Саратов. Гибель богов

Выпуск №5-165/2014, В России

Саратов. Гибель богов

«Плещут холодные волны, //Бьются о берег морской, //Носятся чайки над морем, //Крики их полны тоской». В спектакле «Дом, где разбиваются сердца» по пьесе Бернарда Шоу, поставленном в Саратовской драме известным режиссером Александром Плетневым, поют не раз. И магия хорового исполнения не самой известной песни о гибели российского крейсера проникает в наши души куда глубже бодрого, маршевого, но слишком знакомого песнопения о гибнущем «Варяге».

Какая связь между неумолимо идущим ко дну кораблем русской интеллигенции Серебряного века и благополучной Англией с ее правящей виндзорской династией? Не все было спокойно в британском королевстве накануне Первой мировой войны. И так же, как чеховские сестры, мечутся от скуки и вселенской тоски милые и очень красивые обитатели дома капитана Шотовера.

«Дом, где разбиваются сердца» - это не просто название пьесы, - писал Шоу в предисловии, которое едва ли не длиннее самого произведения. - Это культурная, праздная Европа перед войной. Когда я начинал писать эту пьесу, не прозвучало еще ни единого выстрела и только профессиональные дипломаты да весьма немногие любители, помешанные на внешней политике, знали, что пушки уже заряжены. У русского драматурга Чехова есть четыре прелестных этюда для театра о Доме, где разбиваются сердца, три из которых - «Вишневый сад», «Дядя Ваня» и «Чайка», ставились в Англии».

Мир может гибнуть по-разному. В «Гибели богов», основанной на скандинавских мифах и тетралогии Вагнера, господствует мрачный, трагический колорит, преобладают образы зла. «И обрызжет кровью жилища богов, и день затмится в средине лета, и быть ненастьям». Так же порой ставили пророческую пьесу Шоу в прежней России, с легкостью выводя великого насмешника и путаника в прямые социалисты.

Плетнев слишком тонкий и умный режиссер, чтобы давать прямые наводки. Его актеры поют «другой «Варяг», потому что это очень мелодично, ритмично, ну и ставит некоторые акценты. По настроению плетневский Дом ближе к стихотворению Ахматовой, до конца не понятому ни идеологами советского строя, ни литературоведами.

«Все расхищено, предано, продано, //Черной смерти мелькало крыло, //Все голодной тоскою изглодано, //Отчего же нам стало светло?» Отчего может стать светло в России 21-го года, едва очнувшейся от всех войн и революций? Только ли от внезапной любви поэта?

«Днем дыханьями веет вишневыми //Небывалый под городом лес». Полно, может ли лес быть вишневым? А не запущенный ли это чеховский сад, который еще не успели порубить на дрова? «И так близко подходит чудесное //К развалившимся грязным домам»...

Похожий на ковчег старый дом капитана тоже почти развалился. Но не утратил своего очарования. Даже холодная леди Эттеруорд (Любовь Воробьева), которая не была в отчем доме 23 года, а когда-то бежала из него сломя голову, возвращается, потому что дом «потянул ее обратно». Она противится со всем упорством властной натуры, но уже расчувствовалась, «вспомнила папу, Гесиону и старые места». Забавный сценический ход: леди какое-то время изъясняется по-английски, пока сестра не велит ей разговаривать на «простом английском языке». Тут Ариадна переходит на русский.

Об обитателях Дома говорит «с просветленным лицом» юная Элли (зрелая работа старшекурсницы театрального института Вероники Виноградовой, дочери рано ушедшего талантливого актера Евгения Виноградова): «Благодать в моем разбитом сердце. Благодать в вашей красоте, Гесиона. Благодать в душе вашего отца. Даже в выдумках Марка есть благодать». Это благодать подлинных чувств. Подпадает под чарующее обаяние Дома и его антипод Менген (сильно подает его Владимир Назаров). Он влюблен в хозяйку - прекрасную миссис Хэшибай (отлично сделана роль Эльвирой Данилиной). Но манера старого капитана всех поднимать на смех, лучше других усвоенная его ироничной дочерью, сильно претит Менгену. К тому же никто не верит его дурным предчувствиям, не сочувствует ему. Сердце Босса разбито.

Играют друг с другом «коллекционеры» поклонников Гектор (роли красивых усталых мужчин - конек Игоря Баголея) и Ариадна (актрисе пока недостает «колдовского» шарма леди Эттеруорд). Играет со сдержанным, замкнутым Мадзини Гесиона, смертельно раненная любовью к Гектору, но «отдающая» его каждой встречной... чтобы та не успела взять его первой. В открытую играет с Менгеном хорошенькая девушка Элли, выросшая в такой бедности, что могла бы запрыгнуть куда угодно: хоть в постель старика, хоть в передачу «Дом-2», если бы она существовала в Англии эпохи короля Эдуарда. Играет на флейте в ночном окне накрепко привязанный к леди Эттеруорд брат ее мужа - искренне жаль тут «слюнтяя Рэнделла» (Александр Каспаров).

И только старый капитан ни с кем не играет. Он самый естественный обитатель дома-корабля. Так, во всяком случае, кажется. У Шоу ремарки имеют ключевое значение. По его описанию, Шотовер «еще вполне крепкий старик с громадной белой бородой». Похож на портрет самого драматурга (у них и фамилии созвучны). А еще больше - на исполнителя роли капитана Григория Аредакова.

Обманчива немного рождественская внешность народного артиста и худрука театра. Как и его герой, он - обладатель мощной энергии, большого сценического темперамента. Сердце старого капитана тоже разбито бегством из дома младшей дочери. Тот сурово хранит свою тайну. Шотовер куда деятельней других: зарабатывает на жизнь себе и семейству какими-то странными изобретениями, пытается придумать средство, чтобы поднять на воздух «свиней, которым вселенная что-то вроде кормушки».

«Безумный» старец говорит удивительно мудрые вещи: «Дайте мне тьму поглубже. Деньги при свете не делаются... И когда вы обретете страну, где есть счастье и нет женщин, сообщите мне ее координаты... Интерес человека к миру - это просто переизбыток его интереса к самому себе».

Именно капитан, побывавший на всех широтах, отстоявший на своем мостике все тайфуны и штормы, такой далекий от лондонской жизни, предостерегает готовую на все Элли: «Если вы продадитесь, вы нанесете своей душе такой удар, что никакие книги, картины, концерты, ни все пейзажи мира не залечат его». От великой любви берет 88-летний старик в «белые жены» юную прелестную девушку? Конечно, он неравнодушен к ее чарам. Но делает он это, спасая ее заблудшую душу. Как говаривал наш преподаватель университета, старый мир, конечно, умирает. Но как красиво!

В подробной ремарке дом Шотовера выглядит «наподобие старинного корабля с высокой кормой, вокруг которого идет галерея». Окна в виде иллюминаторов. В спектакле художник-постановщик Сергей Рябинин усиливает эффект присутствия на судне. Особенно во втором действии, когда сценическое пространство дробится, основные события происходят на выдвинутом вперед капитанском мостике. Холодно-красивые синие сумерки за большими круглыми окнами - с серебристым свечением, напоминающим снежные вершины («живописный гористый пейзаж северного Суссекса»). Одеты герои в условные матроски разных фасонов и расцветок. Но наступает момент, когда они являются «полосатиками» - в костюме купальщиков начала XX века, обнажаясь не только внутренне (каждый спешит рассказать о себе неприглядные вещи), но и внешне.

Сценическая конструкция всегда очень важна для режиссера Плетнева. Вспомним его железнодорожные опоры в «Безымянной звезде» или длинную стойку бара в «Лучших днях нашей жизни». Здесь все герои на возвышении - на борту корабля. Многие мизансцены решены линейно, актеры сидят в ряд, лица их обращены в зал. В финале они и вовсе строятся по ранжиру. Опять звучит тянущая душу песня. «Сбита высокая мачта, //Броня пробита на нем, //Борется стойко команда //С морем, врагом и огнем».

 

Старомодно и очень трогательно воспринимается эта самая «броня». Как и другие умирающие обороты речи нашего некогда «великого и могучего». Старомодно и трогательно смотрятся обитатели дома капитана, при всей их несхожести. Как писал о чеховских (и своих) героях Шоу, «такие же милые люди, та же крайняя пустота. Эти милые люди умели читать, иные умели писать; и они были единственными носителями культуры... Они ненавидели политику».

Спектакль Плетнева не лобовой, как иные обобщения автора - язвительного и страстного (исчезли образы няни и ее антитезы - пройдохи боцмана, сокращены монологи). Он не пророчит закат Европы. Мы много смеемся на спектакле, но каким-то умным смехом. Остроумцы герои все выворачивают наизнанку. Еще и еще раз. Не так прост, оказывается, тихоня Мадзини (суховат тут еще Юрий Кудинов, не выпустил на волю своего джинна иронии и насмешки), не так хищна Элли, не столь жестка Ариадна... и так обо всех можно сказать. Как выясняется, «играет» и сам капитан - в невозмутимого старца, достигшего седьмой степени самосозерцания.

Менген, уже разоблаченный, - никакой он не обладатель миллионного состояния - унижен, осмеян, но уйти отсюда не может. Влюблен-с... Если «игры» других героев нам глубоко симпатичны (кому мешает легкий флирт утомленных собственными победами Гектора и Ариадны?), то явная агрессивность Босса напрягает. Он погибнет от внезапного налета вражеских цеппелинов. Пожалеет его... только ограбленный им Мадзини.

И еще один неожиданный поворот в спектакле по самому парадоксальному из английских драматургов, который и англичанином-то никогда не был («неистовый ирландец»!). Первым на поклон выходит... Менген. Да, он живее всех живых, как вечны на земле жульничество и жадность. А те милые люди, которые так весело над ним потешались, что сталось с ними? Бомба опять пролетит мимо или... «Тридцать футов первоклассного динамита» в саду, в песочной яме - и «попусту»?! «Да что вы, бессмертный, что ли, что жалеете его? Теперь наша очередь», - невозмутимо говорит Гектор.

...Невысоко, на дряхлеющем Олимпе, жили себе боги. И были они вечно молоды и прекрасны. Только ели, пили чай, интриговали и влюблялись друг в друга. Обыкновенным обывателям это, наконец, надоело, те позабыли своих богов. Так погибла древняя-древняя Греция. Так гибнет наша, еще читающая и - говорящая, говорящая, говорящая... интеллигенция.

Атмосфера, которая создается на сцене, поистине очаровательна. Не видела спектакль «фоменок». Не сомневаюсь, что пленителен. Но и плетневская театральная версия завораживает. «Падут любые Бастилии, но театр устоит. Еврипид и Аристофан, Шекспир и Мольер, Гете и Ибсен прочно занимают свои вечные троны», - писал Шоу. Он с ними.



Фото Алексея Леонтьева

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.