Мы - то, во что верим... / "Нюрнберг" в РАМТе

Выпуск №4-174/2014, Премьеры Москвы

Сейчас трудно уже вспомнить, что было первым, а что вторым и третьим в истории формирования и взросления на этом именно материале. Отец, прошедший всю войну, принимавший участие в освобождении Освенцима и Треблинки и рассказывавший об этом приглушенным голосом в надежде, что подросток не услышит или не поймет. Книги выдающегося переводчика с немецкого языка и публициста Льва Гинзбурга, присутствовавшего на Нюрнбергском процессе, а затем, спустя десятилетия, добившегося встреч с теми из высших чинов Третьего рейха, кто остался безнаказным или получил довольно мягкое наказание. Первая книга, «Бездна», была посвящена нашим карателям и их жертвам. Вторая - «Потусторонние встречи» - тем из немецких политических деятелей, кто выжил. После этих книг невозможным казалось жить - настолько страшен, жесток и несправедлив был чудовищный гипноз, под который попала не только отдельно взятая, отличавшаяся высочайшей культурой и столь же высокими гуманистическими ценностями страна, но и без преувеличения значительная часть мира. И примерно тогда же попались на глаза строки выдающегося польского поэта Тадеуша Ружевича о том, что после Освенцима невозможно писать рифмованные стихи...

А потом был фильм Стэнли Крамера «Нюрнбергский процесс». Появился он раньше книг Льва Гинзбурга, разгромные рецензии на которые публиковались центральными газетами, но увидеть его удалось все-таки, по-моему, позже. И еще был потрясший всех, кто его видел, фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм».

Несколько лет назад была издана книга Альберта Шпеера «Шпандау: тайный дневник» - пронзительное, острое повествование бывшего при Гитлере главным архитектором честолюбивого и влюбленного в свою профессию человека, который почти сразу осознал свою вину соучастия в преступлениях перед человечеством и собственным народом, но медленно отделывался от гипнотического обаяния фюрера, под которым находился немало лет...

Так все сложилось в единую мозаику - мрачную и горькую...

Но сегодня в этой мозаике появились новые и неожиданные краски. Их остро и проницательно разглядел Алексей Бородин, поставивший в РАМТе спектакль по сценарию Эбби Манна, по которому в свое время и был снят фильм Стэнли Крамера с голливудскими звездами.

Спектакль Алексея Бородина в строгом, лаконичном, стильном и от того невероятно эмоциональном оформлении Станислава Бенедиктова называется «Нюрнберг» и основательно отличается от своего первоисточника, потому что для Эбби Манна и Стэнли Крамера в самом начале 60-х годов важно было одно, а для театрального режиссера 10-х годов ХХ1 столетия - совсем другое.

Этот мощный и яркий спектакль, конечно же, провоцирует в первую очередь на политические сопоставления, на разговор о возрождении публицистического театра, но для меня главным в нем стала все-таки неожиданная и очень сильно проявленная театральность.

Худо-бедно зная о Нюрнбергском процессе, большинство из нас (по крайней мере, те, кто не видел этот старый фильм) не ведает о том, что была еще целая серия «малых процессов», спустя два года после окончания Второй мировой войны, когда американские судья здесь же, в этом старинном немецком городе, выносили приговоры судебным деятелям Третьего рейха. По сравнению с Нюрнбергским процессом, с подлинной трагедией, это был, скорее, фарс. А по законам театральным мы хорошо знаем, что изнанкой трагедии, как правило, становится именно грубый фарс. Но такое примитивное решение - не для режиссера высокой культурной, театральной традиции Алексея Бородина.

Он видит в происходящем отнюдь не фарс, а обыденную человеческую психологию - отгородиться барьером от тяжелых воспоминаний, о собственной вине, о соучастии в происходящем любой ценой.

Разве мы сегодня ведем себя не так же, с гордостью объявляя, что не обращаем внимания на политику?

Если Нюрнбергский процесс происходил в мрачном и торжественном судебном зале, то «малый процесс» находит себе место в уютном ресторане с вышколенной обслугой, где за кружкой пива можно без пафоса, почти спокойно обсудить дела давно минувших дней. Поэтому речи перебиваются то чечеткой, то пением - люди стремятся забыть, забыть все; ведь прошло целых два года после войны!

Алексей Бородин очень точно и по-театральному ярко выстраивает эти смены настроений, состояний, о которых писал в своем «Тайном дневнике» Альберт Шпеер: «Под влиянием окружающей меня жутковатой, почти невыносимой тишины, где отсчет времени ведется только по смене охраны за дверью камеры, меня одолевают сомнения в точности описания Гитлера в этих ста страницах. В попытке объяснить себе, как я мог так долго находиться в плену его очарования, я слишком часто припоминал мелкие приятные эпизоды: совместные поездки на автомобиле, пикники и архитектурные фантазии, его обаяние, заботу о семьях людей и его кажущуюся скромность. Но я безусловно вытеснил из своей памяти то, о чем с ужасающей ясностью напомнил мне процесс: чудовищные преступления и зверства. В конце концов, именно они составляли суть Гитлера... Гитлера поддерживали идеализм и преданность таких людей, как я. Именно мы, люди, менее всего склонные к эгоизму и корысти, создали условия для его существования... Иногда я спрашиваю себя: неужели я даже не замечал эти лозунги - «Евреям здесь не место» или «В этом районе евреи могут находиться только на свой страх и риск»? Или я просто не обращал на них внимания, как не обращал внимания на другое лицо Гитлера, воплощавшее ту реальность, которую я изгнал из своего иллюзорного мира?»

Это очень важное психологическое состояние человека Алексей Бородин решил именно через театр, дающий возможность человеку забыться, «перепутать» реальность подлинную и иллюзорную: не случайно фрау Бертхольт (Нелли Уварова) говорит американскому судье Хейвуду (очень сильная работа Александра Гришина) о том, что в старинном городе Нюрнберге есть многое, на что стоит посмотреть, кроме нацистских преступников. Например, опера. И перед нами возникает яркий эпизод оперного спектакля, на котором вряд ли кто задумается о любви Гитлера к опере...

Или бывшая домработница фрау Линднов, блистательно сыгранная Еленой Галибиной. По ее доносу были жестоко осуждены пожилой еврей Финкельштейн и молодая немка, но на вопросы, когда именно и по принуждению ли вступила она в нацистскую партию, эта дама лишь презрительно поджимает губы, а взгляд ее полон такого холодного безразличия к недавнему былому, что становится страшно. Так же, как когда она появляется на эстраде ресторана, поет и танцует, словно ничего никогда не было...

А то, что было, показано на экране, невидимом зрителю (в этом тоже проявлен замечательный режиссерский и культурный дар Алексея Бородина!). Мы видим только луч света, а Лоусон (одна из лучших ролей Степана Морозова!) сухо комментирует: это - абажур из человеческой кожи, это - высушенные черепа поляков, это - горы обуви и очков, оставшиеся от детей и взрослых...

Многозначно и очень интересно сыграл роль адвоката Рольфе Евгений Редько. Он появляется в ресторане возбужденный, многословный, заранее во всем уверенный - главное, в том, что война давно кончилась и какие-либо процессы бессмысленны по определению. Но по ходу сюжета словно медленно возвращается в то самое прошлое, которое было не только чужим, но и его собственным. И под этим грузом он как будто стареет, речь его замедляется и покидает он ресторан со словами: «Это - вина всего человечества. Не более, но и не менее...».

«Если мы чего-то не знали, то только потому, что не хотели знать...», - эти слова из спектакля «Нюрнберг» разве не относятся сегодня ко всем нам?..

Да, многие из этих людей хотели сделать для страны лучше, а получилось - по печальной истине нашего времени: как всегда. Горько думать, что так и будет дальше, но природу человека не изменить: мы всегда будем вытеснять из памяти то, что хочется забыть, и тем отчаяннее бросаться в видимость наслаждения, отдохновения, нормальной жизни...

Обо всем этом можно было бы рассказать назидательно и скучно, но Алексей Бородин нашел ярчайшую театральную форму - во многом новую, но, как всегда в его спектаклях, опирающуюся на нравственные и культурные традиции, изменениям не подлежащие. Потому и его «Нюрнберг» входит в мысли и душу таким сильным, обжигающим откровением: «Мы - это то, во что мы верим, что защищаем. Даже если защищать это невозможно».

Фото Сергея ПЕТРОВА

Фотогалерея