Владивосток. Победа "Крейсеров"

Выпуск №5-175/2015, В России

Премьеру «Крейсеров» по роману Валентина Пикуля во Владивостоке ждали, к ней готовились не только в самом театре, но и в библиотеках, школах, академии искусств. Иными словами спектакль вышел за рамки очередного театрального представления, он явно стал событием в культурной и общественной жизни города. Тому целый ряд причин. У истоков «Крейсеров» стояли два отечественных министерства: Министерство развития Дальнего Востока и Министерство культуры РФ, которые выделили на постановку значительные средства. Кроме того, на волне сегодняшнего патриотического движения и интереса к отечественной истории вспомнить о героях-тихоокеанцах в Русско-японской войне 1904-905 годов - дело святое. И еще один из главных аргументов: последний раз спектакль о Владивостоке, его жителях шел на сцене Приморского театра им. М.Горького «всего-то» лет 50 назад. И вот через много поколений зрители дождались спектакля «про нас».

Анализировать «Крейсера» не просто. Спектакль сложный, густонаселенный. Достаточно сказать, что в массовых сценах на подмостках живет и действует, органично существуя, четко выполняя режиссерские задачи, коллектив около ста человек. Надо отдать должное постановщику Ефиму Звеняцкому, массовые сцены стали едва ли не лучшими в спектакле. Думаю, это произошло по двум причинам. Во-первых, режиссер давно доказал свое умение и мастерство при постановке массовок. Достаточно вспомнить «Поминальную молитву» или «Бориса Годунова». И здесь самый выразительный эпизод, когда невозможно сдержать слезы - это финал первого акта. Японская эскадра расстреливает русские крейсера. Падают убитые матросы. И сверху опускается сетка, усеянная бескозырками. (Уж не говорю о том, что для Владивостока бескозырка нечто большее, чем просто головной убор.) Опускаются на колено матросы, обнажают головы, а сетка с бескозырками медленно взмывает к небесам, как бы олицетворяя души ушедших в иной мир погибших героев. Звучит мощная музыка. Отличная метафора, эффектная, по-настоящему театральная.

Но думается, есть и вторая причина, по которой так выразительно смотрятся массовые сцены. Материал романа Пикуля, кажется, вообще невозможен для переноса на театральные подмостки. Батальные сцены, огромное количество действующих лиц с практически непрописанными характерами, потому запомнить их просто не представляется возможным, много разговоров на специфическую военную тематику. А когда не хватает психологизма, режиссеру приходится предпринимать героические усилия, чтобы создать яркое зрелище, что и отлично получается у Звеняцкого. Надо отдать должное и труппе театра, и студентам академии искусств, которые честно и самоотверженно работают в спектакле. Их выправке, их абсолютной вере в предлагаемые обстоятельства, их правде существования можно только восхищаться. Уж не говорю о том, как прекрасно на мужчинах сидит военно-морская форма, как она их подтягивает и делает всех без исключения привлекательными.

Непросто определить жанр спектакля. Наверное, это героическая эпопея, повествующая о доблести моряков-тихоокеанцев. И во многом это повествование представлено на сцене средствами литературного театра. Зачастую разговорные эпизоды вынесены на самую авансцену, где актеры просто представляют своих героев. Но постановщик отлично понимает, что одними разговорами зрителя привлечь весьма сложно. Потому в каждой практически сцене он придумывает какое-то яркое действие. В спектакле много танцев, сочиненных балетмейстером Андреем Нартовым: это и фрагмент из «Лебединого озера» в театре Нининой-Петипа (это действительно первый театр во Владивостоке), и танец гейш перед японским адмиралом Того, и нежное танцевальное видение в доме Парчевских.

Но конечно, не ради этого ставились «Крейсера». Неслучайно ведь театр абсолютно сознательно сохранил красивое название романа Пикуля. Потому спектакль прежде всего о воинской доблести и славе Тихоокеанского флота, об уважительном отношении к истории, об офицерском долге и чести. На сцене много старого Владивостока, что так мило сердцам зрителей. Перед художником «Крейсеров» стояла сложнейшая задача. При всей условности оформления надо показать разные места действия, надо перенестись на крейсер, изобразить смертельный морской бой и т. д. Художник Александр Липовских предложил единую установку - сотворенный из легких металлических деталей как бы каркас части корабля с трапом, капитанской рубкой, штурвалом. И большие маты, то бишь спасательные плоты, лежащие на полу, на боках их старым шрифтом написаны названия крейсеров, на которых служат герои. И все это на фоне огромного киноэкрана - своеобразного задника, а на нем и виды старого Владивостока, и, конечно, бесконечное море в разном его состоянии, и трагическая гибель кораблей, и звездное небо, и гордо реющий Андреевский флаг... И над всем этим музыка, своей мощью перекрывающая взрывы, лязг металла, звуки боя (музыкальное оформление Вячеслава Стародубцева). И если уж говорить о музыкальном оформлении, то нельзя не сказать о замечательно поющей труппе театра. Хор во славу царя звучит как великий гимн во славу России (хормейстер Елена Дроздова).

Повторюсь, лучшее, что есть в спектакле - массовые сцены, где каждый участник точно знает свое место и в то же время чувствует себя частицей большого и важного события. Это ладные матросы, это отряд сестер милосердия в своих белых фартуках с красным крестиком, это юные и озорные поначалу мичмана, которые держатся дружно стайкой, и они так хороши своей молодостью, своими белыми кителями, форменными фуражками, тем, что на боку у каждого офицерский кортик. Хорош главный герой, который, собственно, и цементирует все действие - мичман Сергей Панафидин у Валентина Запорожца. Только на его долю выпали в спектакле две по-настоящему сложные психологические сцены, и сделаны они актерски и режиссерски безукоризненно. В пьяной драке матрос-громила, которого играет Денис Неделько, не помня себя бьет Панафидина. За нападение на офицера - каторга. И порядочный скромняга Панафидин на очной ставке делает вид, что не узнает его. Они остаются вдвоем, и огромный матрос падает в ноги своему спасителю, не зная какими словами отблагодарить его...

Или единственная в спектакле лирическая сцена, видение Панафидина, его несбыточная мечта - Виечка Парчевская. Приглушенный свет на пустой сцене, на корабельном мостике двое молодых людей (Запорожец и совсем юная Кристина Сухорук) какими-то приподнятыми возвышенными голосами говорят о любви, при этом корабельная установка плавно под красивую нежную музыку поворачивается вокруг своей оси. И понимаешь, что эта красота невозможна в реальной суровой жизни, где гибнут ни в чем неповинные люди. Как говорит один из героев: «Какая война? Ни я ничего плохого японцам не сделал, ни они мне...»

И тем не менее именно война, ее суровые законы - центр спектакля. Точнее не война, а естественное как дыхание поведение матросов и офицеров, их негромкий, несуетный патриотизм, законы чести, по которым живут и погибают господа офицеры. Не об этом ли и финал спектакля, когда на дуэли от руки своего бывшего товарища, ставшего карьеристом, готового на любые гнусности, лишь бы не воевать самому (его точно и без всякого гротеска играет молодой Дмитрий Самотолкин) погибает герой всей истории мичман Панафидин. Жизнь - жесткая штука, жертвами в ней, к сожалению, порой становятся лучшие. Но чистота Панафидина, светлые лики матросов, достоинство русского офицерства, гибель в алом зареве наших крейсеров, белоголубой Андреевский флаг, старый Владивосток, чувство высокого преклонения перед подвигом наших предков - это останется со зрителями надолго.

Фото Сергея КИРЬЯНОВА

Фотогалерея