Нам с этим абсурдом жить. "Волшебная ночь" в Театре "Модернъ"

Выпуск №6-166/2014, Премьеры Москвы

В конце прошлого года в театре «Модернъ» состоялась премьера спектакля «Волшебная ночь» по пьесе Славомира Мрожека в постановке Светланы Враговой. И снова, в который раз, начались разговоры о «выдающемся абсурдисте» Мрожеке. Между тем сегодня в девяти случаях из десяти мы произносим этот термин, когда не хотим в чем-то разбираться. Он плавно перешел из критических статей (как устаревший?) в лексикон обычных зрителей, у которых есть счастливая возможность сказать не только «нравится - не нравится», но и «понял - не понял». Так вот, когда «не понял» - это абсурд. А может, того самого абсурда, родившегося в середине XX века, уже нет?

Не стоит забывать, что «театр абсурда» появился прежде всего не на подмостках сцены, а на страницах одноименной книги английского журналиста, критика и театроведа Мартина Эсслина. Им двигало естественное желание определить общий вектор творчества многих драматургов послевоенной эпохи: наследие авангарда начала века, эксперименты над языком с одной стороны и отказ от логики и причинно-следственных связей в мире, пережившем ужасы войны с другой. С легкой руки критика в книгу попал и Славомир Мрожек.

Со временем в привычку режиссеров постепенно вошло определенное отношение к абсурдистским пьесам как к чему-то недоделанному, требующему изобретения какой-либо особой формы. Исключения, безусловно, есть, но именно по этому пути пошел и «Модернъ», наделив пьесу «Волшебная ночь» яркой эксцентрической формой, почти клоунадой.

Двое коллег: Коллега (Леонид Трегуб) и Дорогой Коллега (Александр Жуков) вынуждены провести ночь в одном номере гостиницы. Долгие приготовления ко сну; необъяснимый кошмар-видение, в котором либо кто-то один из них снится другому, либо они снятся друг другу одновременно; внезапное появление Третьего лица (Надежда Меньшова и Марина Дианова); пробуждение. Под кажущейся простотой фабулы скрывается множество вопросов. В спектакле, с самого его начала, на первое место выходит вопрос о реальности мира, окружающего героев. Абсолютно прозрачный диалог Мрожека, привычное для него искусное жонглирование репликами двух действующих лиц, превращается в жонглирование номерами (эстрадными ли, клоунскими ли). Если Коллега вдруг обнаружит пружину в своей кровати (разумеется, сев на нее), его реакция будет бурной, чрезмерной и по-клоунски профессиональной. Если Дорогому Коллеге понадобится прекратить музыку, идущую с нижнего этажа, его громкий топот превратится в классический танец - прыжки на одной ноге с воображаемой гитарой... Если он захочет незаметно поменять подушки с кроватей, то чужую предварительно и демонстративно потрет о свою пижаму в том самом месте, что пониже спины... и так далее. Яркого и эксцентричного в спектакле много с самого начала. Леонид Трегуб, по законам клоунады, берет на себя роль рыжего клоуна, - он более саркастичен и активен, его слова и поступки порой можно счесть чуть ли не жестокими по отношению к Дорогому Коллеге. А тот, в свою очередь, отличается определенной мягкостью и чуть ли не добротой, часто обижается и придает огромное значение любой мелочи - он белый клоун. И хотя деление это весьма условно, тут важно другое: то, что образы этих персонажей выполнены замечательными артистами - не оставляет сомнения. Сама же суть этих номеров, их разрозненность, подчеркнутая близость к избитым приемам, знакомым нам по эстраде и телевидению, наводит на мысль о ... пошлости.

Стоп. Все было бы так, если бы не одно обстоятельство. Вернемся к самому началу спектакля, когда из-за закрытого пока еще занавеса вдруг появляется голова в черном котелке и с тонкой ниточкой таких же черных усиков (Третье лицо). Светлана Врагова вложила в ее уста отрывок из небольшого рассказа Мрожека «С приветом от...»:

«Привет! Это я, ваш бессмертный, вечный, универсальный кретин. 

Я был всегда, я побывал везде. Но только теперь мне по-настоящему хорошо, я под охраной, и виды на будущее у меня лучше, чем когда-либо в прошлом...».

По воле режиссера весь окружающий мир, наша с вами реальность отразилась в этом спектакле как в кривом зеркале. И недаром сценография представляет собой множество серебристых ширм-зеркал. Только не стоит говорить об излишней их кривизне. Пошлости или же посредственности (в исконном значении этого слова) в нашей жизни хватает. Но так уж устроен человек, что, только лишь поняв это, он начинает искать хоть что-то настоящее и светлое в этом ярком и эксцентрическом мире на сцене. (Если бы этого «светлого» не было, едва ли стоило брать пьесу Мрожека. Для простой констатации «у нас все плохо» подошла бы добрая половина современных пьес.)

Выход из этого странного мира один - сон. Оказывается, только во сне - том самом загадочном «общем» сне двух персонажей - можно отыскать если не ответы на свои вопросы, то хотя бы возможность эти вопросы задать. Кому? Тому, кто сейчас спит и видит каждого из нас в своем сне. Тому, к кому будет обращена страстная молитва Дорогого Коллеги: «Я сейчас, перед тобою, пусть я буду, пусть буду!.. От скверны, от суеты исцели меня!..».

К сожалению, после головокружительных номеров «реальности» и еще более абсурдного начала сна, переход к этому откровению едва ли заметен. Оно теряется в общем гуле все нарастающего хаоса. В результате - сплошная «посредственная реальность», из которой в самом финале вырвется непонятное: «Камо грядеши», - и коллеги проснутся. А ведь незадолго до этого Третье лицо - Вечный кретин расскажет нам один из своих секретов. Нужно только услышать:

«Сегодня невозможно развернуть газету, включить радио, посмотреть и послушать, что говорит и показывает телевидение, поболтать с кем-нибудь, даже с самим собой, чтобы все - ну буквально все - не называлось «левым» или «правым». Никто уже не спрашивает, умно это или глупо, честно или нечестно, возвышенно или низко, мелко или крупно, открытое это или закрытое, редкое или частое, мягкое или твердое, круглое или угловатое, сухое или липкое, прямое или кривое, пахучее или вонючее, стоит оно или бежит, живет или сдохло, говорит, рычит или молчит, ядовито ли или хорошо на вкус, рептильное оно, пернатое, а может, пушное? Бог мой, сколько вопросов, можно задавать их до бесконечности - ведь мир бесконечно богат. Ан нет, остался только один вопрос: «прогрессивное или реакционное», «левое» или «правое»?».

Вот почему старый, классический театр абсурда едва ли вернется. Его хватает в жизни, и хотим мы того или нет, но происходившее на сцене было частью этой жизни. Успеть бы заснуть. Успеть бы во сне увидеть то самое - важное... А иначе нам с этим абсурдом так и жить.

Фотогалерея