Звонкий полудуплет

Выпуск №5-115/2009, Премьеры Москвы

Никто из пришедших к руководству столичным театром в последнее время не возбуждал таких волн, как питерец Александр Галибин, который возглавил Драматический театр им. К.С.Станиславского. Прежде всего – самим фактом назначения: незадолго до его приезда московский режиссер Гарольд Стрелков отправился в северную столицу руководить одной из тамошних трупп. И сведения о его питерских премьерах неутешительны, поскольку единственным достоинством Стрелкова значится учеба у П.Н.Фоменко. Означала ли его рокировка с Галибиным равноценный обмен?

Первая постановка Галибина вроде подтвердила опасения: провал «Я пришёл!» выглядит весьма убедительным по всем параметрам. Почему была взята пьеса Николая Халезина – совершенная загадка. Любой желающий может заглянуть в инет и прочитать это творение, если хватит времени и терпенья. Победительное название напоминает не только о римском полководце, но и о нашумевшей пьесе предперестроечных лет (как оказалось, пророческой) – «Смотрите, кто пришел!..». Но, в отличие от персонажей драмы Арро, герой Халезина появился не в жизни, а совсем даже наоборот. Первый, с кем он встречается, – Ангел, а сам персонаж с таинственным именем Гвидо (перекличка с Годо?) предстал перед ними голым. Мрачноватая пикантность ситуации (представителя крылатого воинства играет актриса) смягчается тем, что герой находится за экраном, на котором от него лишь силуэт, и не в профиль. Зато теневой театр гнетуще подчеркивает: перед нами не этот свет. Что конкретно – чистилище или нечто схожее (автор утверждает, что героя ждет бесконечность проходных комнат) – не так уж важно. Поскольку всем зрителям, раньше или позднее, предстоит совершить аналогичный переход, пьесу можно рассматривать как своеобразный психологический тренинг. Единственное: хотелось бы, чтобы театр предупредил публику, а то ведь не каждый захочет узнать таким способом свое будущее.

Пьесу ранее брал МХТ, а Леонид Ярмольник, который должен был играть главную роль, от участия вскоре отказался, – оба факта говорят не в пользу «притчи в семи картинах». Как и то, о чем рассказал всезнающий инет: первоначально режиссером значился совсем другой человек, в постановочном деле стяжавший немного лавров. Похоже, результат его деятельности был уж вовсе провальным, если после того, как Галибин взял дело в свои руки, итог все равно весьма плачевен. Впрочем, редко когда у двух нянек вырастает полноценное дитя.

К тому же позвоночник искривлен изначально: в каждой картине герой встречает кого-то из близких - мать, отца, друга и т.д., ведет с ними многословные диалоги, переходит в следующее помещение, где тоже долго разговаривает. Похоже, автор и сам не слишком доволен монотонной конструкцией: внезапно он вставляет в действие одну и ту же ремарку: «Пауза. Что-то меняется в комнате. Время смещается вперед или назад – на год, два, пять, десять...» Понятно, что начертать такое довольно просто, а вот изобразить на сцене затруднительно. Тем более, что диалог после ремарки ничуть не меняется – как обменивались герои банальностями, так и продолжают изрекать общие места, чье количество в качество перейти никак не способно. В чтении их лучше пропустить, но когда исполнители (талантливые, что известно не только по былым работам, но видно даже здесь) честно пытаются оживить эти словесные отходы, становится совсем уж невыносимо.

Довершила зрительскую пытку вымученная сценография, основным элементом которой стал тот самый экран почти во всю ширину сцены: яркость проецируемых на него слайдов подчас совершенно обесцвечивает актеров. Автор (он художник по профессии) описал в пьесе еще и установку, в которой должно происходить действие: семь комнат (сакральное число по количеству картин), каждая из них выкрашена в какой-то цвет спектра. Помните по школе: «Каждый Охотник Желает Знать…» Мучения зрителей эта предсказуемая колористичность лишь усиливает: догадаться, отчего Друг обитает в желтой комнате (не потому ли, что он пишет пьесы?), а Папа в голубой (?), нет никакой возможности.

На многочисленных конкурсах (они все с заметной ориентацией на «новую драму») пьесу отмечали разными призами. Неудивительно, что соперники у пьесы Халезина были много хуже: как это часто бывает, «лучший» совсем не обязательно означает «хороший». Тем более, что автор запомнился одним выражением, которым поразил весь русскоязычный мир – о «юношеских переживаниях девушки» (см. «Современная драматургия» №3-08). Быть может, на выбор повлияли политические мотивы: драматург – один из лидеров белорусской оппозиции. Казалось бы, столько уже уроков преподнесли на тему, как надо различать эстетические пристрастия и общественные позиции, но грабли те же, как и лбы. Постановка сыграла злую шутку с пропагандистами современной пьесы, оттолкнув в очередной раз наивного зрителя, пришедшего узнать правду о времени и о себе.

У «Аварии» Дюрренматта, второй постановки, даже программка выглядит совершенно иначе: вытянутые в высоту буквы названия, на которых расселись рисованные фигурки персонажей. Галибин выпустил спектакль на Малой сцене, где в незапамятные времена размещалась студия при театре. Стены, похоже, помнят первые шаги Евгения Леонова и Елизаветы Никищихиной – по крайней мере, тени замечательных актеров прошлого явно оказались благосклонны к нынешним артистам.

Хотя Галибин – тут уже полноправный постановщик – задачу усложнил: в малом пространстве, где актер не только в шаге от публики, но порой включается в число зрителей, задан еще и благодатный, но скользкий жанр - кабаре. К тому же с отчетливо национальной окраской – немецкой, с куклами, что разыгрывают дорожное происшествие в начале. Похоже, что впрямую давнюю историю о частном расследовании изложить тяжко, сегодня у нас сыщики не сходят с экранов, как и преступники остаются в жизни. Поэтому режиссер выделяет не сам случай, весьма экстравагантный: компания юристов на пенсии развлекается тем, что реконструирует исторические процессы, а при появлении нежданного гостя устраивает суд над ним. Основное внимание уделяется тому, как ведется импровизированное следствие: в шутку, по–домашнему, без каких-либо угрожающих атрибутов. Скорее даже не ведется – танцуется с помощью хореографа Эвальда Смирнова. Отсюда и подчеркнуто непарадные одеяния участников, на фоне которых чужеродным смотрится костюм обвиняемого. Отсюда занавеска, которую задергивают сами персонажи: поверх нее демонстрируется кукольное представление, а когда ее раздвинут – зал судебных заседаний будет оформлен подручными средствами. Недаром сценограф и художник по костюмам представлены в одном – очаровательном – лице Елизаветы Дзуевой.

Все и впрямь походит на забавный аттракцион – скромное увеселение для стариков; впрочем, один из игроков совсем не стар и даже напротив, полон сил. Он по большей части молчит, улыбчивый господин Пеле, но его внимание к обвиняемому ни на секунду не ослабевает. Его заинтересованность в исходе процесса очевидна, хотя для тех, кто не читал пьесу, не очень понятна: прозрение приходит только после обнародования его рода деятельности – палач. У Владиса Голька – существо добродушное, полная разобщенность профессии и личности: его персонаж очевидно не чувствует никаких угрызений совести, даже удивится, если его спросят - ведь работа есть работа. К которой он относится ответственно (вспоминаешь о наследственности профессии): кажется, что у него есть специальная тряпочка, чтобы вытирать топор, и целый набор точильных камней – от грубого до «бархатного».

Юрий Дуванов, похоже, еще не решил, каким быть его Судье. Он движется легко в общем потоке действия, но словно отходит в тень, уступая место коллегам по процессу и по актерскому цеху. Первенство отдано дуэту Прокурор-Адвокат, Марк Гейхман и Владимир Коренев соответственно. Герой первого сосредоточенно-въедлив, настороженно-цепок, каждое неосторожное слово обвиняемого – праздник для опытного крючкотвора. В своей победе уверен – поскольку виновность всех, кто живёт в этом мире, для него безусловна. Второй так и не избавился от сочувствия к подзащитному: каждый его промах воспринимает с огорчением, грустная улыбка не покидает губ. Опыта тоже не занимать, уловки Прокурора предвидит, о них предупреждает – даже зная, что его не услышат. Тоже ведает, что все обитатели земли – преступники, но это повод для снисхождения.

Украшение и отдохновение мужской компании — отважно-дерзкая служанка Симона. Набросок, сделанный драматургом, Людмила Халилуллина довела до полноценного создания, чьей фонтанирующей изобретательностью остается только любоваться. Зажигательна, носится вихрем, успевая пожалеть обвиняемого, посочувствовать Адвокату, восхититься бесстрастностью Судьи. А блюда и напитки – воображаемые на пустом подносе или в бокалах, вырезанных из пластиковых бутылок, – подает с шиком официантки классного ресторана.

Лера Горин, кажется, пока в раздумьях – что же за личность его Альфредо, главный герой, который виновен в убийстве. Все, что касается постепенного осознавания преступления, прослежено и сыграно, речь о другом: как соотнести данный Дюрренматтом образ с сегодняшней нашей действительностью, с соотечественниками-современниками. В государстве, где даже верховный закон – игрушка, с пафосом говорить о криминале невозможно; постановщик это прекрасно понял и нашел нужный тон. Когда за шуткой, ласковой усмешкой, забавой все отчетливее проступает непреложность древней заповеди, перед фундаментальностью которой преступнику остается лишь сдаться.

Ребус Галибина: когда же постановщик истинен – в современной пьесе или в классике? А если тут и там, по какому пути двинется? Или его энергии хватит лишь на камерное пространство? Впрочем, следующие премьеры обещаны уже вскоре – а пока «Аварией» на столичных подмостках можно гордиться.

Фото Михаила Гутермана

Фотогалерея