Самара

Выпуск №5-115/2009, В России

Спектакль Самарского академического театра драмы «Полковник Птица» вошел в число номинантов «Золотой Маски». Постановка участвует в конкурсе сразу по трем номинациям: «Драма/ спектакль большой формы», «Драма/работа режиссера» (Вячеслав Гвоздков) и «Драма/женская роль» (Роза Хайруллина).

Для Самарского театра драмы это первое попадание в афишу «Золотой Маски», если не считать награды Веры Ершовой в номинации «За Честь и Достоинство» в 1996 году. В конкурсной программе дважды участвовал «СамАрт» и дважды увозил награды: в 1998-м художник Юрий Хариков получил «Маску» за оформление «Бумбараша» Адольфа Шапиро, пять лет спустя он же — за спектакль «Мамаша Кураж». Кроме того, в истории самарских «масок» есть и губернаторская: в 1998-м в номинации «За поддержку театрального искусства России» отметили Константина Титова.

До выдвижения на «Маску» была премьера — ее Самарская драма показывала в присутствии драматурга, болгарина Христо Бойчева. Театру тут не откажешь в смелости: автору предъявили переделанную в финале пьесу. По утверждению Вячеслава Гвоздкова, Бойчеву все равно понравилось.

Новый спектакль — своеобразная рифма к ташкентской постановке «Полета над гнездом кукушки», по которой до сих пор помнят Гвоздкова-режиссера. «Полковника Птицу» он репетировал года три — говорит, артисты долго искали «диагнозы» своих персонажей, играть сумасшедших непросто. Проект декорации Александра Орлова был готов уже два года назад. На единственную женскую роль пригласили Розу Хайруллину, известную за пределами города актрису «СамАрта». И — фантастика какая-то — композитором постановки стал Фаустас Латенас, не нуждающийся ни в каких представлениях соавтор Някрошюса, впервые попавший в провинциальный российский театр. Звезды и команда спектакля сложились так, что «Полковник» попал на «Золотую Маску».

Пьеса Бойчева была невероятно популярна несколько лет назад и шла в 30 странах. «Полковник Птица» — умная, многомерная, тонкая трагикомедия. По сюжету молодой доктор попадает в затерянный в горах монастырь, в котором умирают с голоду несколько сумасшедших, свихнувшихся на балканской войне. Во двор больницы по ошибке сбрасывают гуманитарную помощь с символикой ООН. Еда и военная форма спасают сумасшедших не только физически, но и душевно. Один из больных, русский полковник Фетисов, ведет пациентов в Страсбург, вступать в ООН.

Ставят пьесу по-разному. Кто-то видит в героях зашифрованные государства Восточной Европы (каждое — со своей фобией), кто-то — историю душ, поверивших в сказку и получивших «по вере». Гвоздков увидел социальную историю, своеобразный антипод сюжету Кена Кизи. Больные здесь устанавливают порядок в одном отдельно взятом обществе.

Главное событие спектакля состоит в благотворном влиянии армейской дисциплины на безумие. Была кучка зацикленных на своих «пунктиках» ненормальных: страдающая проститутка Пепа (Роза Хайруллина), ворующий что ни попадя Киро (Виталий Жигалин), сосредоточенный на свой импотенции Давуд (Георгий Кузубов), «маленький» Матей (Владимир Сухов), бессловесный Чаушеску Юрия Машкина (вклад театра в пьесу Бойчева) и просто глухой Хачо (Федор Степаненко), как-то затесавшийся в эту компанию. А получилась группа вполне сообразительных, занятых муштрой и ожиданием чуда людей. И все это — руками полковника Фетисова (Владимир Борисов). Русский поначалу предстает этакой бородой с благостными интонациями и кажется сошедшим с иконы. Затем появляется вполне бритым и сурово чеканящим каждое слово.

Фетисов у Гвоздкова становится главным героем, занимая докторское место. Режиссер сократил почти весь текст Доктора (в пьесе именно его реплики комментируют сюжет), оставив Олегу Белову пятачок немногословного наблюдателя. Свято место занимает Полковник. Но если Доктор — тот еще резонер, постоянно решающий, кто тут нормальнее — он или подопечные, то к Фетисову в этом смысле не подкопаешься. Он у Владимира Борисова кристально серьезен, полностью уверен в своей миссии и начисто лишен самоиронии (сумасшедший — что с него возьмешь). Из-за этого и вся история становится порой чересчур серьезной и даже нравоучительной.

Зато самоиронии хватает другим больным, особенно Пепе-Хайруллиной, глухому Хачо и клептоману Киро. Но быть бы сюжету банальной историей о том, как больные люди научились бегать в противогазах и голосовать шоколадками вместо бюллетеней, если бы не щемящая музыка Фаустаса Латенаса. В мелодиях гениального литовца столько боли и трагической жесткости, что в спектакле, задуманном как социальный анекдот, появляется метафизический объем. А сценография добавляет метафоричности: в момент падения груза ООН валится черная стена декорации, обнажая все до колосников, так что из зала видна горящая надпись «выход» над кулисной дверью. Так и играют до финала, на голой сцене. В конце концов, все спектакли ставятся о театре и его законах.

Это не единственный трюк, придуманный художником Александром Орловым. Государственную границу своей «сепаратной территории» больные будут изображать спинками кроватей, раскрашенными в черно-белую зебру. Когда на машине из таких же спинок сумасшедшие отправляются в Страсбург, становится несмешно. У Бойчева до последнего неясно, бред сумасшедшего перетек в рождественскую сказку или наоборот, и только финальная ремарка ставит все на свои места: герои спускаются в зал и просят милостыню. Изящное решение драматурга (и Страсбург достигнут, и все объяснимо) Гвоздков отмел, сделав ход «весомый и зримый». На стене крутится черно-белая хроника военных зверств, а больные рассматривают весь этот натурализм из проема все в той же стене. Честно сказать, трактовку финала я поняла только со слов режиссера: это сумасшедшие продолжают смотреть свой телевизор.

Что в сказке пациентам отказано, понятно и без объяснений. Поиграли — и ладно. Главное, терапия пошла на пользу. Остается надеяться, что в таком финальном рационализме не кроется режиссерский приговор театру. У Кена Кизи ведь тоже никто не вырвался за стену лечебницы. Но некоторые хотя бы попытались.

Фото с сайта Самарского театра драмы

Фотогалерея