Мастер-класс Фомы Опискина / Малый театр

Выпуск №1-161/2013, Премьеры Москвы

Под занавес прошедшего сезона в Малом театре состоялась премьера одного из самых ироничных и язвительных произведений Ф.М. Достоевского - «Село Степанчиково и его обитатели». Спектакль пока играется неровно, его еще «ведет», в нем не все устоялось и не все артисты до конца определились со своим местом в сюжете. Но он живет, дышит, развивается, и критики уже объявили его самым злободневным и остро-политическим спектаклем в театральной Москве, а незабвенного Фому Опискина - главным героем сезона и, думается, не только театрального...

Приглашенный на постановку Антон Яковлев сам написал инсценировку и создал историю о том, как магической волею Фомы у обитателей села Степанчиково сдвинулась непонятно куда психика, имение Ростаневых превратилось в сумасшедший дом, и только благодаря великому русскому «авось» (да еще, пожалуй, таинственным извивам личности Фомы), все завершилось почти благополучно. Судя по указанному в программке жанровому определению, режиссер надеялся создать трагикомедию, но в итоге получилась саркастическая комедия, и жалеть о смене жанра в данном случае не приходится. Некогда в Художественном театре зрители, глядя на Москвина, гениально игравшего Фому, перешептывались: «Распутин... Распутин...» В Малом театре зал не шепчется, не ужасается и не гневается, а весело хохочет. Потому что прошли десятилетия, и все изменилось: что проку обличать давно обличенное, клеймить давно заклейменное, разоблачать давно разоблаченное и всем известное. Их и всерьез-то никто не принимает, нынешних демагогов «из телевизора», наших доморощенных комедиантов от политики.

Под сатирический обстрел берется лицедейство как таковое и доводится до финального апофеоза. Фома Опискин в исполнении Василия Бочкарева - лицедей «от черта», гений манипулирования сознанием, артист демагогии. Когда его выкормыш Видоплясов (Дмитрий Марин), встав на стул, читает стихи, достойные капитана Лебядкина, Фома при этом ведет себя как руководитель любительского драмкружка: организует пространство, налаживает мизансцену, подсказывает интонацию, в общем, ставит чтецкий номер, воображая, что этим облагораживает души. Ради этого самого облагораживания он клеймит площадного «Камаринского», мучит долбежкой французских фраз старика лакея (Владимир Носик) и запрещает видеть неприличные сны дурню Фалалею (Станислав Сошников). Ни одного из «малых сих» он не упускает из поля своего внимания. Кому-то его уроки на пользу, как наглеющей на глазах приживалке Перепелицыной (Алена Охлупина), а у кого-то от них «ум мешается», как у несчастной Генеральши, которую Ольга Чуваева играет с присущим ей душевным обаянием и редкой актерской деликатностью.

Из окружения Фомы нельзя не выделить Ивана Мизинчикова в исполнении Глеба Подгородинского - особенно хорош он в первом акте, где обречен быть на заднем плане и молчать. Но как наполненно он существует - проходя между всеми и ни с кем ни сливаясь, переживая с некой уединенной брезгливостью что-то свое, тайное, великое... Задумчиво разглядывает машинально взятую с блюдца сушку, ловит взглядом метания Татьяны Ивановны (Ирина Жерякова) и как прикованный, смотрит на дверь, за которой она скрылась. Его томит одна, но пламенная дума - завладеть деньгами этой восторженной дурочки. Артист играет будущего Ганю Иволгина, пожираемого идеей внезапного обогащения. Одержимость сквозит и в лихорадочном изложении своего проекта Сергею, и в глухом соперничестве с Обноскиным, нагло укравшим у него идею романтического «увоза», и в бешенстве погони. А когда план срывается, он напивается допьяна и почти не держится на ногах, но упрямо «дожимает» ситуацию: снова и снова неверными движениями пристраивает свой пиджак на плечи спасенной девицы, уже почти не веря в успех и «на автомате» дореализовывая остатки идеи.

Но главный объект манипуляций Фомы, его постоянный визави, протеже и партнер - отставной полковник Ростанев. Роль трудная - от нее плакал сам Станиславский. Виктор Низовой находится на верном пути, но образ пока недооформлен. Его герой, конечно, гусар с головы до пят, но ему ощутимо не хватает растерянности отставника, оказавшегося «на гражданке» и утратившего твердую почву под ногами. В полку была ясность уставных отношений, а у штатских все так запутанно и непонятно, юмор какой-то странный, «доны» какие-то... А вдруг у них так положено, и только ему, армейскому бурбону, недоступны все эти тонкости? На этом в принципе и играет Фома, но честно говоря, ему не приходится прикладывать больших усилий для подчинения отставного вояки своей воле. Скрипочка в руках массивного и насквозь земного Ростанева - смешная деталь, знак мечтательного идеализма, но сама его мечтательность остается под вопросом, а любовь к Настеньке (Ольга Абрамова) выглядит чистой воды условностью. Однако превосходно проведенный финал первого акта (беспомощное взывание к звездному небу над головой), позволяет надеяться, что со временем роль дозреет и вырастет.

Но вернемся к Фоме Опискину - любителю организовывать пространство и выстраивать мизансцены. Он и режиссер-педагог (с дворовыми), и вожатый (с полковником), и учитель жизни (с мужиками). На протяжении всего спектакля он режиссирует поведение каждого, монологами центрует окружение, замыкая внимание на себя, а диалоги ведет только «сверху», пренебрегая другими пристройками (на равных или снизу). Веско изрекает неоспоримые благоглупости, и если кто-то вдруг без энтузиазма отнесется к сказанному - заведется с пол-оборота и устроит публичную порку, как устроил Ростаневу за отказ назвать его «Вашим превосходительством». Ему не страшно никакое разоблачение, потому что он ни Бога не боится, ни людей не стыдится, к тому же азартен, как истинный игрок, черпающий в игре силы для новой игры.

Слушая рацеи Фомы, в зале сверялись друг с другом: «Это на самом деле Достоевский? Это точно его слова, действительно их он написал?» Действительно и на самом деле. Еле заметный интонационный подсказ артиста, мелькнувшее характерное словечко, точно схваченный типовой жест - и портрет очередного политического честолюбца, как на ладони. Не забыть, как перед самым уходом из имения бочком прошел незаметный Фома, присел в сторонке, открыл тетрадку и начал в нее что-то записывать. Никакого притворства: сосредоточенный, глубоко погруженный в формулировки, на окружающих внимания не обращает - ни дать, ни взять, вождь готовится к решительному выступлению.

Любит Фома поиграть, ох, любит, но нет-нет, да и заигрывается: «Я хочу любить человека, а мне подсовывают Фалалея. Я не согласен на Фалалея, я скорее соглашусь на Асмодея», - и выбросил руку в нацистском приветствии. И замер в испуге, и рот зажал, будто стремясь загнать выскочившее признание обратно в глотку. А потом огляделся - ничего, проскочило, «съели» допущенную в азарте «оговорку по Фрейду», и продолжил сцену.

Бочкарев играет Фому, используя элементы ультра-си - атакующие батманы (в наступлении на престарелого Гаврилу), стремительные перемещения (особенно ему любы ступени овальной лестницы, дающие возможность для выигрышных пластических акцентов), внезапные остановки (своего рода стоп-кадры) и движенческие рапиды (в сцене изгнания). «Биомеханика в действии» выявляет зерно образа Фомы - изолгавшийся лицедей, изливающий потоки лживых слов, чувств, жестов, движений. Но как обаятелен! И как талантлив, чертяка! Зрители в восхищении.

Услышав чаемое генеральское обращение: «Ваше превосходительство!», - Фома замирает от неожиданности, а потом, не меняя позы, медленно поворачивает голову в зал и подмигивает зрителям: «Каково? Добился-таки!» Закрепляя успех, озорно спрашивает: «Ну, что, заронил я в вас искру небесного огня или нет?» Он так настойчив и так неотразим, что ему поддаются не только персонажи, которым это положено по сюжету, но и зрители, скандирующие: «За-ро-нил... За-ро-нил...» А он еле заметным движением ладони подсказывает темп скандирования, а потом передает дирижерские полномочия юному Сергею (Александр Дривень), ставшему референтом новоиспеченного «гуру». Зрители смолкли, персонажи перешли на благоговейный шепот, и в этот момент звезды на заднике засияли с ослепительной яркостью - вот оно, искомое «небо в алмазах» для политиков всех рангов и мастей.

Однако и это еще не финал, хотя уже и крестный ход прошел с хоругвями, украшенными вензелем «Ф», и Фома развинченной походкой прогулялся по залу, приблатненно распевая ненавидимого им «Камаринского». Одна театральная провокация следует за другой, и зритель заходится от смеха. Победа полная, но Фоме уже скучно и тесно - он не желает оставаться деятелем уездного масштаба. Присев на краешек сцены, он доверительно объявляет нам о том, что намерен расширить аудиторию: «Поеду в Москву - лекции читать и на вопросы отвечать буду».

К этому моменту зрители уже совсем запутываются между персонажем и артистом, сами не замечая, чьи выходки они так радостно приветствуют - блистательного комедианта Фомы Опискина или высококлассного лицедея Василия Бочкарева. Подчиняя свою игру законам живого художества, артист устраивает для зрителей Малого театра настоящий смеховой катарсис - очищение смехом от всякой политической дряни и демагогической хрени. И это главный художественный итог спектакля.

Фото Владимира ВИДОВА

Фотогалерея