Ульяновск. "Фрекен Жюли": трагифарс растерзанных душ

Выпуск №7-157/2013, В России

Приглашенный режиссер - это свежая кровь. Приток свежей крови оживляет организм, если группы крови совместимы. Снова хочется жить и работать. Что-то подобное произошло с Ульяновским областным театром кукол. Спектакль «Фрекен Жюли» по пьесе Августа Стриндберга, поставленный режиссером из Санкт-Петербурга Алексеем Уставщиковым, вдохновляет и зрителей, и труппу. Это стало возможным благодаря международному театральному проекту «Открытые двери». В прошлом году в рамках этого проекта молодым режиссерам из разных городов было предложено поставить в театре кукол по одной сцене из спектакля, который они хотели бы сделать в будущем. Уставщиков показал один из самых интересных фрагментов и заработал право на полноценную постановку.

Получился спектакль о сложной природе человека, формирующейся в детстве, и о запутанном, подчас трагическом взаимодействии людей, вынужденных подчиняться и внешним условностям, и труднообъяснимым внутренним импульсам. Уставщиков уточняет: для него это пьеса о том, как родители обманули Ребенка, формируя его против природного естества. В этом смысле площадка театра кукол для такого разговора - то, что нужно, хотя спектакль, конечно же, для взрослых.

Вот исходный треугольник персонажей. Фрекен Жюли - дочь графа и эмансипированной женщины из «простых», которая не признавала брака, имела любовника, воспитывала дочь как мальчика и прививала ей презрение к мужчинам. Жан, лакей в доме графа, - из семьи батрака, трепещет перед хозяином, но тщеславен, много мнит о себе и считает, что сам достоин дворянства; в детстве был влюблен в Жюли. Фрекен одновременно презирает Жана и тянется к нему. Кухарка Кристина считает Жана своим женихом, готова за него побороться, толкует ему об ответственности, ходит в церковь и подворовывает хозяйскую еду. Это лишь эскизы персонажей, потому что сам Стриндберг не верил в «элементарные театральные характеры», он видел в людях «конгломераты прошлых культурных стадий» и ставил себе в заслугу «многообразие мотивов». В самом деле, человек - как кочан капусты: его суть скрыта под наслоениями социальных ролей и приобретенных качеств. Эти слои настолько плотные, что сам человек зачастую не может через них пробиться, центр его воли глохнет, что отчетливо показано в спектакле.

Пьеса написана в конце XIX века, когда ученые заговорили о дуальной природе человека - биологической и социальной. Отсюда и натурализм, и трагизм пьесы и спектакля. «Фрекен Жюли» - вещь сложная, хотя автор в предисловии подробно расписал все характеры, объяснив даже само понятие характера. Там же автор растолковал, что действующие лица - по разным причинам люди бесхарактерные, при этом каждым из них движет целый комплекс мотивов, как осознанных, так и скрытых в глубинах психики. Стриндберг разворачивает перед нами подлинный психоанализ, хотя спектакль, конечно же, не сеанс на кушетке и нечто большее, чем групповая терапия. Тем более что в спектакле и кушетки никакой нет, вместо нее - ночь на Ивана Купалу. Церковь считает его языческим праздником с «бесовскими игрищами». В Иванову ночь активизируется нечистая сила - ведьмы, оборотни, колдуны... И спектакль получился колдовской, «атмосферный», благодаря художнику Анастасии Кардаш и музыкальному оформлению Артема Алендеева. На заднем плане - очертания сказочных эпических чудовищ, на переднем плане, по обе стороны - тряпичные куклы, стилизованные под деревенские игрушки ручной работы, и еще одна - огромная, соломенная, размером с шалаш. Тревожную атмосферу нагнетает яростная танцевальная музыка - по традиции танцы вокруг костра длятся до утра. В эту ночь действующие лица пьесы предъявляют друг другу (и зрителю) своих скрытых бесов. Первая же реплика Жана: «Сегодня фрекен Жюли опять помешанная какая то...»

Большую часть спектакля актеры играют в живом плане. Это дает возможность разглядеть, что в театре достойная труппа и что актеры-кукловоды, скрывавшиеся до сих пор за ширмой, - просто хорошие актеры, которые многое умеют. Фрекен Жюли в исполнении Александры Корниловой получилась такой, какой ее описал Стриндберг: торопливой, истеричной, неустойчивой, растерзанной собственным детством. Воспитанная в презрении к своему полу, «полуженщина-полумужчина», вначале она повелевает Жаном, унижает его, потом унижается перед ним сама. Она, графская дочь, соблазненная лакеем, согласна бежать с ним. У нее к Жану любовь-ненависть, скоротечная, незрелая и отчаянная. Фрекен зависит от Жана и одновременно презирает его. Такого же «разорванного», разъятого на ворох личностей Жана играет Марк Щербаков: вначале он ухаживает за Кристиной, потом целует туфли у Фрекен Жюли, потом ее же и оскорбляет, меряется с ней родословными, но пасует перед прямолинейной Кристиной, которая от него беременна, звонок хозяина окончательно парализует его волю. В этой компании только Кристина (Елена Костоусова) - целостный, хотя и ограниченный человек. Ее целостность определяется верой в Бога, терпением, традицией, нравственным долгом, заведенным порядком. Она, в конце концов, и выходит победителем, получая Жана. В спектакле режиссер наделил Кристину сильной хромотой, которая становится актерской краской: внутренняя сила кухарки, ее вера в незыблемость божьего мира дана ей словно в компенсацию за физический недостаток.

Те сцены, что актеры играют в живом плане, - это жесткая реальность, подчас довольно натуралистичная. Это то, что Стриндберг определял как «новую драму» (режиссер, впрочем, затушевал натурализм пьесы, например, убрал сцену умерщвления чижика на разделочной доске, от интимной связи между Жаном и Фрекен остался намек). Куклы же появляются на сцене, когда Фрекен и Жан рассказывают друг другу свои сны, куклы иллюстрируют их романтическую связь, а также их несбывшийся прожект - сбежать за границу и открыть отель. Таким образом, в живом плане актеры играют саму жизнь (сюжет пьесы основан на реальной истории), куклы же «отвечают» за сон и мечту, они - посредники, которые связывают мир грез и мир реальности, подчеркивают расщепленность личностей, социальную «шизофреничность» героев.

Жанр спектакля определен как трагифарс. Трагедия здесь налицо: надломленная, обесчещенная Жюли видит выход в самоубийстве, хотя и ждет этого последнего «приказа» от Жана. Тот вкладывает ей в руку лезвие. Бесы остаются не изгнанными. А где же фарс? Никакого легкого содержания с комическими приемами нет и в помине, ибо разорванные личности вызывают лишь сострадание. От фарса осталась, пожалуй, вариация на тему скандала между супругами: здесь есть странный любовный треугольник. Фарс это и в том смысле, что спектакль нафарширован разными техниками: планшетные куклы, теневые куклы, «черный кабинет», пластическая аллегория в люминесцентном свете. Этот нервный, беспокойный спектакль, трагифарс истерзанных душ, мечущихся, как языки пламени ритуального костра, довольно точно отражает наше переходное, двойственное, противоречивое время.

Фотогалерея