"Слышен звон бубенцов издалека..."

Выпуск № 5-155 / 2013, Мастерская

В конце ноября в Санкт-Петербурге в Молодежном театре на Фонтанке проходил Всероссийский семинар молодых театральных критиков и журналистов под руководством Н.Д.Старосельской.

Предлагаем вашему вниманию статьи участников семинара об увиденных спектаклях.

«Слышен звон бубенцов издалека...»

Можно долго спорить о необходимости соотнесения того или иного художественного высказывания с так называемым «культурным мифом» - находя переклички, говорить часто о заимствовании и копировании, а не обнаруживая оных - упрекать создателей в излишней самонадеянности.

Конечно же, «Дни Турбиных» в театральном мире - миф (ну кто ж, к примеру, не читал Анатолия Смелянского или Марианну Строеву, и благодаря им не создавал в своем воображении тот МХАТовский спектакль 1926 года?!). Миф - и сам автор, Михаил Афанасьевич Булгаков. Здесь спору нет!

Молодежный театр на Фонтанке и режиссер Семен Спивак не пытаются никого «переиграть». У них свой спектакль, своя история о людях, волей судеб оказавшихся в ситуации безвременья, когда, как писала В.Д. Пришвина, «слово «дом», в смысле личного человеческого общения, заменилось словом «жилплощадь»... Двенадцать лет он идет на сцене, и сам мало-помалу становится легендой.

Что это за дом Турбиных, стены которого, как и кремовые шторы, укрывают от ужасов гражданской войны? Кто этот Алексей Турбин, полный достоинства настоящий русский офицер? Какой должна быть Елена Васильевна, чтобы ее невозможно было не любить?..

Попадая к Турбиным Семена Спивака, понимаешь, что эти вопросы отпадают сами собой. Вот этот дом, крохотная (в сравнении с «внешним» миром) комната, зажатая тисками массивных металлических лестниц (художник-постановщик Март Китаев). Раздаются бесконечные звонки в дверь - сюда невозможно не приходить! Вот стол, на котором в столь трудное время есть лишь черный хлеб, сельдь и скромный салат. Но фамильное серебро не припрятано, не продано, свято хранятся семейные традиции!

Есть в этом спектакле пронзительная, пожалуй, лучшая сцена, в которой сконцентрировано все, угадывается каждая судьба. Собравшись за столом, герои поют негромкий романс. Удивительно мудрая, спокойная и бесконечно уставшая Елена (Екатерина Унтилова) - душа этого дома. Уже позорно бежал Тальберг (Петр Журавлев), с ним все кончено, потому что такое предательство (не личное, глобальное!) простить невозможно. Эта Елена такая, что ни о какой интрижке с Шервинским и речи быть не может. Шервинский (Евгений Дятлов) сам еще того не до конца осознавая, может быть, впервые в жизни полюбил по-настоящему, взахлеб. И она не сможет не ответить на его чувства.

Сергей Барковский поражает внутренним, глубинным проживанием - нет, не роли! - жизни Алексея Турбина! Он начинает петь вместе со всеми, улыбаясь сестре, иронизируя над братом (не чужда-таки Николке (Владимиру Маслакову) русская лень!) Замечает, как хорошо у них в доме кузену Лариосику (Александру Куликову): он романса не знает, но с восхищением и восторгом ловит каждое слово. Вот рядом два надежных товарища - предельно сдержанный Студзинский (Роман Нечаев) и бравурный Мышлаевский (Валерий Кухарешин). Но вдруг Алексей замолкает, опускает голову и уходит в себя. По белеющим костяшкам его сомкнутых пальцев понимаешь, как мучительно, до физической боли он переживает все, что происходит с Россией. И уже точно знаешь, что этот полковник Турбин позже, в гимназии, распустив дивизион, не сможет уйти, своей жизнью отвечая за гибель Империи.

И в финале, без Алексея, дом будет уже не тот. И петь без него будет уже невозможно. И раздавшийся последним аккордом звонок в дверь не станет добрым знаком. Придут иные времена, в кои бубенцы уже будут не слышны.

«...а вокруг расстелился широко белым саваном искристый снег»...

Елена Попова

Уфа

«Три сестры»: гимн стрелочнику

Когда я встречаюсь с чем-то подлинно талантливым, то некоторое время пребываю в подавленном состоянии. Видимо, потому, что истинный талант - нечто, подключенное к Абсолюту, и ты начинаешь себя сопоставлять не с живым человеком, носителем таланта, а как раз с Абсолютом. Осознаешь невозможность подняться до этих высот, твоя гордыня бунтует, пока не уступит место смирению, и тогда мысленно преклоняешь колена перед чем-то запредельным, чему и названия нет. Так я чувствовал себя, например, у стен величественного католического храма Нотр-Дам в Страсбурге, а еще - глядя на «Джиневру де Бенчи» Леонардо да Винчи, или - на Валааме, на Байкале... Сходные чувства я испытал и после спектакля Молодежного театра на Фонтанке «Три сестры» в постановке Семена Спивака (и, судя по всему, не я один). И это при том, что в жизни Спивак - человек скромный до застенчивости и титаном не выглядит.

Раньше мне казалось, что «Три сестры» - пьеса малособытийная, в которой люди много говорят, но ничего не делают, и единственное реальное событие - это финальная дуэль Соленого и Тузенбаха, которая к тому же происходит где-то за сценой. Но Семену Спиваку удалось создать иллюзию, что пьеса насыщена событиями, или, точнее говоря, вывести на сцену события, которыми она подспудно заряжена. Этот спектакль - как поезд самой жизни, несущийся по рельсам, не отсюда ли - «железнодорожная» сценография и фигура стрелочника, который появляется перед наступлением очередного судьбоносного для семьи Прозоровых события, например, перед приездом батарейного командира Вершинина или уходом военных из города. Получается, этот стрелочник - совсем не эпизодическая фигура, а напротив, важнейший персонаж, ангел в униформе, управляющий судьбами героев. Тут же возникает вопрос: а кто проложил рельсы, по которым бежит поезд жизни, кто велит переводить стрелку, пуская жизнь по другому пути - случай? Судьба? Сам человек? Бог? Может быть, это и есть главная мысль и драматурга, и режиссера - заставить нас задуматься о том, кто или что руководит поступками людей в условиях обозримой конечности самой жизни. Кто этот «стрелочник» и кто - «машинист» паровоза? Можно ли соскочить с этого поезда или ты - пассажир, пойманный в ловушку своего купе, и изначально не способен повлиять ни на скорость движения, ни на маршрут? Как любое хорошее произведение, спектакль получился о времени и о том, как Бог и Судьба манифестируют себя в жизни людей, в данном случае - одной, не самой счастливой, семьи и тех, кто с ней соприкасается.

Таково режиссерское кредо Семена Спивака: «Спектакль - это цепочка событий. Чем больше событий, тем лучше». Спивак цитирует слова своего учителя Георгия Товстоногова о том, что событие - это совместное бытие, обстоятельства, которыми на сцене живут все. В случае творческой удачи происходит еще и «диффузия» чувств на сцене и в зрительном зале, тогда зритель пребывает в со-бытии с актерами.

Спектакль «Три сестры» так поставлен, что событием в нем является появление каждого нового персонажа пьесы. Поскольку на сцене постоянно что-то происходит, четырехчасовой спектакль смотрится на одном дыхании, а чтобы дать нервам зрителей разрядку, постановщик делает вкрапления смешных сцен («В «Трех сестрах» много абсолютного юмора», - считает Спивак), например, когда Ирина завязывает шнурки Тузенбаху или когда Тузенбах состязается с Соленым, кто кого перепьет. Ничего этого в пьесе не прописано, но - «мне нравится делать ненаписанные сцены», говорит Спивак. Главное, что эти сцены не только не противоречат логике событий, но и подчеркивают ее.

В «Трех сестрах» режиссеру вместе с актерами удалось раскрыть для меня новые смыслы и помочь мне понять вещи, которые раньше в этой драме от меня ускользали. Например, я впервые понял, почему Соленый (Роман Нечаев) говорит странную и зловещую фразу: «Если бы этот ребенок был мой, то я изжарил бы его на сковородке и съел». Казалось бы, слишком черный юмор даже для Чехова, но он оправдан поведением Наташи (Регина Щукина), которая просто невыносима в ее навязчивой демонстрации окружающим материнских чувств к Бобику, которых на самом деле нет. Бобик - ее способ самоутверждения, больше биологический, чем социально-нравственный. Она словно подчеркивает свое превосходство над сестрами Прозоровыми - вы, мол, даже ребенка родить не способны, а держите меня за простушку, зеленый пояс, видите ли, к платью не подходит. Соленый, таким образом, не только вступается за сестер Прозоровых, пусть и неуклюже, но и предрекает этой фразой серую будущность Бобику, ибо какого человека может воспитать такая женщина, не женщина даже - самка? Только такого же примитивного, как она сама. Да и человек ли вообще - этот ребенок с собачьим прозвищем? Наташа словно завела себе домашнее животное и теперь вполне притворно, напоказ, с ним сюсюкается, а сердце и мысли ее (да и тело) - с начальником мужа Протопоповым. Похоже, этот Бобик - от Протопопова. Поэтому злая реплика Соленого - она про то, что таким людям, как Наташа, не стоит и размножаться, ибо плодить духовную нищету - своего рода преступление против человечества.

Роман Нечаев - лучший Соленый из тех, что я видел до сих пор. Часто эта роль остается смазанной, невнятной, и эти «цып-цып-цып» говорят впроброс, без понятия. Нечаев и Спивак «зацепились» за самохарактеристику Соленого, который сравнивает себя с Лермонтовым. Он и в спектакле - благородный, тонко чувствующий человек, мятежный, ранимый, страдающий от непризнанности и невнимания к себе, в душе он очень нежный и заботливый, что проявляется в его отношении к Ирине. И даже эти абсурдные, казалось бы, «цып-цып-цып» у Нечаева-Соленого приобрели многозначность нравственного резюме: все вижу, все понимаю, жалею вас, люди. В спектакле я больше сочувствовал Соленому, чем Тузенбаху, меня тоже возмущало - почему барону можно находиться рядом с Ириной, а ему нельзя? У меня, кстати, осталось полное ощущение, что не Соленый - зачинщик дуэли, что убил он барона «в порядке вынужденной самообороны», об этом говорит и Чехов словами Чебутыкина: «...Вышло так в конце концов, что Соленый обязан был вызвать его на дуэль».

И все-таки Ирина предпочла Тузенбаха. Может быть потому, что он - барон, что для девушки из хорошей семьи важно, к тому же он всегда рядом? В спектакле дан замечательный символ этого предпочтения: Соленый заботливо приносит Ирине (Анна Геллер) чаю, а она тут же передает чашку барону (Александр Строев), который поет и играет на гитаре. Она словно «примеряется» к барону, который ее любит, моделирует потенциальную семью с ним. Но барон - некрасив, Ирина же - эстетка, поэтому предпочтение ее какое-то вынужденное - сердцу не прикажешь, хоть и выбор невелик. Ее сердце и мысли - в Москве, там же, наверное, и ее идеальная любовь, а брак с бароном привязал бы ее к месту, откуда так хочется уехать.

Пронзительная сцена прощания Ирины и Тузенбаха перед дуэлью многое объясняет. До меня впервые дошло, что для барона эта дуэль - самоубийство из-за безответной любви. Он был бы счастлив отказаться от дуэли, если бы Ирина оставила ему хоть малейшую надежду, но она, как назло, честна с ним: женой буду, а «любви нет, что же делать». Сцена так выстроена и сыграна, что не остается сомнений: Ирина догадывается, что барон идет на дуэль и что его могут убить. Ей ничего не стоило удержать барона одним ласковым словом, но она этого не делает («Тузенбах: Скажи мне что-нибудь. - Ирина: Что? Что сказать? Что?»). Пожалуй, Ирина - гений интуиции и расчета: с бароном ей «светит» кирпичный завод, возможно, пожизненно, а без барона Москва еще возможна. Она отпускает барона на дуэль, зная, что с большой вероятностью - больше 50 процентов! - может освободиться от слова, данного ему, от навязанного ей старшей сестрой союза, которого не может принять сердцем. Как она воспринимает известие о смерти Тузенбаха? «Я знала, я знала...». И - мгновенное раскаяние с наложением вериг: «Завтра я поеду одна, буду учить в школе и всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна». Хочется сказать: нет, с телеграфом не получилось, и с учительством тоже не выйдет.

Раньше я не понимал, почему Маша влюбилась в Вершинина - в иных постановках, которые я видел, это происходило как-то вдруг, ни с того ни с сего. В спектакле Спивака этот момент акцентирован: Маша (Светлана Строгова) собирается уходить домой, но тут впервые появляется Вершинин (Валерий Кухарешин), и после его монолога о предчувствии прекрасной жизни она неожиданно остается завтракать. Да, немолодой подполковник зацепил ее своими словами: ей показалось, что он - мужчина, что он умен и романтичен, он так контрастирует с ее утомительно предсказуемым, хотя и добрым, мужем, он - ее связь с вожделенной Москвой и - как знать - может быть, он возьмет ее туда с собой... Уже потом выяснится, что Вершинин смел только на словах, что он зависим от своей больной жены и вообще несвободен, но - поздно: зерно любви пало на истомившуюся в ожидании ее почву. Пронзительная сцена в финале: Маша ложится в большой плетеный чемодан - увези меня! Но Вершинин на безумства не способен.

Беда умных и красивых женщин, которым повезло иметь сильного, доброго, авторитетного отца, - им потом трудно найти себе достойную пару.
Вот и в финале пьесы отчетливо понимаешь, что рядом с сестрами не осталось ни одного настоящего мужчины, даже верный доктор Чебутыкин (Сергей Барковский) - то ли засыпает беспробудным сном, то ли вовсе умирает, во всяком случае, выпускает из ослабевшей руки неразлучную с ним газету, и та падает на землю, кружась, как последний лист с засохшего дерева». «Они уходят от нас... мы остаемся одни, чтобы начать нашу жизнь снова», - говорит Маша. А зачем жить? Чтобы дождаться того времени, когда станет ясно, «для чего все эти страдания», отвечает Ирина. Чтобы понять, куда идет поезд жизни, кто проложил рельсы и составил расписание движения. Чтобы понять, что есть счастье.

«Сверхзадача - это представление о счастье: представление актера, режиссера, персонажей», - цитирует своего учителя Товстоногова Семен Спивак. Спектакль так построен, что можно долго рассуждать, в чем счастье каждого из героев «Трех сестер», говорить о прекрасных актерских работах. Но для этого не хватило бы и половины журнала. Уверен, что этот спектакль каждый раз способен дарить новые открытия. Поэтому пока хочется просто поблагодарить Молодежный театр на Фонтанке за возможность прекрасного со-бытия с ним.

Сергей ГОГИН

Ульяновск

Вечная любовь: от трагедии до комедии

«Отелло», на мой взгляд, самый романтичный из виденных мной в театре на Фонтанке, спектакль Семена Спивака. Созданный молодой командой актеров и режиссера Алексея Утеганова, под руководством С.Я.Спивака, он отражает юношеское отношение к любви. Герои сделали ставку на любовь, поверив в вечное счастье, и проиграли. Обманут Брабанцио, любивший кроткую и нежную дочь, обманут Яго любимой женой Эмилией, обманулся Отелло. Их мир (сценография Натальи Дмитриевой) изначально ущербен: есть вода в бочке и в шумящем море, есть воздух в пении голосов и ветра, есть огонь в свечах и на маяке. Но нет стихии, являющейся опорой, нет земли. Деревянный помост - то ли пристань, то ли плаха - держится на сваях, напоминая о призрачной Венеции и острове любви Кипре. Жители этого мира, одетые в кожу и шерсть, все разногласия решают дракой. Любовь - чувство, которое возвышает их над грубой действительностью, но одновременно и делает уязвимыми. Поэтична и красива сцена, когда Отелло ведет Дездемону на пылающий огнями маяк и, словно раздвигая руками горизонт, показывает родную Африку, раскрывая возлюбленной всего себя. В этом трагедия Отелло и трагическая вина Дездемоны. В их мире любовь, поэзия, сострадание - непозволительная роскошь, ведущая к смерти. Вот почему Отелло (Роман Агеев), сильный и умный воин, так легко верит словам о неверности жены. А чем сильнее любовь, тем сильнее и ненависть в глубине души. На секунду прислушавшись к словам Яго, Отелло выпустил своих демонов, и они встали за его спиной как три черные обезьяны, терзая и вовлекая его в свой безумный танец (балетмейстер Сергей Грицай). Дездемона в исполнении Эмилии Спивак - хрупкая девушка, которая с юношеским максимализмом идет за возлюбленным на край света. Бесстрашно бросается она к ослепленному ревностью мужу, натыкаясь на его смертоносный меч, и до последнего вздоха не верит в то, что их счастье не вечно. И Отелло спокойно и умиротворенно отправляет себя по пылающей огнями дороге в смерть, тем самым доказывая правоту своей Дездемоны и торжество их вечной любви. Он победил своих демонов. И на поклоне Роман Агеев танцует с ними, не подчиняясь, а солируя.

Но в этом спектакле есть еще один трагический герой - Яго, которого Роман Нечаев играет вовсе не завистливым и тщеславным злодеем, а истерзанным любовью человеком. «Я ненавижу мавра...» - это первые слова не коварного плана, а исповеди, в которой Яго молит об исцелении, и не получает ответа. Его сжигает ревность, ведь любовь его жены Эмилии (Анна Геллер) по-венециански лукава и по-современному свободна. Отношения этой пары в поисках примирения, в бесконечной любовной вражде, так понятны и близки зрителю, так по-человечески несчастны. Яго мстит Отелло как сопернику той же монетой. Изливая в словах свою обиду на жену, он будит в Отелло то же чувство, круговорот интриги затягивает его самого все глубже во тьму и приводит к трагическому финалу. Яго ужасается содеянному, но убивает Эмилию скорее не из страха перед разоблачением, а из желания утвердить свое право на бессмертную любовь. Мир содрогнулся, и на солнечном Кипре начинает идти снег, осыпая бледное лицо Яго, обрекшего себя на вечное несчастье.

О любви зрелой и не менее вечной, идет речь в другом спектакле Семена Спивака. В «Семье Сориано» по пьесе Эдуардо де Филиппо смешная и трогательная история о том, как можно воспитать в мужчине семейные чувства, вырастает в поэтический гимн женщине. Художник-постановщик Николай Слободяник задает этой итальянской комедии мировой масштаб. Герои не раз повторяют, что действие происходит в Неаполе, но за их спиной огромной махиной высится римский Колизей, мило повторенный в рамочке на стене. Костюмы в стиле 50-х (художник Мария Лукка) уточняют время написания пьесы, протягивая ее сюжет через века. Были, есть и будут сильные женщины, способные глубоко любить и самоотверженно ждать, как Филумена Натальи Сурковой. И любят они привлекательных, избалованных вниманием, безответственных мужчин вроде Доменико Сориано, которого так обаятельно и солнечно играет Сергей Барковский. Но с ее уходом уютный карточный домик его жизни рассыпается, оставив Доменико одиноким, потерянным и неожиданно повзрослевшим. И когда все скандалы и разоблачения приведут героев к счастливому завершению - свадьбе - мы увидим, как беззвучно и горько может рыдать «никогда не плачущая» сильная женщина и как необходимо ей слышать слова поддержки от мужчины. Режиссер закольцовывает историю, открывая нам секрет, который так и не выяснил дон Доменико: кто же из троих, таких разных и таких замечательных парней (Владимир Брик, Артур Литвинов, Юрий Сташин), его настоящий сын. Риккардо (Артур Литвинов), красавчик и модник, шепчет «Господи Иисусе!» с незабываемой интонацией отца и повторит его путь. И вот уже служанка-хохотушка Лючия (Наталия Третьякова) с округлившимся животиком ждет нового дона Сориано на фоне вечного города. Финальный аккорд спектакля звучит гимном семье, когда арена битв и страстей Колизей медленно опускается позади взмывающей счастливой женщины-матери.

Анастасия ДУДОЛАДОВА

Нижний Новгород

Дети есть дети

«Семья Сориано, или Итальянская комедия» по пьесе Эдуардо де Филиппо в Молодежном театре на Фонтанке под руководством Семена Спивака необычайно трогательный и жизненный спектакль.

Великолепный неаполитанец Доменико (С.Барковский) и простая, наша (что-то есть в ней от русской «некрасовской» женщины) Филумена (Н.Суркова) на протяжении всего спектакля ругаются, спорят, доказывают что-то друг другу, уходят и возвращаются...

Возвращаются под крышу «карточного» домика, в котором даже нет фотографий, а есть лишь пустые рамки на стенах. И лишь огромное изображение Колизея, на фоне которого, собственно, и разворачивается семейная баталия, говорит нам о том, как жили супруги эти 25 лет.

25 лучших лет отдала Филумена Доменико, а он нашел молоденькую девушку и хочет выставить свою то ли жену, то ли любовницу, то ли служанку за дверь. Ну уж нет! Филумена не сдается!

И тут на фоне развивающихся событий невольно возвращаешься к оформлению дома Сориано: все убранство это карточные рубашки. Что же это? Карточная игра, главный козырь которой в руках Филумены, или любимые, долгожданные дети...

Дети - смысл жизни, ради них и ради любви стоит жить. И дом - не арена для битв . Это тепло и уют, это круглый стол и абажур, это крыша, которая словно птица счастья в какой-то момент пытается обнять семью своими крыльями. Именно этого ждала Филумена все эти 25 лет. И именно к этому выводу придет Доменико под скрип и шатание «семейного благополучия».

И вот уже венчание, и ты веришь: все семейные перепалки и взаимные упреки уже пройденный этап, но нет все повторяется. Опять беременная служанка и сто лир...

И опять не все. Символично и трогательно задник с изображением Колизея медленно сползает, а беременная служанка как бы возносится в небо, останавливая стуком зарождающейся жизни извечный спор между мужчиной и женщиной. Дети есть дети.

Семен Спивак дарит невероятное ощущение тепла и доброты. Именно семейного тепла и семейной доброты. И это чувствуется не только в его спектаклях. Абсолютно все говорит здесь о том, что этот театр является домом для большой и дружной семьи. Домом, на стенах которого всегда будут висеть фотографии.

Ольга Кербицкова

Саранск

«Ад опустел. Все демоны здесь...»

«Забудьте, что это Шекспир!» - призывал актеров Питер Брук, увлеченный великим драматургом. Предположу, что в Санкт-Петербургском Молодежном театре на Фонтанке наверняка внимательно прорабатывали «Две лекции» этого англичанина, режиссера-философа. Они могут объяснить успех уже достаточно давно, с 2003 года идущего у них нетипичного «Отелло» в постановке Семена Спивака (режиссер Алексей Утеганов).

Нет шекспировской приподнятости, градуса декламационного строя, задаваемого стихом в переводе Бориса Пастернака. Нет и словесного пробрасывания «как в жизни», нивелирующего, а то и разрушающего смысловой ресурс пьесы. Есть жесткий слог мира страстей человеческих, порой грубых, прямолинейных и неизощренных - как и сам мозг венецианского мавра. Нет и редукционизма - шекспировские идеи не равны политическим лозунгам и не сужены до быта. Скорее, снижен высокий штиль трагедии. При этом диалектика вечного текста сохранена, провоцирует наши вопросы и поиск ответов. В сценографии Натальи Дмитриевой грубая палуба, деревянный трап, спущенный в зрительный зал, бочонки, разбитая люстра, маяк, костры - мир, далекий от фресок венецианских палаццо и дворца дожей. Первородный, экспрессивный ритм выбивают шаги не только Отелло, но культурных венецианцев. Берберская и марокканская тоска восточных струнных инструментов, барабанов и бубнов предвещает трагедию человека иной расы, религии, культуры и обычаев. Намеренно снижен и облик героев в костюмах Екатерины Шапкайц.

Отелло в исполнении Романа Агеева - брутальный человек, не умеющий плести венецианские кружева интриг. А Дездемона Эмилии Спивак вряд ли воительница и дочь сенатора. Ее невероятно радует и забавляет та власть над мужем, которой она обладает: хрупкая девушка управляет полководцем, которого боятся в Турции и во всех южных морях. Она беззащитна и наивна как ребенок. Именно этой доверчивостью и простотой влюбленные выделяются на общем фоне итальянского коварства. Оно характерно для Эмилии - хитрой и вместе с тем несчастной, разрывающейся между любовным зовом, желанием занять свое место под итальянским или кипрским солнцем и ее мужем Яго. Трагедия последних ничуть не меньше. Они объемны и многозначны настолько, что возникают сомнения, догадки, каких раньше не было, складываются новые любовные треугольники. Предположения о связи мавра с Эмилией, блистательно сыгранной Анной Геллер, ее скрытая тяга к нему, может статься, главная причина мщения Яго. На это есть глухие намеки в тексте, на них никто не обращал внимания раньше.

Искупление грехов возможно только через страдание. И страдают все, кроме легко и радостно живущего Кассио (Андрей Кузнецов). Баловень судьбы не прикладывает ни к чему усилий: карьера сама собой складывается, влюбленная Бьянка (Наталья Паллин) прощает ему ложь и равнодушие. Именно за эту легкость бытия и ненавидит его Яго.

Символической магистралью спектакля может стать огненная дорога, изображенная на обложке программки и выложенная из костров на сцене. Она как путь мучений и испытаний души. Роман Агеев проводит своего Отелло через этот ад, честно, шаг за шагом. Первый надлом в душе мавра - слова отца Дездемоны о том, что дочь обманет и мужа; затем случится история с платком, который, к слову, остается лишь символом: все сходят из-за него с ума, а он валяется на полу никому не нужным.

Любовь Отелло и Дездемоны не подвергается сомнению у зрителей: их сцены полны нежности, трогательности, и тем страшнее смотреть на заблуждение полководца. А Дездемона до последнего остается верной и преданной, понимает и принимает неизбежность смерти в красном праздничном платье, которое маячит словно пламя на тех кострах. Вокруг них они бродили еще недавно счастливыми. Она готова: с нежностью и болью Отелло душит ее в объятиях и бережно укладывает спать навечно.

Достигнута правда физических движений и интеллектуальных посылов: муки недоверия на лице Отелло и без грима кричат: «Черен я!». Когда он ускользает из объятий Дездемоны, с ужасом ощущаешь почти физическую боль обоих. Он сам вызывает своих демонов ревности: три темные фигуры, следующие за ним по пятам, под зурну танцуют катастрофу души героя.

Ведет своего Яго тем же страшным путем и Роман Нечаев, не меньший ревнивец, чем Отелло. К тому же его пожирает зависть к победам и успехам полководца. Извивы злого ума Яго приводят к гибели, прежде всего, его самого. Мертв его заклятый враг: демоны поднимают и переворачивают тело страдающего Отелло как распятого Христа. А Яго остается жить, чтобы нести ужасный крест своего бытия. Отелло - распят, Яго - припорошен снегом, который бывает на Кипре только иногда и высоко в горах. В этом аду есть как огненные круги, так и ледяные.

Тяжелый спектакль «Отелло» Семена Спивака и Алексея Утеганова для тех, кто готов чуть шагнуть дорогой в ад. Это всегда мучительно. А вызывать своих демонов - опасно.

Светлана Колесникова

Краснодар

В поисках души

«Идиот. 2012» по роману Ф. М. Достоевского - особый спектакль в репертуаре Молодежного театра на Фонтанке, потому что Семен Спивак поставил его не с артистами театра, а со своими студентами, которые учатся «без отрыва от театра», то есть на курсе целевого набора. Обучение целевых курсов своеобразное, хотя достаточно часто практикуемое. Эти молодые ребята уже в театре делают свои первые профессиональные шаги, там же мечтают остаться и после выпуска, чтобы продолжить свой творческий путь. Такое обучение при театре имеет свои плюсы, исключительные условия, обстоятельства. Одно из таких особых обстоятельств - показ дипломного спектакля на профессиональной сцене, а не в Учебном театре на Моховой. Привилегия ли это? Будет ли зритель, пришедший в театр, «делать поправку» на то, что перед ним еще студенты? Поставить такой спектакль в репертуар наряду с профессиональными - риск для театра и вынос студенческого творчества на своеобразный «суд», где трудно предсказать, будет ли оно «оправдано», сумеют ли студенты «взять» своим спектаклем зал? Такой шаг режиссера и педагога Спивака можно назвать некой игрой, в которой он устраивает своим студентам серьезнейшее испытание профессиональной сценой. И если играть в такие игры - так по крупному: и мастер берет для дипломного спектакля материал, с которым молодым людям уж точно будет не просто справиться, но и вырасти они в нем могут значительно - это роман Ф.М.Достоевского «Идиот». В названии спектакля помимо авторской части появляется дата «2012», формально обозначающая год постановки спектакля, неформально - особое, сегодняшнее прочтение материала молодыми артистами.

Режиссер «вводит» зрителя в глубокий и сложный мир Достоевского и в свой уже актуализированный цифровым дополнением к названию спектакль через легко прочитываемые современные акценты - запрограммированное общество, механизированное сознание, технику, электронику, без которой уже, кажется, так сложно представить сегодняшнюю жизнь. На сцене стоит большая черная ширма, на которую проецируется надкусанная груша (ироничная отсылка к «Аррle»), слышен звук включаемого компьютера. Зритель видит загрузку компьютера, а потом игру, тип которой наш юзер определил бы как «бродилка-стрелялка», где схематичный персонаж без разбору расстреливает «людей» (скорее, это запрограммированное визуальное подобие человека, у которого только одно желание - всех убить и перейти на следующий уровень).

Спиной к зрителю стоит князь Мышкин, наблюдающий за этой игрой. Сквозь звуки автоматной очереди слышатся тихие светлые голоса. Ширма раздвигается, с трудом, не с первого раза, и в появившемся проеме видны люди в белых одеждах с песней «Пробудись, душа!», словно церковный хор. И эта душа вместе с молодыми актерами поистине выходит на сцену, давая понять, что в театре, как и в жизни, важны чувства, эмоции, страсти, их бурленье, кипение, которое так присуще героям Достоевского и которое так редко встречается в нашем циничном 2012-ом. Театр открыл свою душу, светлой песней разбудил ее и у зрителя - так началась сценическая история, в которой зрителю предстоит влиться в диалог душ персонажей Достоевского.

Князь Мышкин (Анатолий Друзенко) едет в поезде в компании с нервно-оживленным Рогожиным и шутовствующим Лебедевым. Князь тих, почти незаметен. Таким он будет большую часть спектакля, ведь ему в новинку это общество, эти перипетии, страсти, как и компьютерные игры, поэтому он выбирает позицию наблюдателя.

Зрителю предстоит увидеть один день из жизни князя Мышкина, а значит его первое знакомство со страной, с жителями города, с их жизнью. Сцены в поезде, у генерала Епанчина, с генеральшей и ее дочерьми проходят быстро, почти впроброс. Первое действие - знакомство зрителя с персонажами, ввод в курс дела. И только в конце его мы получаем завязку - появление у Иволгиных Настасьи Филипповны.

Спектакль поставлен лишь по первой части романа Достоевского, в которой главная линия подчинена метаниям души Настасьи Филипповны. Подобным путем пошел несколько лет назад в своей мастерской со студентами (ныне актерами театра «Мастерская») Григорий Козлов. Ход, с которым хочется согласиться. Студентам действительно трудно охватить весь роман целиком, им непросто воплотить персонажей Достоевского с их сложнейшей психологией, душевными взлетами и падениями.

Актеры проживают переполненные страданием жизни своих героев так, как чувствуют их сейчас, оказавшись в данных обстоятельствах, в конкретной ситуации. И Спивак позволяет им это. Если молодой актрисе Анастасии Тюниной это необходимо, если она в силу своего возраста и опыта так чувствует, пусть ее Настасья Филипповна проливает на именинах так много слез. А гордая Аглая (Алина Гуменюк) пусть показывает свои слезы Гане, если ей действительно обидно, что он так поступил с ней. И если самые сильные женщины в спектакле Спивака так ранимы, то мужчины крепки, как никогда. Как внешне сдержанно и спокойно Парфен Рогожин (Юрий Николаенко) стоит на коленях перед Настасьей Филипповной в доме у Иволгиных, когда та, стоя на столе, ногой пинает пачку денег ему прямо в лицо. Как с виду тихо и спокойно, однако с тяжелым взглядом из-под бровей, он наблюдает за метаниями своей любимой женщины от него к Мышкину в сцене на именинах. И то же тяжелое спокойствие в его взгляде, когда выясняется, что князь получает большое наследство и все «преданные» и «верные» слуги Рогожина бросаются к Мышкину. Эта мизансцена замечательно выстроена: Парфен один сидит справа, даже не шелохнувшись, не моргнув, а все другие столпились слева, у нового богача. Рогожин терпелив и настойчив, потому таким спокойным тихим голосом говорит: «Что ж, подождем». Он ждет, как еще могут развернуться события, ведь он-то знает переменчивость Настасьи Филипповны. Он любит эту женщину любовью безрассудной, бешеной, и эта любовь дает ему силы терпеть и ждать.

Такой же стальной закалки Лебедев (Денис Ворошилов), который еще с первой встречи с Рогожиным понимает, как с ним себя вести. И ради денег, которые нужны ему от Парфена, он готов «получать по шапке» еще при знакомстве в поезде. А у Настасьи Филипповны он появляется уже с огромным синяком под глазом, который, понятное дело, он получил от того же Рогожина.

Как искренне и явно ненавидит Настасью Филипповну Ганя (Константин Елисеев). Одно ее появление заставляет Ганю яростно трястись от ненависти к ней, а история на именинах с брошенными в огонь деньгами - проверка Гани на корысть - до такой степени терзает его, что он, обессиленный, падает в обморок.

Эти всеобщие душевные терзания, у кого - от безумной любви, у кого - от корысти и цинизма, от зависти, от ревности - все воплощены в персонажах «Идиота. 2012» и завязаны в единый узел во втором действии спектакля - в доме Настасьи Филипповны. Горящие глаза, горячие сердца - полный отказ от разума, поток бессознательного, воплощение страсти, безумства, грехопадения. И уже не камин в комнате у именинницы - адская топка (в сцене сжигания рогожинских денег на черную ширму проецируются языки пламени). А когда Настасья Филипповна соглашается ехать с Рогожиным в Екатерингоф, Парфен раздвигает ширму, «падшую женщину» словно мертвую вносят в огонь и поднимают в виде распятия. Так мученица Настасья Филипповна сама выбирает свой нелегкий путь, идет на собственную гибель. За ней в огонь, за ширму уходят и остальные персонажи. Все, кроме князя Мышкина. Он вновь остается один. Один духовно чист, наивен, искренен, способен на какую-то абсолютную любовь, всепрощение и христианскую добродетель. Один в 2012-ом году...

Так своим спектаклем молодые артисты Семена Спивака пытаются достучаться до самого главного - до души, которая сегодня спит, спрятанная в почти забытых тайниках, наглухо закрытых на сотни замков. И в качестве заветного ключа они используют и ту актерскую технику, которой оснастил их мастер, и свою душу, пробудившуюся к актерскому творчеству в этой же мастерской. А зритель Молодежного театра, всегда отличавшийся добротой и душевностью, тепло принимает порыв молодых актеров. И это значит - рисковать стоило!

Юлия Шумова

Ярославль

Фото Юлии Кудряшовой

Фотогалерея