Колдунья / Елена Булгакова

Выпуск № 6-186/2016, Театральная шкатулка

Колдунья / Елена Булгакова

Так получилось, что в детстве и юности я росла среди людей красивых и блестящих. Бабушка, ее сестра (Любовь Орлова), их окружение, женщины и мужчины, имена которых хорошо известны многим... С тех пор я навсегда полюбила и несколько преувеличенную экзальтацию в проявлении чувств, и звучные поставленные голоса, и театральность жеста - как у них всех - там и тогда... Благодаря им я знаю, что такое русская интеллигенция. Они обладали внутренней устойчивостью, примиряющей душевной гармонией, безупречным тактом, красотой мысли и слова. И совершенно органичное чувство собственного достоинства, которое естественно предполагает это же чувство в каждом и готово его уважать... Когда их почти всех не стало, и я уже догадалась, что все лучшее я уже видела, судьба сделала мне еще один подарок - я познакомилась с Еленой Сергеевной Булгаковой...

«Я мистический писатель», - говорил о себе Михаил Булгаков, и мы не раз в этом убеждались, замирая над страницами «Мастера и Маргариты». Но если бы только это! Представьте, он сначала написал свою женщину-судьбу, а потом уже встретил ее в жизни. Помните рыжеволосую Елену Тальберг в «Днях Турбиных»? Она - воплощенная женственность, фея уюта и домашнего тепла, вызывающая желание любить. Елена Сергеевна Нюренберг, последняя жена Булгакова, была именно такой, и завитки ее волос отливали золотым блеском. Угадал! И имя, и золото волос, и даже созвучия фамилий. И как Маргарита, она умела любить и сражаться за свою любовь.

Я заканчивала театроведческий факультет ГИТИСа им. А.В. Луначарского и была рекомендована в аспирантуру, но еще не выбрала тему будущей диссертации. Однажды мой однокурсник Алексей Бартошевич дал мне книгу, сказав на ходу: «Тебе будет интересно». Это был «Мольер» Михаила Булгакова, только что изданный в серии ЖЗЛ. В троллейбусе (тогда в транспорте читали почти все) я открыла книгу... Очнулась только тогда, когда кондуктор, тряся меня за плечо, сказала: «Девушка! Выходите! Мы в депо!».

Я была потрясена, оторваться от строк и слов, дышащих такими завораживающими энергией и ритмом, было невозможно. Тогда, даже будучи студенткой гуманитарного вуза, я ничего не знала о Булгакове, его творчество было под запретом. Он нам был известен только как автор пьесы «Дни Турбиных», в которой в 1926 году вышло на сцену МХАТа новое поколение его артистов. «Мольер» стал первым изданием Булгакова после двадцатипятилетнего умолчания его жизни и творчества, и я поняла, что должна все знать об этом человеке. Но единственным источником материалов для моей будущей диссертации был только личный архив его вдовы. Я сумела достать телефон Елены Сергеевны и решила ей позвонить. Был уже десятый час вечера, когда я набрала заветный номер.

Можно себе представить, как я волновалась, когда робко пролепетала просьбу: мне необходимо ознакомиться с архивами Михаила Афанасьевича, так как именно о его драматургии должна писать свою диссертацию. Я приготовилась к долгому объяснению с обладательницей очень немолодого и усталого голоса и была совершенно ошеломлена, когда услышала: «Приходите сейчас». Не меньшее ошеломление я испытала, когда увидела в дверях очаровательную молодую женщину. Ее облик настолько не совпадал с голосом по телефону, что я не сразу поняла, что передо мной именно она - Елена Сергеевна. Уж не волшебная ли мазь Азазелло сыграла здесь роль?! Но тогда еще никто не знал ни о Маргарите, ни о ее мистических превращениях.

«Почему вы так долго? Я без вас не садилась пить чай», - и сразу легко задышалось, и сразу стало очень уютно и вкусно. На больших плоских тарелках серо-голубого фарфора с синим таинственным гербом лежали горячие калачи, и масло на них таяло...

Елена Сергеевна тогда жила в доме на Никитском (Суворовском) бульваре в двухкомнатной квартире, куда она переехала после смерти мужа. «Я не могла там оставаться без него», - говорила она. Но мебель красного дерева переехала из той, булгаковской. Среди прочего было высокое массивное бюро, за которым любил работать писатель. И еще - большой овальный стол, за которым Елена Сергеевна нередко устраивала застолья. На нем стояла красивая настольная лампа - высокая амфора синего фарфора с тонкой золотой каймой под большим шелковым золотистым абажуром с шелковой бахромой. Ее свет не просто отражался в поверхности стола. Нет, дерево будто само изнутри зажигало теплое красноватое и ласковое пламя, согревая и привечая сидящих за столом.

В те годы (1964-70) здесь чаще всего собирались одни и те же люди. Это - Павел Александрович Марков, профессор ГИТИСа, один из моих учителей. Именно он, в двадцатые годы прочитав опубликованный на две трети в журнале «Россия» роман Булгакова «Белая гвардия», пригласил его во МХАТ, где тогда служил заведующим литературной частью. Именно Марков заставил писателя делать пьесу по мотивам этого романа. Так возникли «Дни Турбиных», и Булгаков стал драматургом.

Часто приходили к Елене Сергеевне популярная тогда писательница Наталья Ильина, фельетонист Леонид Лиходеев с красавицей женой Кирой. Елена Сергеевна считала, что Лиходеев внешне похож на Михаила Афанасьевича, к тому же он тоже начинал как фельетонист. Очень дружила с Еленой Сергеевной вдова художника Вильямса, которую все называли ласковым именем Ануся, строгая красавица - актриса Художественного театра Софья Пилявская, которая играла Натали в булгаковской пьесе о Пушкине. Постоянно бывал сын Елены Сергеевны, обаятельный Сергей Шиловский. «Главный мужчина моей жизни!» - говорила о нем Елена Сергеевна. А перед приходом внука Сережи - ему тогда было лет 7-9, закупалось огромное количество лимонада. Однажды на кухне пил чай сумрачный Рихтер, иногда Елена Сергеевна снимала телефонную трубку: «Да, да, Анна Андреевна...», как-то за столом цепенел от смущения Дворжецкий-Хлудов - шли съемки «Бега». Но это - позже... И кто бы ни был, и что бы ни происходило в этом доме - все было осенено живым ощущением присутствия самого Булгакова. И именно из ящиков того бюро, за которым он работал, доставала прекрасная женщина волшебные рукописи, которые мне было позволено читать. Письма к другу Попову поразили меня не меньше, чем лучшие страницы булгаковской прозы. Они относились к очень тяжелому периоду - время, когда все написанное им запретили, еще не стала его женой будущая Маргарита, и обстановка в доме была сложной. «Меня все чаще посещает черная дамочка неврастения», - писал Булгаков, мучимый депрессией и бессонницей. И однажды пригрезился ему на пороге человек с тревожными глазами и длинным птичьим носом. «Учитель, укрой меня своей шинелью!» - взмолился он в отчаянии, и так это отчаяние меня пронзило, что я расплакалась. Прибежала Елена Сергеевна, поплакала вместе со мной и рассказала мне, что Учитель укрыл-таки своего собрата по перу и ученика своей шинелью. Когда Михаил Афанасьевич умер и был захоронен на Новодевичьем кладбище, Елена Сергеевна стала искать материал для памятника. Кладбищенский сторож позволил ей посмотреть на складе по какой-либо причине не использованные надгробья. Ее внимание привлек редкий траурный губчатый мрамор, его фактура и особая матовая черная глубина как нельзя больше соответствовали своему трагическому назначению. Сторож сказал, что это - цоколь памятника Гоголю (!), который почему-то был в свое время отвергнут. Елена Сергеевна распорядилась закопать этот памятник изображениями вниз, и могилу Булгакова венчает основание гоголевского надгробья. Булгаков был действительно мистический писатель! Теперь эта история известна и не раз опубликована, но я тогда впервые услышала ее от Елены Сергеевны.

Елена Сергеевна не раз рассказывала мне о пророческих снах, которые видел Михаил Афанасьевич. Один из них отчасти начал сбываться, как это ни нескромно звучит, в том числе и не без моего участия, тогда аспирантки театроведческого факультета. Булгакову снились большие светлые аудитории, где молодым людям рассказывали о нем, о его творчестве. Я же оказалась первой в истории ГИТИСа, кто прочитал спецкурс о творчестве Булгакова. Происходило это ранней весной 1966 года в филиале института, в очаровательном особнячке (теперь его уже нет) - в Дурасовском переулке на Покровском бульваре. Аудитория была на втором этаже с балконом и окнами в сад, и в ней сидели молодые люди и слушали рассказ о Михаиле Афанасьевиче. И, кто бы вы думали, был на одной из лекций? За самым задним столом сидела Елена Сергеевна, и надо было говорить в ее присутствии! Тогда еще никто ничего не знал ни о Мастере, ни о его жизни и любви. Теперь роман Булгакова изучают в школе...

Судьба преподнесла мне немало сюрпризов и непредвиденных потерь. Диссертацию я так и не дописала. Но, кроме лекций, я еще сделала первую в истории советского телевидения передачу о Булгакове. Тогда главным редактором литдрамы был замечательный русский интеллигент Николай Пантелеймонович Карцов. Я только что пришла туда работать и сразу заявила передачу о практически все еще запретном писателе. Карцов утвердил тему, и я была и автором и редактором первой телепередачи о Булгакове. Тогда почти все шло не в записи, а прямым эфиром. Чтобы осуществлять цензурный контроль, с нас требовалось сдать текст - это называлось «папка», и редакторы должны были следить, чтобы участники передачи строго следовали утвержденному варианту. За малейшее отступление от текста нас могли уволить и даже лишить права на профессию. Меня проинструктировали, что ни в коем случае не должно быть никакого панегирика, и что я должна раскрыть заблуждения и ошибки противоречивого писателя. Я была очень молода, не умела бороться и спорить, поэтому сдала текст, какой требовался, а передачу сделала так, как считала нужным, даже ничего не сказав участникам. Это были люди столь весомые и авторитетные, что им, собственно, ничего не могло грозить. Так как передачи тогда шли «живьем», а не в записи, то каждую передачу от театрального отдела обязательно смотрел дежурный редактор. В данном случае это был заведующий отделом, который и удостоверился в том, что все, что происходило на экране, не имеет ничего общего с утвержденным текстом. Так что на следующий день после эфира я должна была уволиться. К счастью, начальство сжалилось и разрешило мне сделать это «по собственному желанию». Так что дата увольнения в моей трудовой книжке - 26 ноября 1966 года - говорит о том, что первая телепередача о Булгакове на советском телевидении состоялась 25 ноября 1966 года. До публикации «Мастера и Маргариты» оставались считанные дни.

Передача шла на сцене Дома актера, что был тогда на площади Пушкина. Ведущий - режиссер Л. Варпаховский, который лично знал Михаила Афанасьевича. Он впервые после долгих лет молчания снова поставил «Дни Турбиных» на сцене МХАТа. Выступали П. Марков, Г. Конский, И. Раевский, В. Топорков читал монолог Биткова из «Последних дней».Тогда в Театре Киноактера только что состоялась премьера комедии «Иван Васильевич», и фрагмент оттуда тоже был включен в передачу. В кадре возникали портреты Булгакова, актеров МХАТа, фото людей из его окружения, звучал закадровый авторский (мой) текст. Елена Сергеевна после передачи дала тожественный обед, где присутствовали те, кто бывал у нее постоянно, и даже огромный красавец сенбернар Булат, про которого Елена Сергеевна говорила, что он похож на Бальзака...

Когда я пришла к Елене Сергеевне, человечество еще не подозревало о существовании Мастера, Маргариты и Воланда. Но вот уже увидел свет сборник драматургии Михаила Булгакова, театры стали репетировать его пьесы. Елена Сергеевна мне рассказала, что после многих лет запрета пьесу «Бег» впервые поставили в самодеятельном театре КГБ! Дело в том, что в конце 20-х годов у Булгакова был обыск, и многие рукописи изъяли. После долгих хлопот и переписки с властями, заступничества Максима Горького, архив вернули писателю, но, по-видимому, не все экземпляры были возвращены автору. Это и дало возможность впервые выйти на сцену клуба на Лубянке в роли Хлудова полковнику КГБ. Булгаков любил парадоксы! И вот, наконец, журнал «Москва» (№11 за 1966 год и №1 в 1967 году) публикует роман «Мастер и Маргарита», который буквально сотряс весь земной шар. Мне кажется теперь, что чуть ли не сразу же при мне принесли Елене Сергеевне большой и яркий том, перевязанный красной бумажной лентой, на которой черным шрифтом было написано по-итальянски - «Роман века». Итальянцы перевели «Мастера и Маргариту» первыми. А вскоре у нас начались съемки фильма «Бег», на эстраде артисты все чаще читают произведения Булгакова... Каждый, кто так или иначе обращался к творчеству Булгакова, неизменно приходил к Елене Сергеевне за материалами, консультациями, за своего рода благословением. Однажды Елена Сергеевна показала мне письмо от Феллини. Великий режиссер размышлял об экранизации «Романа века». Елена Сергеевна в ответном письме посоветовала ему еще и еще раз подумать, прежде чем приступить к столь сложному произведению. И в ответном письме он написал, что после долгих размышлений все же не решается приступить к этой экранизации. А французы вполне оправдали миф об их легкомысленной мушкетерской отваге. Мы с Еленой Сергеевной очень смеялись, когда она перевела мне информацию в одной из французских газет о том, что вышел фильм по знаменитому русскому роману Булгакова. Фильм назывался просто и незатейливо - «Любовь Дьявола»!

Излишне напоминать, что интеллигенция, особенно творческая, как правило, не была всерьез материально обеспечена, за крайне редким исключением. После смерти М. Булгакова, и то после активных хлопот А. Фадеева, Елене Сергеевне во время войны, как вдове гения, платили пенсию 12 рублей. Гении в России всегда ничего не стоили. И тем не менее вокруг людей, называемых интеллигенцией, всегда витал дух красоты, и сами они умели оставаться красивыми, преодолевая и нужду, и бег времени. Потребность в красоте, точное ее ощущение, умение ее излучать и дарить другим - все это было органичной, неотъемлемой частью их существования. Они умели творить праздник почти из ничего. Однажды приятельница Елены Сергеевны - ее звали Фрида Марковна - рассказала мне, что они вместе были в эвакуации, и Елена Сергеевна упала в голодный обморок, но при этом «все равно благоухала французскими духами». И при первой же возможности она яркой красной краской (другой и не было) выкрасила рассохшийся столик в саду, и в тени старого дерева начались чаепития и беседы.

Елена Сергеевна всегда была одета с неповторимой печатью ее индивидуальности. Чаще всего я видела ее в длинном одеянии, когда не поймешь - халат это или вечерний туалет. Синий шелк с серебряной нитью, на нем - восхищавшие меня пуговки: ажурные серебристые шарики. Летучая улыбка, легкий жест, рыжеватая короткая прическа.

«Миша признавал только свободные волосы. Говорил: если у женщины прическа со шпильками и заколками, то это - не женщина!»

Помню, как-то Елена Сергеевна плохо себя почувствовала, и к ней пришел ее давний домашний доктор Шапиро. Старичок с бородкой клинышком, с черным округлым «чеховским» саквояжиком. Он нервничал, заполняя шприц, а она говорила: «Не волнуйтесь, со мной ничего не случится. Я же не умру, пока не будет издано все Мишино». Она действительно дала такую клятву перед смертью Булгакова, и ей удалось добиться, что все его основные произведения были напечатаны при ее жизни.

У Михаила Афанасьевича и Елены Сергеевны были и счастливые времена. Изданный теперь дневник Булгаковой пестрит сообщениями о приемах и застольях, о визитах в Американское посольство, на премьеры и в рестораны. Это - середина тридцатых, когда возобновили «Дни Турбиных», и Михаила Афанасьевича взяли на работу во МХАТ. Перечень блюд на столе у Булгаковых в дружеских застольях стал даже поводом для предположения у ретивых исследователей, что Елена Сергеевна была сотрудником КГБ! Правда, те, кто это написал, оговаривались, что доказательств нет, но ведь шампанское и семга! Да еще и Американское посольство! Почему?! Это ведь могло быть только стараниями КГБ! А ларчик просто открывался - стоит только посмотреть цены на продукты того времени. Шампанское и икра (не говоря о семге) в те годы в Москве, как и в пятидесятые моего детства и отрочества, были доступны семьям среднего достатка. К тому же, пьеса «Дни Турбиных» шла чуть ли не по всему миру. Я сама читала справку ВОКСА (Всесоюзное общество культурных связей), где черным по белому было написано, что пьеса «Дни Турбиных» разрешается к постановке в любой стране, кроме СССР! Пьеса эта шла и в Америке, игравшие ее актеры приезжали в Москву и, естественно, хотели познакомиться с ее автором. К тому же, сам посол, г-н Буллит, был поклонником творчества Булгакова, смотрел его пьесу во МХАТе неоднократно и вел переговоры о переводе на английский «Кабалы святош». И хотя ловкие дельцы умело крали зарубежные булгаковские гонорары, какие-то крохи, в основном, с помощью парижского брата, доходили до драматурга.

 

Елена Сергеевна... Синяя вуалетка на золотых завитках, синее пальто и необыкновенно легкая походка. А вот она в распахнутой меховой шубке - я никогда не видела Елену Сергеевну застегнутой на все пуговицы. История этой шубки интересна.

В конце шестидесятых, после издания «Мастера и Маргариты», Булгакова стали издавать и ставить на сцене чуть ли не во всей Европе. Наше государство, естественно, ничего не платило вдове великого писателя, так как по закону тогда наследники имели право на гонорар лишь в течение 25 лет после смерти автора. Булгакова не издавали как раз эти четверть века. В других же странах, понимая, что вдове практически жить не на что, решили игнорировать это правило. Таким образом, Елена Сергеевна по приглашению разных издательств и за их счет побывала в нескольких странах, в том числе и во Франции. В Париже состоялась встреча вдов двух братьев Булгаковых.

Дело в том, что старший брат писателя Николай Афанасьевич эмигрировал еще на волне революции и гражданской войны. Братья больше никогда не увиделись, но, пока были живы, переписывались. Во время фашистской оккупации Николай Булгаков попал в концлагерь. Будучи ученым-микробиологом, он сумел там не только изобрести, но и буквально из ничего создать лекарство, спасшее жизнь сотням заключенных, которых косила какая-то смертельная инфекция. После освобождения французы относились к русскому ученому чуть ли не как к национальному герою, чего в те времена нельзя было сказать об отношении к младшему и не менее гениальному брату на его собственной родине. Братья так и не встретились в этой жизни, а их вдовы - Елена и Ксения Булгаковы в конце благословенных шестидесятых познакомились в Париже и, по словам Елены Сергеевны, сутками не могли наговориться. Вместе они и выбрали шубку для Елены Сергеевны.

Итак, дом Булгаковых в середине 30-х слыл одним из самых открытых, и почти каждая запись в дневнике Елены Сергеевны о непрерывном потоке гостей пестрит блистательными именами. В их доме тогда постоянно шумело застолье с салютом шампанского, гулом голосов и взрывами смеха. Для Михаила Афанасьевича, лишенного возможности печататься, это была единственная аудитория, которой он мог адресовать свое творчество. И частенько по ночам, когда основная актерская аудитория могла собираться после спектаклей, Мастер читал друзьям то, что он мечтал отдать всем. Булгаковы частенько появлялись и на театральных премьерах, в клубе писателей в ЦДЛ - всегда в окружении друзей. Образовалось некое ядро компании, которая в те годы общалась часто и весело. Среди них - художник Петр Вильямс с женой, братья Эрдманы, сестра Елены Сергеевны Ольга. Иногда к ним присоединялась одна из самых блестящих московских красавиц - Любовь Орлова. Естественно, что обе эти необыкновенные женщины приковывали всеобщее внимание. Они обе умели любить, и рядом с ними были не просто мужья, а те, кто своим творчеством вошел в историю мировой культуры. Все в том же дневнике Елены Сергеевны есть одна любопытная запись от 24 ноября 1936 года. «Я у Вильямсов. Оттуда пошли компанией (Л. Орлова, Григ. Александров, оба Вильямсы, Шебалин и я) в Метрополь. За ужином у нас, трех дам, был спор, у кого жизнь труднее».

За чуть ироничной и небрежно брошенной фразой стоит многое. Вспомним, что это был 1936 год. Это гибельное время уже не раз описано историками, литераторами и очевидцами. 1935 год - процесс над Зиновьевым и Каменевым. Из Ленинграда тысячами высылают дворян. Черная туча крутилась смерчем, затягивая в свою воронку жизни и судьбы. «Правда» опубликовала разгромную статью о Шостаковиче «Сумбур вместо музыки». «Бедный Шостакович - каково ему теперь?» - пишет Елена Сергеевна, которая за несколько дней до этого слушала в Большом театре оперу Шостаковича «Леди Макбет». После премьеры компания отправилась в ресторан. «Поехали в клуб мастеров. Состав «Леди Макбет» ужинал в соседнем зале. Дорохин угощал шампанским. Потом подошли Мелик и Шостакович... Мы танцевали...»ю А уж кто, как не она, знала, что такое разгром в «Правде». Именно эта газета в 1929 году уничтожила ее Булгакова ужасающим опусом «Внешний блеск и фальшивое содержание» о спектакле МХАТа по его пьесе о Мольере. Статья эта стала, по существу, запрещением всего творчества писателя, обрекая его на немоту и нищету. Булгаков, которого не печатали, не ставили и на работу не брали даже рабочим сцены во МХАТ, которому «Дни Турбиных» принесли мировую славу, был доведен до отчаяния. Казалось, трагический конец неизбежен, но тут и раздался тот самый знаменитый звонок Сталина. Помню интонации Елены Сергеевны, когда она копировала всемирно известную манеру советского вождя: «Вы где-нибудь работаете? - Меня не берут даже во МХАТ. - А Вы еще раз попробуйте...». И чуть ли ни в 6 утра следующего дня уже звонили из театра и приглашали на работу и возобновили «Дни Турбиных». И снова вскинула голову «рыжеволосая Елена», в доме захлопали пробки от шампанского, и бедный Мастер опять начал жить. Рассказывая об этих событиях, Елена Сергеевна всплескивала руками, и синий шелк ее рукавов взлетал, мерцая: «Я обожаю Сталина! Он спас Мишу!» - восклицала она. Ах, эта женская логика!

Но вернемся к «внешнему блеску» светской жизни Булгаковых тогда, в середине тридцатых, когда многие с тайным восхищением и не без зависти наблюдали за красивой и знаменитой компанией. Еще бы! Сама Орлова и жена Булгакова! Благоухая французскими духами, на высоких каблуках они, казалось, легко и изящно шли по дороге своей судьбы. Они были предметом восхищения своих мужей, и они же были для них, таких мужественных, - опорой. Недаром два гениальных писателя нарекли их ведьмами. Горький после просмотра «Веселых ребят» похвалил молодую актрису в роли Анюты и сказал, что она «настоящая ведьма, потому что может все». Маргариту, которая написана с любимой женщины, Булгаков делает ведьмой, летящей над землей, чтобы найти, спасти и сохранить свою любовь. Но почему же все-таки ведьмы, а не феи - они, такие неотразимо женственные и полные победительной прелести? А помните, что писала Маргарита в записке мужу, навсегда покидая его? «...Я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня...» И действительно, есть женские характеры, которые с неженской силой и стойкостью умеют не давать судьбе искажать данный им облик человеческой красоты. Вот такой характер и был у Елены Сергеевны... И я не могу не вспомнить строки Ахматовой, которые она посвятила Елене Сергеевне: «В этой горнице колдунья до меня жила одна: тень ее еще видна накануне полнолунья...».

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.