложили остаться в театре администратором. В общем-то, была такая банальная театральная коллизия - расправа с неугодным. Нормально. К искусству, к режиссуре это, понятно, отношения не имело. Однако, глубоко в подсознании испытывая некий комплекс «парвеню», «выскочки», будучи все еще неопытным в театральных интригах и откровенно наивным, я был готов остаться даже уборщиком, лишь бы не уходить из театра. Но моя мудрая первая жена настояла на том, чтобы мы вернулись в Москву.

- Чем вас встретила Москва?

- Признаться честно, я поначалу растерялся. Мне к тому моменту стукнуло тридцать пять, начинать что-то в столице было проблематично, к тому же слова о профнепригодности засели-таки в голове... Но, опять же случайно, обо мне вспомнили в Калуге. В то время в калужском областном драмтеатре главным режиссером был Роман Валентинович Соколов, ранее служивший в Малом театре. И ему тоже очень понадобился молодой режиссер. А завлитом у него, на мою удачу, работала моя же бывшая актриса из ТЮЗа Люба Слепова. Она и рекомендовала меня Роману Валентиновичу. Дальше - больше. Ведущая актриса областного театра, прима калужской сцены Татьяна Евдокимова для своего юбилейного бенефиса выбрала пьесу Эдуардо де Филиппо «Филумена Мартурано» и меня в качестве режиссера-постановщика. Как тут не поклониться «господину Случаю»? Прошло ведь пять лет! Но она помнила «Хоакина Мурьетту». Встреча с Соколовым состоялась, возможно, он счел сотрудничество со мной интересным. И я поставил «Филумену». Вернулся в обожаемый мною город, в театр, о котором и мечтать не смел, в театр с 200-летними традициями, восхитительными актерами! Это вновь окрылило меня. Но я тут же получил следующий, крайне важный и очень театральный, управленческий урок.

- Какой?

- «И под каждой маленькой крышей, как она ни слаба, - свое счастье, свои мыши, своя судьба», - писал Иосиф Уткин. В каждом театре - своя аура, свои взаимоотношения. Мир в коллективе весьма иллюзорен, скорее, он - исключение из правил. Искусству управлять театром учишься всю жизнь... Так вот, труппа в орденоносном калужском драматическом театре была на ту пору довольно большая. Отношения труппы с главным режиссером - как обычно - сложные. Возможно, «Филумена» труппе искренне понравилась, (или стала поводом к назревшей творческой фронде, не знаю). Но на сдаче спектакля актеры, кто-то искренне желая помочь новичку, кто-то имея свои застаревшие претензии к главному, устроили небольшую провокацию: вставали один за другим и подолгу говорили, что, вот, мол, наконец-то в театре появилось настоящее творчество, вот как надо работать с артистами, а допрежь у них все будто бы было не то и не так... Я, принимая все за чистую монету, пребывал в эйфории. Последним слово взял Роман Валентинович. У него была такая роскошная борода а-ля Немирович-Данченко, до середины груди. И мудростью, как впоследствии оказалось, реформатору он не уступал. Любовно оглаживая бороду, он спокойно обратился ко мне: «Что-то я, Валера, не пойму, чем ты так труппе не угодил?». Всеобщее замешательство и недоумение! Ведь говорили-то какой я весь из себя талантливый, замечательный и мастеровой. Поднялся слегка негодующий ропот.

- «Неужели (выдержав мхатовскую паузу, спокойно продолжал главный) после всего, здесь сказанного, я возьму этого режиссера к себе в театр? Да никогда в жизни»!

- И не взял?

- И не взял. Меня приютила моя героиня - Татьяна Евдокимова, и два месяца я жил в ее доме. Ходил на свой спектакль, кланялся, выслушивал очередные лестные слова в свой адрес, и совершенно не представлял, что я до сих пор делаю в Калуге, кто я, зачем и чего, собственно, жду. А время шло. Я регулярно наведывался в театр, читал приказы, распоряжения, распределение ролей на новые спектакли. Однажды, в очередной раз подойдя к доске приказов, читаю: приступить к работе над пьесой такой-то, автор такой-то, заняты артисты такие-то, режиссер-постановщик... Якунин. Пулей несусь к главному. Он мне, усмехаясь в бороду: «Да, забыл совсем, у тебя завтра репетиция - пьесу прочти». Я прочел. Ночь не спал. Пьеса - сла-а-а-а-бая! А куда деваться? Но какой ход! Вот это и была мудрейшая политика старого (а было ему всего-то чуть за сорок!) театрального волка, который меня многому научил.

- Так вы ее поставили?

- Конечно. Репетировал долго, мучительно, подробно. Понимая, что ничего не получается. Серенькая такая история про позднюю любовь в современной деревне. Никакого представления о деревне, о людях ее, я, конечно же, не имел. И был провал. Полный. Оглушительный. Не спасла и Татьяна Евдокимова, не без тайного умысла назначенная Соколовым мне в героини. Таким образом, главный продемонстрировал труппе, что назначенных молвой «гениев» нету, что бывают работы удачные и неудачные. Что не удается Жар-птицу регулярно «хватать за хвост» даже самому увертливому Ивану. И вот, когда на сдаче этого спектакля те же самые артисты, что неосторожно взахлеб расхваливали меня в прошлый раз, скромно отводили глаза в сторону (хоть и не хулили публично), но обескуражено помалкивали - вот тогда он взял меня на службу. И начался мой следующий замечательный этап. Пять лет работы в Калужском областном ордена «Трудового Красного Знамени» драматическом театре им. Луначарского.

- Больше вас «знаменем борьбы» не назначали?

- Много раз! Но метить на чье-то место я не собирался, мне это все было до глубокой фени. Купался в работе и не участвовал ни в каких течениях ни «за», ни «против», был сам по себе. У нас с Романом сложились замечательные «производственные» и человеческие отношения, хотя человек он был «многоэтажный» и непростой. Я работал себе и работал. Спектакли выпускал разные, иные, смею думать, удачные. Потому что и сейчас, спустя много лет, когда я приезжаю в Калугу, на улицах, бывает, останавливают незнакомые люди, моего уже возраста, и с удовольствием вспоминают отдельные постановки. Не скрою - приятно.

Дальше...? Время шло. И что-то я заскучал. На глаза попалось объявление о наборе на высшие режиссерские курсы в Москве. Поехал поступать. Прошел собеседование, какие-то полу-экзамены, все, вроде, нормально. И тут бумага из Министерства культуры: мол, извините, не подходите. Я на ту пору был беспартийным. К тому же мне только-только стукнуло сорок. А там возрастной ценз - до сорока! Ну и, конечно, диплом института культуры «аукался». И я решился на звонок.

- Кому?

- Из моих однокурсников в профессии режиссера драматического театра завяз я один. Остальные - кто где. А один из однокурсников курировал театральные школы и курсы повышения квалификации в Министерстве культуры СССР. Словом, большой был начальник. Звоню ему, рассказываю: так, мол, и так, не подхожу по трем пунктам. Он говорит: трубку не клади. И вызывает к себе в кабинет ответственного товарища. Диалог я услышал такой: «Что там у вас с режиссером Якуниным из Калуги?». «Он беспартийный, ему уже сорок исполнилось и дипломчик МГИКа, ну, сами понимаете, не тот». «Так и я тот же институт окончил, может, и мой «дипломчик» вас не устраивает?». «Бог с вами! Так вы тоже институт культуры окончили? А что, хороший институт»... Так же и с остальными пунктами уладилось в пять минут. Короче говоря, выяснилось, что оснований не принимать меня на курсы нет. Так несколько слов счастливо и главное - вовремя, замолвленные за меня однокурсником, позволили мне два года стажироваться в Театре им. Ермоловой у Валерия Фокина. Потом постановка «Юдифь с головой Олоферна» в московском областном ТЮЗе у замечательного режиссера - Владимира Салюка. Затем - постановка в Первом московском областном драматическом театре... А спустя год, на общем собрании коллектива театра, с перевесом при голосовании всего в 4 голоса(!) я был избран Главным режиссером. (В конце 80-х годов было такое поветрие - коллектив избирал себе руководителя, от главного инженера, до директора завода). Вот с тех пор я на этих «галерах».

Фотогалерея