Новосибирск. Девочки-сестры из непрожитых лет

Выпуск № 3-183/2015, В России

«Три сестры» Новосибирского театра «Красный факел» в постановке Тимофея Кулябина говорят без слов. Первые пяток минут бегущая строка с репликами персонажей и язык жестов, меняющий и пластику, и лица актеров, мешали погружению в действие. А потом пришло удивление, отчего пьесу никогда прежде не ставили таким образом. Можно ли лучше передать отъединенность обитателей дома Прозоровых, безнадежную непреодолимую замкнутость их мира и обреченность никогда не быть «в Москве!»? Никто - ни сестры, ни доктор, ни даже демонической наружности и криминальных повадок Соленый не слышат, как звучит их дом, как звучит город, как звучит жизнь. А мы слышим.

Стучат тарелки и стулья, Андрей Прозоров извлекает из скрипки царапающие звуки, слаженно и победно грохочут сапоги, когда уходят военные. Мы слышим невыносимый грохот третьего действия. Пожар, и в хаотичном полусвете на сцене так же беспорядочно движутся герои то в поисках вещей для погорельцев, то в поисках друг друга, а за сценой пьяный доктор крушит что-то и колотит об пол то мебелью, то ведрами.

После антракта на наш измученный слух благословенно опускается тишина лаконичного финала. Сцена пуста. Убраны декорации дома, нет уже светлой, чуть состаренной мебели, многоуважаемых шкафов и напольных часов - только чемоданы кучей. Герои в дорожном платье. Ожидание, прощание, предвкушение - вот и все действие. А потом мы слышим один выстрел. Должно же быть два, на то и дуэль?

Но Прозоровы не слышат, им невдомек. Они в своей «стране глухих», где еще сохранилась - в улыбках, репликах, объятиях - атмосфера их дома, такого притягательного вначале, когда гости приходили запросто, за стол садились без приглашения, легко дурачились и шутили, когда женщины и в печали были прекрасны, а мужчины и в нелепости отвлеченных речей - возвышенны.

А может быть, и сестры слышат? Грохот, плач и тот самый одинокий выстрел? Но не хотят верить?

В стране глухих обыкновенно разговаривает только Ферапонт, посыльный из управы (Сергей Новиков). Обстоятельно, по-домашнему, без умолку, и на фоне птичьих взмахов рук всех остальных, его глупейшие монологи не только смешат, но словно швыряют нас оземь. Пожалуй, говорить словами могла бы еще Наташа. Кажется, жена Андрея, войдя в семью, выучила чужой язык, но вполне может, как и Ферапонт, по-простому, вслух.

За Наташей (Валерия Кручинина) та сила, которая уже почти опустошила дом Прозоровых, сила, уверенная в своем праве жить, как хочется сейчас, немедленно, не знающая сомнений и колебаний. И если служанка сестер Анфиса не может более работать (у Чехова - от старости, у Кулябина - по причине беременности, и, похоже, от Андрея), то выгнать ее следует немедленно. Наташу потряхивает от гнева. С этой стихией не справиться нынешним и будущим Прозоровым.

Победительная в своей житейской обескураживающей правоте Наташа претерпевает в спектакле самую заметную метаморфозу: из «местной барышни», румяной, неловкой и суетливой превращается во властную (и стильную!) хозяйку положения, молча наблюдающую за крахом дома, который теперь разве чуть подтолкнуть, - и рухнет. Она уже не дает себе труда играть в искренность симпатии к недавним хозяевам положения, небрежно и фальшиво соблюдая ритуал проводов Ирины, и предвкушая, наконец, свободу.

Доктор Чебутыкин (Андрей Черных) вначале добродушный друг семьи, которому все прощается (и он знает, что здесь все простится!) движется сквозь спектакль к мертвой пустоте последних сцен, где «все равно: одним бароном больше - одним бароном меньше». Последним вздохом еще живой души Чебутыкина «звучал» вопль его отчаяния перед пустыней финала: «Все от доктора чего-то хотят. А ему - «все равно!».

Вот и Ольга (Ирина Кривонос) по ходу спектакля тоже потухает, к финалу в ней остается только след прежней радостной стойкости духа, живости, пленительной женственности. Усталое высохшее лицо, затянутый «учительский» пучок, уродливый костюм. Эта Ольга уже не станет торопливо надевать неудобные шпильки перед приходом гостей и кружить по дому быстро и легко, почти как младшая сестра, которой категорически не сидится на месте.

Ирина (Линда Ахметзянова) вместо подростковой щенячьей радости первого действия обретает в конце строгое смирение перед судьбой: глаза опущены, губы сомкнуты, волосы убраны. Хотя и не оставляет ощущение, что это не более, чем продолжение игры. Играла - в телеграфистку и секретаря управы. На сей раз - в скромную невесту и верную жену. А настоящая Ирина готова до сих пор смеяться или плакать, но громко и напоказ, и танцевать под музыку на плазме, висящей - да-да, в доме Прозоровых. Чтобы снять все вопросы о буквальном соответствии классике, сразу произнесем страшное: Маша и Вершинин переписываются sms-ками, причем, дурацкими. А Федотик с Ириной разглядывают что-то уморительное на смартфоне.

В Кулябинском спектакле перемешаны эпохи - в мебели, в костюмах, в гаджетах: мобильник здесь мирно соседствует с расписным самоваром, и это выглядит, как ни странно, естественно. Ну, так ли уж важно, в самом деле, каким способом назначал Вершинин Маше свидание? Важно, что жена сумасшедшая и две девочки, и с этим ничего не поделать, а бригаду переводят «куда-то далеко». Давайте не будем углубляться в мелочи, скажем лучше о Маше (Дарья Емельянова) - утонченной, обольстительной, вмиг переходящей от душевной распахнутости - к полной замкнутости. О Маше, которая от случившейся невозможной своей любви к совершенно не ищущему чувств Вершинину (Павел Поляков) становится еще резче, еще откровеннее, еще отважнее, еще привлекательнее. И еще горше, чем вначале. Все ожидаемо, потому что «Три сестры» о надеждах, которые не сбываются? Не так ли? Так вот и нет!

В самом-самом финале, уже после всего - после ухода бригады, после прощания с Вершининым, в которого Маша, не оборачиваясь, вцепится мертвой хваткой, а потом будет выть и метаться по сцене, вырываясь из рук Ольги, чтобы догнать, вернуть! После гибели барона и Ирининого вдруг спокойного, почти равнодушного: «Я знала», - бешеные объятия сестер, и пляска рук, которые «выкрикивают» слова о жажде жизни и о надеждах. И это надрывное безумство одновременно и вызов, и принятие своего жребия, который - уж какой есть, куда деваться, - ответил мне на вопрос, для кого этот спектакль.

В рецензии на «Три сестры» Петра Фоменко (Новосибирск видел спектакль на одном из Международных Рождественских фестивалей искусств, еще при жизни Петра Наумовича) запомнилась фраза: «Это «Три сестры», прочитанные так просто, как читает их вдумчивый школьник». На спектакле Кулябина, надеюсь, не заскучает и не слишком вдумчивый школьник, и зритель вполне взрослый, причем, не обязательно любитель театрального авангарда. Это «Три сестры», вдумчиво прочитанные и затем рассказанные так, что мимо ушей, сразу в душу. А как иначе сегодня скажешь, что надо жить и верить, несмотря ни на что?

Фото Фрола ПОДЛЕСНОГО

Фотогалерея