"Смерти нет...". "Лир король" в Театре "Эрмитаж"

Выпуск № 2-172/2014, Премьеры Москвы

"Смерти нет...". "Лир король" в Театре "Эрмитаж"

Мне кажется, что спектакль «Лир король» В. Шекспира (перевод Григория Кружкова, сценография Сергея Бархина, композитор и исполнитель роли Шута Элиас Файнгерш), премьера которого состоялась в Московском театре «Эрмитаж» (играли, как все свои большие спектакли, на сцене «Мастерской Петра Фоменко) в последнюю декаду августа - может быть, из самых личных спектаклей Михаила Левитина.

Он напомнил мне один из блистательных левитинских спектаклей, «Нищего, или Смерть Занда» Юрия Олеши, хотя, казалось бы, нет ничего общего между одиночеством героя эпохи первых советских лет и героя трагедии давно ушедших столетий. Но это ощущение - поверхностное, для тех, кто предпочитает воспринимать спектакль одними лишь чувствами и не в контексте творчества театра, не давая себе труда задуматься: что? зачем? почему? А для Михаила Левитина на протяжении всего его режиссерского служения именно эти вопросы остаются главными, особенно, когда они зашифрованы, скрыты, как в произведениях любимых его обэриутов.

Левитин сознательно и обдуманно разрушает стереотип восприятия шекспировской трагедии, невзирая на то, что многие в зрительном зале могут не понять его режиссерский замысел. Впрочем, для Михаила Левитина существует лишь определенный зритель, а важнее прочего собственная возможность высказаться открыто, резко, нередко шокирующее. На этом построен его авторский театр - авторский в самом прямом понимании этого слова.

Тем и уникальный, не имеющий аналогов.

Михаил Левитин - человек вне времени, в этом убеждает каждый его спектакль, его проза, где все и вся легко перемещаются из одной эпохи в другую, смешивая пространство, нравы, обычаи. И, конечно - жанровую природу. Левитину мало воспроизвести на подмостках своего театра «чистую» драматургию, он должен найти некое столкновение, зарождение глубоко спрятанного конфликта, чтобы добраться до прозрачного смысла. А что касается зрителя - уж кто как сможет...

Кстати, именно в этом кроется одна из причин неприятия театра Михаила Левитина не только частью зрительного зала, забредшего в «Эрмитаж» просто из любопытства или случайно, но и профессиональных зрителей-критиков, многим из которых недосуг задуматься, разгадать предложенные ребусы. Это над спектаклями зарубежных режиссеров, ставящих в своих странах и у нас хорошо известные трагедии и комедии, любопытно поломать голову, а что касается Михаила Левитина - с ним и так все давно ясно: обэриут по призванию, отнюдь не магистральная линия театра (причем - во все времена), так что уж тут работать головой, если чувства сами по себе не включаются в первые же минуты действия?

А в «Лире короле» этого не происходит. Они сами по себе не включатся, если не попытаться понять, почему спектакль начинается с цитат из Л.Н. Толстого о Шекспире - уничижительных, развенчивающих гений английского драматурга? И тогда внезапно озаряет догадка: все же очень просто и очень современно - Михаил Левитин сталкивает две культуры, различные эпохи, сознательно воздействуя на наше расхожее мнение о природе трагедии! И становится понятно, что настоящую трагедию переживает только один человек - Лир, блистательно сыгранный Михаилом Филипповым. Его страх перед старостью и перед смертью, перед вечным течением жизни только уже без его присутствия и участия, заставляют Лира воспринимать окружающий мир трагически, принуждают так страстно быть привязанным к позднему ребенку, младшей дочери Корделии (в этой роли мы видим подростка, Валентину Ляпину - трогательная сама по себе, она, к сожалению, не может передать весь «объем» переживаний, слишком еще ребенок!).

Михаил Филиппов играет сильно, масштабно. Как мягок и нежен его взгляд, когда еще до начала спектакля он сидит в глубоком кресле, а Корделия пристроилась рядом на скамеечке, и они разговаривают о чем-то, не слышном нам. И как мгновенно с началом спектакля он внутренне сосредоточивается, взгляд меняется на жесткий, подозрительный - этот Лир хорошо знает, что услышит от своих дочерей: сжатой в комок, напряженной до предела и стремящейся только к наследству Гонерильи (великолепная работа Дарьи Белоусовой, как всегда стильной, с мощным темпераментом и яркими интонациями!) и льстиво-смиренной Реганы, стоящей потупив взор долу (Ирина Богданова ведет эту линию почти до финала очень выразительно). И потому его досада на любимую дочь - без крика, гнева, даже без особого раздражения: он знал, что ответит ему Корделия, еще ребенок, но уже успевший впитать отношение отца к миру...

Михаил Филиппов ведет роль на мягких, негромких интонациях, а потому его крик: «Я отомщу!..», - вызывает (у меня, по крайней мере) подлинный ужас. И то, что в сцене суда перед его мысленным взором предстают старшие дочери совсем не такие, каковыми они являлись нам, а девочки, проскальзывающие словно видение из давних лет, удивительно горько перекликнется с одной из финальных фраз: «Никто ни в чем не виноват...»

Изнанка трагедии - это почти всегда фарс. Именно фарсово воспринимал творчество Шекспира Лев Толстой (недаром он отличался порой убийственной иронией - вспомним хотя бы описание оперного спектакля в «Войне и мире»!), а время показало, что все эти ужасы: предательство, измена, легкость кровопролития - стали для нас повседневностью, потому и раскрыты Михаилом Левитиным легко, без натуги, откровенно гротесково.

Потому что такова наша действительность. Мы потеряли уже способность ужасаться убийствам, масштабам воровства, предательству, лжи, лицемерному дележу наследства.

И только Лир остается живым, горячим, шекспировским посреди всего этого фарса, в котором и граф Глостер (мне давно не доводилось видеть Александра Пожарова, так сильно и многозначно раскрывающего образ своего персонажа), и его сыновья, изображающие самураев (Евгений Фроленков, Денис Назаренко), и граф Кент (Алексей Шулин), и герцог Олбанский (Сергей Олексяк), и герцог Корнуэльский (Александр Ливанов в сцене ослепления Глостера просто великолепен - в нем сочетаются показной мужественный вояка и обыкновенный трус, боящийся сам исполнить казнь, доверяющий страшный жест жене), и Освальд (очень интересный пластический рисунок почти вывернутого наизнанку человека дает Дмитрий Жаров) создают карнавал в духе толстовского восприятия.

И, как это и случается в настоящей литературе и в действительной жизни, внезапно трагедия, испытываемая Лиром, начинает отзываться и в других персонажах их личной трагедией - прозревает граф Глостер (сцена над пропастью сыграна Александром Пожаровым поистине трагически), искаженный мир принимает естественные пропорции в глазах герцога Олбанского, шут, великолепно сыгранный музыкантом Элиасом Файнгершем, чья музыка к спектаклю воспринимается очень эмоционально, слушая Лира, постепенно начинает не просто слышать, а внимать своему королю, едва ли не впервые поняв, о чем он рассуждает, в сцене бури...

И тогда возникает естественный для левитинского восприятия этой известной трагедии финал - Лир и Корделия не погибают. Они сидят в тех же позах, что и в начале спектакля, король, прошедший нечеловеческие по силе испытания, и его повзрослевшая дочь. Корделия выходит на авансцену и произносит трижды: «Смерти нет...»

Потому что Лир осознал: жизнь будет продолжаться и без него. Да, он не сможет больше участвовать в ней, но она будет длиться и длиться, эта бесконечная жизнь, в которой изнаночной стороной трагедии всегда окажется грубый фарс. А в таком случае - стоит ли бояться смерти?.. И не есть ли эта боязнь - наша слабость перед лицом жизни?..

 

Фото Дмитрия ХОВАНСКОГО

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.