Режиссерское право

Выпуск №9-159/2013, Проблема

Стало общей истиной, что мы живем в эпоху «режиссерского театра». А «режиссерский» он потому, что теперь именно режиссер обладает правом избирать любой материал (пьесу, прозу, текст, отсутствие текста), изменять его «под себя» и ставить, как ему хочется. Роль драматургии и драматурга в современном театре неуклонно снижается. Идет ли это на пользу театру - другой вопрос. Тема этой статьи иная, и мы не будем здесь этот вопрос обсуждать. Ограничимся его чисто юридическим аспектом.

Что же говорит о режиссерском праве закон? А закон не говорит ничего. Потому что режиссерского права, с точки зрения закона, не существует. Существует авторское право. Однако, несмотря на то, что законы об авторском праве действуют у нас уже немало лет, об их существовании и практическом применении большинство людей театра имеют самое смутное представление. Правовое сознание у нас находится на первобытном уровне. Вместо четкого знания в головах прочно засели невнятные, неверные, но очень распространенные мифы. Один из таких мифов - «режиссерское право», предполагающее вольное обхождение с исходным литературным материалом. На самом деле использование театром пьесы определяется (должно определяться) статьей 1266 Гражданского кодекса РФ. Я приведу ее здесь полностью:

«Статья 1266. Право на неприкосновенность произведения и защита произведения от искажений.

1. Не допускается без согласия автора внесение в его произведение изменений, сокращений и дополнений, снабжение произведения при его использовании иллюстрациями, предисловием, послесловием, комментариями или какими бы то ни было пояснениями (право на неприкосновенность произведения).

При использовании произведения после смерти автора лицо, обладающее исключительным правом на произведение, вправе разрешить внесение в произведение изменений, сокращений или дополнений при условии, что этим не искажается замысел автора и не нарушается целостность восприятия произведения и это не противоречит воле автора, определенно выраженной им в завещании, письмах, дневниках или иной письменной форме.

2. Извращение, искажение или иное изменение произведения, порочащие честь, достоинство или деловую репутацию автора, равно как и посягательство на такие действия, дают автору право требовать защиты его чести, достоинства или деловой репутации в соответствии с правилами статьи 152 настоящего Кодекса. В этих случаях по требованию заинтересованных лиц допускается защита чести и достоинства автора и после его смерти».

Наши режиссеры и театроведы любят критиковать в спектаклях, статьях или в Интернете ворующих политиков и чиновников, нарушающих закон. Но одно дело критиковать других, другое - соблюдать закон самим. Когда драматургу приходится напоминать об этой статье закона в театре, его или поднимают на смех («все это глупости, первый раз слышим»), или сочувственно вздыхают («как все-таки драматурги не понимают театра!»), или приходят в ярость, как будто эту статью изобрел лично драматург (как писал еще Салтыков-Щедрин, слово «закон» у нас воспринимают «заметно перекосивши рыло на сторону»). В любом случае, соблюдать эту статью закона никто не собирается. Любой режиссер, еще не прочитав пьесу до конца, начинает свою работу над ней с сокращений, добавлений, всякого рода контаминаций с другими текстами и так далее. Театральной элите право автора, право драматурга кажется крайне странным. Пример - статья известнейшего нашего критика Марины Давыдовой с красноречивым названием «Хороший автор - мертвый автор»:

«Все это безумие, связанное с авторским правом, - пишет она, - есть прямое следствие и воплощение нашего сутяжнического мира, в котором собственностью и, следовательно, предметом торговли становится все, даже мысли, идеи и отдельные фразы (на них тоже наложен «копирайт»). Мало того, что это крайне неудобно. Это еще и противно... После того как ты сказал свое слово в искусстве - оно уже не твое. Оно общее. Оно не принадлежит тебе. Оно себе принадлежит. И всем нам».

Можно только удивляться, что с атакой на закон выступает не какой-нибудь медвежатник из Бутырки и не карманник с Черкизовского рынка, а один из ведущих театральных критиков страны. Соблюдать закон, видите ли, «крайне неудобно», особенно для режиссеров, любящих самовыражаться на чужой лошади. И потому М.Давыдова предлагает руководствоваться в вопросах авторского права не столько юридическими нормами, сколько знаменитым уставом «О неcтеснении градоначальников законами», описанным Салтыковым-Щедриным. Первый и единственный параграф этого устава, как известно, гласил: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».

По М.Давыдовой, если вам нравится что-то в чьем-то доме, не ищите хозяина и не спрашивайте у него разрешения. Просто приходите и берите. И не церемоньтесь с его имуществом: оно принадлежит «всем нам». Если это скульптуры, смело бейте молотком по лицу, если картина - режьте холст на куски, если пьеса - делайте с ней вообще все, что хотите. Ведь «опубликованный текст - это уже всеобщее культурное достояние, подлежащее любой интерпретации. Не хочешь, чтобы твои сочинения интерпретировали и истолковывали, - не публикуй их. Читай только на кухне близким родственникам. Если текст опубликован, любой имеет право его поставить, как хочет и может».

Я бы ответил на последнее утверждение так: авторы никогда не возражали, чтобы их сочинения интерпретировали и истолковывали. Но им не хочется, чтобы их произведения изменяли и искажали без их спросу. Тогда это становится уже не их произведениями. Если режиссеру не нравится текст и он не хочет просить автора изменить его, так пусть его и не ставит. Если же режиссер чувствует, что он настолько талантлив, что сам написал бы пьесу лучше, так пусть возьмет и напишет. Слишком много на свете есть людей, готовых переиначивать и переделывать (а заодно порой и присваивать) нечто чужое и готовое, и слишком мало способных создавать нечто свое.

Как будто другой точки зрения придерживается другой весьма известный в театральной среде человек, Павел Руднев, в компетенции и эрудиции которого не может быть сомнений. Он опубликовал в Интернете эмоциональное воззвание:

Дорогие коллеги, друзья, директора театров, завлиты и проч.!

Уважайте права драматургов. Русских, и в особенности, западных. Если бы вы только знали, какую бурную переписку ведут переводчики с западными агентствами за права, которые вы не соблюли. Для системы литературных агентств, где все отлажено до последней буквы, Россия - это страна абсурда и бессмысленности. Мы все, попирающие права драматургов, создали несмываемое отвратительное реноме нашей стране, где не уважают законы.

О читке пьесы, лабораторном показе тоже должно быть автору сообщено, это публичный показ; автор имеет право знать о том, что где-то его читают (добавлю от себя: он имеет право не только об этом знать, но и разрешать или запрещать такой показ. В.К.).

Поверьте, все это не пустые слова. На Западе - в особенности, в США, Германии, Польше - у нас минусовая степень доверия. Нам нужно вырваться из этой ямы поскорее, чтобы Россия была уважаемой частью мирового театрального сообщества, а не страной третьего мира. Это наша коллективная ответственность!»

Золотое слово, со слезами смешанное. Однако почему «в особенности, западных», а не «в равной степени»? А еще бы лучше «и, в особенности, российских». Вопрос не праздный. Эта оговорка предполагает, что права отечественных авторов можно и нарушать: ничего страшного, это «свои», не в первый раз, стерпят (что и происходит на практике). Главное - не портить международное реноме.

Примечание второе. Закон защищает (призван защищать) не только англичан и их переводчиков от пиратских постановок, но и любых авторов от искажения произведений и насилия над ними, что создает «несмываемое отвратительное реноме нашей стране, где не уважают законы». Однако выяснилось, что и горячий сторонник авторского права считает, что закон о неприкосновенности авторского произведения можно не соблюдать. «Театр - искусство не иллюстративное, а авторское, - пишет мне уважаемый Павел Руднев в частной переписке. - Режиссер использует пьесу только как материал. Поэтому любые изменения в разумных масштабах возможны».

Выражения «любые изменения» и «в разумных масштабах» несколько противоречат друг другу (и закону). Что значат «любые»? И что такое «в разумных»? И если театр - искусство авторское, то драматург ведь тоже автор. И почему бы режиссеру не спросить у драматурга разрешения на свое «соавторство»? И что же все-таки делать с этой несчастной статьей о неприкосновенности, которая выдумана не драматургами и не в России, а является нормой международного права? Не признавать ее и в то же время призывать к законности и к реноме? Что-то тут не вяжется.

Хотя драматургов обычно пытаются представить как людей, ничего не понимающих в театре (во всяком случае, мы понимаем в театре больше, чем режиссеры - в драматургии), все-таки на деле каждый разумный автор понимает, что при постановке определенные изменения в его пьесе возможны и даже неизбежны. Особенности труппы, театра, города, публики, обстановки в стране, годы, прошедшие после написания пьесы, опыт и вкус режиссера и пр. диктуют определенные коррективы в тексте и трактовке. Но почему это надо делать без ведома и согласия живого автора? Тем более почему можно произвольно сокращать, дополнять, корежить и всеми способами насиловать пьесу, даже если этого не требуют никакие объективные причины? 99% режиссеров уверены, что они умнее и талантливее автора (как живого, так и классика). 99,9% режиссеров не знают, что они таким путем не только нарушают этику, но и закон. Все это возможно только в «нашей стране, где не уважают законы.» Верно, что это «режиссерское право» у нас стало нормой. Но оно столь же правомерно, как «телефонное право», «кулачное право» и другие «права», также процветающие в нашем государстве, в отличие от отсталых цивилизованных стран, которые довольствуются просто обычным правом.

В плане театроведческом можно дискутировать о степени свободы режиссерской трактовки. Но нельзя спорить о том, надо ли соблюдать закон. И нельзя, чтобы театр делали люди, закон не уважающие и не соблюдающие. Наглое воровство пьес, плагиат, халтура перестали кого-либо удивлять и возмущать, и это говорит не только о художественном, но и моральном упадке театра.

Может быть, статья 1266 гражданского кодекса есть воплощение лишь российского «сутяжнического мира»? Ничего подобного. Положения об авторском праве определены не сегодня, а еще в 1886 г международной Бернской конвенцией об охране литературных и художественных произведений, к которой Россия присоединилась с 13 марта 1995 г. Положения этой конвенции нашли выражения в статьях трех кодексов РФ: Гражданского (часть четвертая), Уголовного (ст. 146), а также «Кодекса об административных нарушениях» (ст. 7.12). Вероятно, именно потому, что общепринятые в цивилизованном обществе нормы авторского права формально введены у нас всего менее двух десятков лет, а не полтора столетия назад, и эти годы были как раз временем бесправия и воровства, понятие о законе в стране, где даже культурная элита не всегда понимает, что такое правда и право, осталось для большинства театрального мира совершенно чуждым.

Вопреки общепринятому заблуждению, драматург пишет не просто текст («слова, слова, слова»). Нет, он пишет спектакль, и диалог заключает в себе и зрительную, и эмоциональную составляющие. Поэтому точное воспроизведение текста пьесы на сцене не означает еще воспроизведения смысла и духа пьесы. Вот почему в правовых странах, например, в США, роль драматурга и его права понимают несколько иначе, чем в России:

«Никто (например, режиссер, актеры, завлиты) не имеет права вносить изменения и дополнения, а также делать сокращения - включая текст, название и сценические указания - без согласия автора.

Автор имеет право одобрять актерский состав, режиссера, художника (и, в случае мюзикла, также и хореографа, оркестровщика и дирижера), включая их замену.

Драматург всегда имеет право присутствовать на кастинге, репетициях и спектаклях по своей пьесе».

Такие условия (они содержатся в Положении о Гильдии драматургов США) в нашей стране кажутся совершенно невероятными.

Эта статья касается только юридических, а не творческих и художественных аспектов «режиссерского права». Театр, где перестают уважать слово - приходит в упадок. Вместе со Словом со сцены уходит человек, а без человека нет театра. Остается только штукарство. Самовосхваления много, достижений значительно меньше. Однако рассуждать о том, до чего довела театр режиссерская диктатура, здесь не место. Приведем в заключение только мнение одного, не самого плохого, режиссера, которого, правда, многие теперь склонны считать «вчерашним днем»:

«Я против понятия «режиссерский театр»... Но существуют режиссерские «заболевания». Одно из них именуется режиссерским самовыражением. Драматическое произведение становится предлогом для неких соображений режиссера, которые его волнуют, но напрочь не существуют в драматургическом материале. Мне кажется, это очень опасное и вредное для театра заболевание. Мне кажется, что режиссер обязан раскрыть автора. Он должен погрузиться в его мир и открыть сценическую сторону литературного материала, который задан писателем, раскрыть его художественную природу. И перевести по существу в другое искусство, сценическое... Это высшая цель режиссуры. Если есть индивидуальность и личность, и мы с каким-то другим режиссером будем ставить перед собой эту задачу, все равно спектакли будут разные. Потому что объективно личности разные, но если мы субъективно будем самовыражаться, то непременно изуродуем писателя.

Раскрыть автора важно не только для спектакля, главное - для самого режиссера. Встречаясь каждый раз с новым автором, режиссер обогащается. А в первом случае он как бы находит раз и навсегда ему близкую эстетику, которую он спокойно вгоняет каждый раз и становится монотонным, однообразным. Таких примеров, к сожалению, довольно много и сегодня.

Для меня автор должен стоять на первом месте... Концепция должна не сочиняться, она должна быть угадана в будущем зрительном зале. Вот мой главный режиссерский принцип». (Г. Товстоногов. Собирательный портрет. Балтийские сезоны, СПб, 2006 г.)

Впрочем, проблема сегодняшнего драматического театра вовсе не в каких-то аспектах авторского права. Это частность, в которой проявляется проблема более общая: резкое снижение статуса драматурга и драматургии, от чего страдают авторы, но еще больше теряет сам театр, который все более отрывается от литературы, от слова и мысли и все более тяготеет к шоу, эпатажу, коммерции. Об этом и следует задуматься всем тем, кому дорого искусство театра.

Фотогалерея