Солнце Сары Бернар. "Смех лангусты" в Театре им.Евг. Вахтангова

Выпуск №1-171/2014, Премьеры Москвы

Лангуста - деликатес. Морское ракообразное, лишенное клешней и какой-либо возможности к самозащите. Но в канун гибели издает звук, похожий то ли на смех, то ли на крик. Трактовать можно по-разному, все зависит от индивидуального восприятия: смех ли над смертью или плач по жизни.

«Мемуары» - так назвал свою пьесу, написанную в 1977 году, Джон Маррелл, посвятив ее последним дням легендарной Сары Бернар. Она принесла автору международную известность, была переведена на 15 языков и поставлена в 20 странах мира, в том числе на родине героини -- во Франции. Ставилась она и в России, в частности, в Театре им. Маяковского, где в трагифарсе С. Яшина «Смех лангусты» Сару играла С. Немоляева, а ее секретаря Питу - А. Лазарев.

Версия, которую представил на Малой сцене Театра им. Евг. Вахтангова режиссер-постановщик Михаил Цитриняк - иная, осуществленная по редакции выдающегося французского актера и режиссера Жоржа Вильсона (перевод Марии Зониной) и, как отметил сам постановщик, отличающаяся большим лаконизмом, оставляющая воздух для собственно актерской игры. «Для меня, как для режиссера, важно было, чтобы действие развивалось короче, жестче, стремительнее».

Но, это, прежде всего, поэтическое повествование, в котором главное не смерть, а жизнь. Вероятно, потому и Сара здесь гораздо моложе своей героини (в пьесе указано, что действие происходит в 1922 году и Бернар здесь 77 лет), женственна, изящна, одета в элегантный туалет по последней парижской моде из светлых кружев, струящегося шелка, расшитого стеклярусом, легкого шифона. И потому реплика героини, что она подобна высохшей рептилии, кажется кокетливым лукавством. Лишь высокие шнурованные ботинки на ней разного цвета, обозначая инвалидность: в бежевом - здоровая нога, в черном - протез ампутированной (художник по костюмам - Виктория Севрюкова). Да еще - почти все действие она проведет, сидя в плетеном кресле (потом, после спектакля, отвечая на вопрос, насколько сложнее играть, когда прикован к одному месту, когда лишен движения, актриса Юлия Рутберг ответит, что в этом сезоне на ее долю выпали сплошные испытания: «В недавно состоявшейся премьере спектакля «Улыбнись, нам, Господи!» меня лишили слов, здесь - движения и это - прекрасно. Артиста надо чего-то лишать, особенно во взрослом состоянии, потому что от ограничений человек приобретает новые возможности: там - в пластике, здесь, в статике. Тогда ты понимаешь, что есть руки, есть лицо. И каждое движение очень ценно»).

В этой постановке речь не о летах - в пьесе великая Сара, диктующая секретарю Жоржу Питу (Андрей Ильин) второй том мемуаров, проигрывает с его же участием разные периоды жизни - свои 11, 26, 28, 38 лет, в финале придя к многозначительному распоряжению: пусть драматург, который непременно хочет, чтобы она сыграла в его пьесе, изменит возраст героини - сделает ее не старше - моложе. Ибо мощь человека не в его биологическом возрасте, а в жизни человеческого духа, его мозга. Что, пока человек эмоционален, пока хочет испытывать чувства, его невозможно лишить жизни.

А чувств здесь - море. Вся жизнь великой актрисы с не очень счастливого детства, когда не оправдала надежд матери - дамы полусвета - на такую же привлекательную внешность, как и у нее и, соответственно, на успешную карьеру великосветской куртизанки, ревность к красавице-сестре, отрочество, проведенное в монастыре, где на путь истинный ее наставляла сестра София. И опять мать, несмотря на бесконечный, непрекращающийся мысленный спор с ней, хотя ее уже давно нет на этом свете, об отказе от пути, уготованного старшей дочери ее заботами и преодолении преград к своему жизненному предназначению, отстаивании своих прав на него. Триумф! И здесь, когда ее захватывают воспоминания о лучших ролях, режиссер вводит аудиозапись с голосом Бернар, читающей патетический монолог из «Федры» (признавшись, правда, что запись пришлось понизить на два тона - уж очень пронзительно-высок оказался ее тембр). И вот она - завоевательница мира, мчится на поезде по прериям американского Дикого Запада с большим турне, заставляя мужественных ковбоев обливаться слезами над страданиями Маргариты Готье, которую они переименовали в Камиллу. Но и самой не только испытывать счастье от того, что рядом один из тех, кого любит больше жизни, ради кого укротила свой нрав, снося насмешки и оскорбления, кто, пусть, ненадолго, стал ее мужем - единственным мужем, несмотря на многочисленные мимолетные или длительные любовные связи, бурные романы - молодой и прекрасный, как античный бог, грек Жак Дамала, но и, негодуя, выдерживать нападки нахального, циничного импресарио Уильяма Жаретта, с его безапелляционным требованием отправить в Европу этого сердцееда, столь бездарного на сцене, что не в состоянии запомнить простейших реплик! Ах, сколько гнева выльется на голову этого толстокожего, непробиваемого американца, а заодно - на Питу, который - это очевидно - разделяет мнение Жаретта о супруге Мадам, хотя от себя никогда бы не решился высказать все это в столь откровенно-вульгарной форме. И тоска - бездонная, неутоленная, при воспоминании о кончине бывшего супруга от передозировки наркотиков. Но Бернар - актриса до мозга костей, которая сейчас, проводя лето в своем поместье на острове среди Бискайского залива, изолирована и от сцены, и от шумного общества. А потому свои воспоминания не столько диктует, сколько разыгрывает как театр собственной жизни, где всех, о ком вспоминает, разыгрывает преданный и немного нелепый Питу. И если поначалу он не очень охотно берет на себя роли матери или монахини, то постепенно вовлекается в игру, и вот уже забавно и весьма достоверно изображает и поезд, и ковбоев, и увальня Жаретта с неизменной сигарой во рту. С бесконечной грустью, глубоко сострадая, бедный секретарь возьмется и за роль врача, ампутировавшего ногу актрисы. И становится очевидным, как необходимы они друг другу, как тесно связаны не только общими воспоминаниями, но и сценой, которой, хотя и по разную сторону рампы, отдали жизнь.

Сара Бернар в исполнении Юлии Рутберг - сплошная противоречивость эмоций: нежность сменяется вспышками гнева, умиротворение контрастирует с не улегшимися в душе страстями, она может сочувствовать и саркастично иронизировать одновременно. В пластике проступает та угловатая грациозность, которую отмечали современниками легендарной актрисы, в мимике - порой - эксцентричность, что позволяло назвать ее себя «клоуном с птичьим профилем». Но актриса не пытается воссоздать внешние черты прототипа: и голос - теплый, интонационно разнообразный, куда ниже по тембру, и никаких попыток превратить свою героиню в почтенную Даму Бель-Иля, доживающую последние месяцы. Ей важнее выразить такое трудно поддающееся определение, что же это за штука - актерский талант, как жизненные впечатления преобразуются в те сценические образы, что, спустя столетие, продолжают волновать умы. Ей важно показать, что время над подлинным актерским величием не властно, ибо это величие - в постоянном стремлении к познанию, в неиссякаемом интересе ко всем проявлениям жизни, в неутолимой жажде любви.

Но к любви - скрывая это от самого себя - тянется всей душой и Питу: внешне довольно респектабельный, застегнутый на все пуговицы элегантного летнего костюма (которые, впрочем, расстегнет в минуты интимных откровений, да, к тому же - к веселому изумлению Сары - почти обнажится, сняв бабочку с шеи и закатав брюки до колен). Ему, кажется, весьма важна солидность в форме общения - сказывается воспитание (уроки мамы вспоминает до сих пор). Но, видимо, только кажется, ибо отчего то изобразит гарсона, то, поначалу покапризничав и заставив себя упрашивать, втянется в игру, перевоплощаясь во всех, кого вызовет из прихотливой памяти патронесса. Только ли от того, что Сара для него - личность такого же, если не большего масштаба, что и мама? Или в нем - глубоко, тайно, настолько тайно, что даже себе не может признаться, живет лицедей? И какое же это раздолье для хорошего артиста (а Андрей Ильин относится именно к их числу), сыграть столько самых разных персонажей за один спектакль. И сколько же выразительных средств он для этого находит!

Диалог Сары и Питу в дуэте Юлии Рутберг и Андрея Ильина, начинаясь с полных иронического юмора первых сцен, постепенно ширясь, пропитываясь чувствами, перерастет в повествование о реке жизни, в которой горечь потерь, радость обретений, упорное преодоление себя, восторг триумфа, упоение и творчеством, и славой, страсть и ненависть, страх и мужество - все слито, цельно, превращаясь в неразрывное целое - как в жизни. И сквозь подтрунивание Сары над комплексами Питу, мелочность его смешных обид и постоянное беспокойство за нее проступит глубокое, сильное чувство, давно связывающее столь непохожих людей.

О своем партнере Юлия Рутберг говорит: «Это не только великолепный артист, это не просто Питу, а это - кислород, потому что мы друг без друга биологически существовать здесь не можем, и ошибка одного - это ошибка другого, мы полностью ориентированы, когда нужно брать на себя, когда - отдавать другому».

Последний персонаж, сыгранный Питу в этом театре для двоих, Оскар Уайльд. Постаревший, переживший позор и тюрьму, бедный, больной, одинокий Уайльд. Его разговор с Сарой - вроде бы, светская болтовня остроумных знакомцев. А по сути - исповедь о неизбежности конца много испытавшего человека, уходящего вместе с вознесшим его и скинувшим с пьедестала веком. Именно он рассказывает ей о лангусте, о предсмертном издевательском смехе. А, может, все-таки, крике? И - признание. Признание в любви, которое кроется не столько в словах, сколько в интонациях, в ласковом объятии Сары, в самой мизансцене, когда она укрывает его, сидящего у ее ног, кружевным зонтиком от палящих лучей. Но - странно - для Уайльда у Питу не остается театрально- ярких красок, словно сошли с лица все маски, скрывавшие его подлинное лицо, интонации становятся почти безэмоциональными, задумчиво-остраненными. И возникает щемящее чувство, что словами Уайльда говорит сам Питу. Не тот забавный рефлексирующий человечек, что скандалил, негодовал, ребячливо обижался на свою хозяйку, а подлинный, тот, которым он являлся себе разве что только в затаенной мечте. Тот, которого разглядела и полюбила в нем Сара. Последние романтики уходящей эпохи.

Как признался Андрей Ильин, именно Оскар Уайльд оказался самым сложным из всех, сыгранных им в этом спектакле, персонажей: «Казалось бы, безэмоционален, это просто и легко. Но «легко» - это самое трудное на сцене». Особенно, на Малой сцене, для которой поставлен «Крик лангусты», когда из-за близости к зрителю виден каждый нюанс, любая неточность. Но, добавил артист, « Миша (Цитриняк - примеч. ред.) - миллиметрист, он все выверял до мельчайших деталей». И это очевидно не только в выверенности каждой мизансцены, в точности каждого изменения настроения, ритма, но и в звуковом и художественном оформлении спектакля, решенными в едином ключе - стилизации нашего представления о прекрасном времени Артдеко.

Декорация (художник Мария Рыбасова) лаконична и, вроде бы, лишь обозначает место действия: на авансцене белоснежная галька приморского пляжа, плетеные, кресло, столик, сундучок. Но сколько прелести в этих легких вещах, словно сотканных из синевато-белых причудливых кружев, чуть тронутых патиной старины. Граммофон с высокой трубой (как она пригодится, когда, помимо прямого назначения, превратится в трубу паровоза). Несколько предметов реквизита, каждый из которых сыграет свою «роль», вроде зонтиков: маленький кружевной - от солнца, черный дождевой и огромный как тент, до поры лежащий в углу сцены. Но это - и символы: день, ночь и Солнце - огромное яркое светило, великий символ жизни. И еще - Вечности, ибо, несмотря на уверения ученых, что Солнце тоже смертно, Сара Бернар уверена, что оно будет всегда. Туда, за Солнце, уйдет она, когда пробьет ее последний час. И вернется к нам преображенной нашими легендами о ней.

«Солнце» - так называется и нежная и красивая композиция, с которой начинается действие. Музыка созданная композиторами Борисом Кинером и Александром Прокоповичем, обращена к жанрам и мелодическому строю произведений, характерных для начала двадцатого века, соседствуя с широко известной классикой и оперными ариями. Под музыку в стиле кантри с аккомпанементом воображаемого банджо поезд уносит героиню в ее знаменитое турне по Североамериканским Штатам, а под знойное танго хорошо вспоминаются ночи страсти. Финальный танец под томный фокстрот завершит действие - герои уйдут за Солнце.

Михаил Цитриняк в Театре им. Евг. Вахтангова поставил уже третий спектакль. На вопрос, почему обратился именно к этой пьесе, объяснил: «Я не могу ставить спектакли на любую тему. Могу - на темы, которые мне близки, над которыми размышлял, хорошо знаю, исходя из собственного опыта. А здесь, во-первых, пьеса про театр, искусство, про артиста со всеми его психологическими особенностями и его судьбу. Это серьезный разговор о творчестве, о людях театра и, конечно же, обо мне.

Во-вторых, Сара интересна, прежде всего, тем, что она - символ. Легенда сцены даже не XIX века, а XX. Личность переходного периода. А наше поколение тоже пережило смену эпох, ведь мы - выходцы из того советского времени с его плюсами и минусами. И во многом он был для нас прекрасен, потому что там были мы.

Кроме того, театр - это разговор, который долго переживается, вспоминается. Это, прежде всего, потрясение. Если потрясения нет, то зритель зря пришел. А здесь тот редкий материал, который увлек всю нашу команду - в этом составе мы сделали и предыдущие спектакли. Прежде всего, я ориентировался на Юлию Рутберг: я уже с ней работал, за «Медею» получила «Хрустальную Турандот». Она полностью соответствовала моим представлениям о том, какой должна быть Сара - и по фактуре, и по пластическим возможностям, и по психологической остроте. Кроме того, времени на репетиции было очень мало и мне хотелось поставить спектакль, в котором был бы задействован узкий, но надежный в профессиональном уровне коллектив. И когда я предложил Юле и Андрею, сыгравшем в моей постановке «Игры одиноких», участие в этом спектакле, они отозвались с большим энтузиазмом: им пьеса очень понравилась. Ну, конечно, и для художников, с которыми мы и предыдущие постановки сделали, и для композиторов здесь было много интересных задач. С одним из них - Борисом Кинером - мы в прошлом - однокурсники, уже сорок лет дружим, а с Сашей Прокоповичем - третий спектакль». (В скобках заметим, что они вместе поют со студенческих лет, а много позже, в 90-е годы М. Цитриняк и Б. Кинер организовали «Арт-зонг дуэт Мастер Гриша», побывали с гастролями во многих странах).

«Класс режиссера - когда его не видно, - сказал Андрей Ильин после пресс-показа. - Спектакль только-только нарождается. Не сомневаюсь, появятся новые нюансы, вероятно, больше сцен, вызывающих смех». Но уже сейчас очевидно, что обширный, вызывающий ажиотаж зрителей всего мира репертуар Вахтанговского театра пополнился новым - стильным, умным, динамичным представлением, где все компоненты постановки спаяны в одно нераздельное целое, по-своему раскрывая вечную и всегда новую тему Мужчины и Женщины. И еще долго Он будет провожать восхищенным взглядом Ее, не имеющую возраста, непостижимую и прекрасную.

Фото предоставлены театром

Фотогалерея