"А вот Удмуртия весной..." / Региональный фестиваль "Театральная весна - 2016"

Выпуск № 8-188/2016, Фестивали

Вторая половина марта в столице Удмуртии Ижевске, если и весна, то, по слову классика, «весна света», солнечная, сухая, ветреная и морозная.

Воздух буквально искрился, был прозрачен и обжигающе свеж. Не только ночами, но и по вечерам морозы достигали чуть ли не минус 17. Зато на сорока гектарах просторного Лудорвая, чудесного музея народного быта удмуртов, куда свезены со всей республики типичные дома и хозяйственные постройки, волшебная свежесть и чистота морозного воздуха «звучали» особенно поэтично.

Все это бодрило членов жюри ХIV регионального фестиваля профессиональных театров Удмуртской Республики «Театральная весна - 2016», - двух театроведов из Москвы и одного из Санкт-Петербурга, с энтузиазмом просмотревших в трех городах Удмуртии восемь спектаклей, собранных в афишу.

Кроме посещения очагов культуры Ижевска, жюри вместе с несколькими представителями местных СМИ дважды «выдвигалось» в Глазов (около трех часов в один конец) и один вечер провело в Сарапуле (туда и обратно ехали часа по два), сполна оценив качество местных дорог, которое, увы, оставляет желать лучшего.

Но остроты нашего восприятия творческих свершений театральных коллективов Удмуртии это не снизило. Обычные зрители тоже по достоинству оценили вдохновенную работу любимых театров.

С особой душевностью и теплотой отнеслись к спектаклю своего театра жители Сарапула, тем более, что зрелище, похожее на изящный репортаж, было создано в Сарапульском театре на основе жизненных реалий этого уютного города.

Работа над спектаклем «Астероид SARAPUL 26851» началась с того, что молодой главный режиссер театра Олег Степанов, человек тонкий, рисковый и склонный к лирической эксцентрике, вместе с литератором Марией Зелинской вышли в город, где в разных местах взяли интервью у 130 реальных жителей Сарапула.

Из этого «потока массового сознания» и был создан спектакль, гордо именуемый первым документальным проектом театра.

На фоне знакомых зрителям городских пейзажей и дачных заборов, рисуемых эскизными штрихами на большом экране (художник Анна Макшакова), свои летучие, но проникновенные монологи произносят типичные представители городской «фауны». Тетеньки, торгующие с асфальта на базарной площади всем, чего не жалко. Озабоченные кражами на участках владельцы «фазенд». Крутые парни и бывалые девицы, завсегдатаи ночного клуба, старательно изображающие эту «нездешнюю» жизнь как привычную. Мужики в гараже под рюмку-другую, хвастающиеся, кто, как и сколько раз сдавал на права. Интеллигентные дамы, привычно жалующиеся на душевную неустроенность...

По замыслу режиссера, этот многожанровый калейдоскоп реальных человеческих историй, смешных и драматичных, застенчивых и откровенных, пронизанный искренним лиризмом, - торжество «этюдного метода». Актеры азартно импровизируют по канве яркой типажной характерности. Свежесть сиюминутных реакций и настоящее интерактивное единение со зрителями, ревниво и во весь голос комментирующими происходящее на сцене, - замечательный повод для вполне творческого знакомства с одним из малых городов России, имя которого неожиданно совпало с латинским названием одного из небесных тел.

Принципиально иначе сочиняет свою пьесу «Дуры мы, дуры», тоже основанную, вроде бы, на реальных историях, главный режиссер Глазовского театра «Парафраз» Дамир Салимзянов. Жанр ее - «новогодняя женская сказка с судьбой». По сути, это свободный диалог с сюжетами Рязанова и Птушкиной, хотя автор спектакля уверяет, что пьеса сложилась из реальных интервью на тему «ну вот, теперь я одинокая женщина с мужем».

Четыре подруги на пороге новогодья, очумевшие от одиночества даже при наличии реальных или «приходящих» мужей, пытаются делать вид, что все у них хорошо. И даже «насильно» сватают своей давно обманутой подруге нового мужчину.

Специфику борьбы с судьбой каждая из подруг выработала свою. Оттенки этого процесса явлены актрисами с чисто женской многогранной зоркостью. Любовь Бёрдова, Александра Конькова, Елена Рыжикова и Марина Алиева увлеченно портретируют своих героинь, сочетая парадоксально, но обоснованно, сочувствие с озорной беспощадностью.

Кроме намеков на вербатим, в спектакле есть выход на интерактивность: возможность для зрителей проголосовать вариант завершения этой новогодней мелодрамы, чем они охотно пользуются.

Второй фестивальный спектакль Глазовского театра - сценическая версия романа Франца Кафки «Процесс» в инсценировке, сценографии и постановке Дамира Салимзянова.

Стилистически спектакль близок раннему «Юго-Западу». Лоснящиеся черные стены камерного пространства, грохот листов железа, устрашающий и патетичный, вогнутые зеркала, втягивающие в себя и, кажется, высасывающие отовсюду свет и воздух. Среда действия, его атмосфера и энергетика драматичны и концентрированны.

Основываясь на редакторской версии Макса Брода, созданной уже в 1925 году, через десять лет после смерти Кафки, режиссер заметно сокращает сюжет, оставляя лишь самые значимые эпизоды.

Получилось стильно и компактно. Учтен также художественный опыт нового времени, влияние произведений, написанных позднее в духе Кафки (на память приходят «Полет над кукушкиным гнездом», «Носороги», «Самоубийца», «Кин-Дза-Дза», «Город Зеро» и пр.).

Мощный, очень сегодняшний образ тотальной слежки создан удивительно просто: ремарки читаются тупыми дикторскими голосами, звуча отовсюду, негромко, но неотвратимо.

Йозеф К. в блестящем исполнении Владимира Ломаева вполне сегодняшний «обесцвеченный» тип офисного планктона. Но в нем нет подавленности. Напротив, совершенно очевидно страстное желание этого умного человека вникнуть в происходящее, понять его природу, чтобы в финале, сознательно отринув жизнь, снова воскреснуть. Он сам себе и Гамлет, решивший «не быть», и Сизиф, обреченный вновь и вновь мыкаться по лабиринту Системы.

Не менее значительны здесь персонажи второго плана - студент Бертольд и Блок, виртуозно сыгранные Иваном Васильевым с изумляющей точностью клинической картины сексуальных тайн и страхов завистливых невротиков.

Весьма внятны и другие герои: симулянт и хитрюга адвокат Гульд Павла Вершинина, хищная Лени Веры Черновой, благодушный дядя Альберт Игоря Павлова, наконец, художник Титорелли, сыгранный Дамиром Салимзяновым с хорошей дозой самоиронии. Каждый вносит посильную лепту в действо о том, как ложь превращается в Систему.

Примерно в том же философском поле действуют персонажи трагикомедии «Академия смеха» японца Коки Митани, которую вместе с художником Денисом Токаревым Дамир Салимзянов поставил в Ижевске, в Театре кукол Удмуртской Республики.

Самая простая аналогия происходящих в пьесе изматывающих пикировок Автора и Цензора - отражение истории Моцарта и Сальери. Разница, однако, есть. Автор (Сергей Антонов) с унизительной для художника готовностью воплощает любые, даже самые нелепые пожелания чиновника. А Цензор (Александр Мустаев), требующий диких изменений в пьесе и признающийся в отсутствии чувства юмора, сам внезапно переживает пугающий его творческий экстаз.

Действие поначалу развивается в живом плане. Однако постепенно сцена заполняется некими аналогами мира кукол - бумажными фантомами, рожденными из рукописи Автора. Деревья парка, грустная лошадь, легкомысленная птичка, суетливая собака, череп, лязгающий пустыми челюстями, Джульетта со старушечьим лицом. Все это обитатели насквозь придуманного, но увлекательного мира, где героям, похоже, гораздо интереснее.

Зыбкий драматизм «потока сознания» персонажей изысканной прозы - юных обитателей школы для детей с особенностями развития в центре внимания театра «Молодой человек», показавшего на фестивале «Школу для дураков» в инсценировке и режиссуре Евгения Столова.

Многозначный материал выглядел в сценическом решении несколько затянутым и непоследовательным. Он требовал от зрителей рефлексии, весьма наряженной мозговой деятельности. Многие из них, кстати, явно смаковали тонкости авторского текста. Но от самого обилия этих довольно витиеватых пассажей, близких по природе лирике обэриутов, даже сами артисты уставали, порой переключаясь на бытовой юмор и эффектно раскрашивая фразы.

Философские идеи, вроде пугающего предчувствия небытия, захватившие сознание юного героя, Ученика Такого-то, раздвоившегося в искреннем и остроумном исполнении Андрея Опарина и Дмитрия Кузьмина, все же проживаются тем и другим пусть наивно, но страстно и глубоко. Словно Тильтиль и Митиль у Метерлинка, Ученики Такие-то, преодолевая естественный страх, вдохновенно постигают мир, вполне безумный, но прекрасный.

По разряду «развлечения для всех» отметился Национальный театр Удмуртской Республики, сыграв на удмуртском языке «Свободную пару» знаменитого итальянца Дарио Фо в режиссуре Алексея Ложкина и сценографии Ольги Глуховой.

Женская одержимость идеей свободы всегда и во всем, включая интимную жизнь, перерождается в спектакле в некое бенефисно-антрепризное зрелище с музыкой и танцами вокруг супружеского ложа - обязательного атрибута любой кассовой комедии. (Молодежь, кстати, танцует весьма умело и раскованно.)

Антония Валентины Моисеевой идет на «эксперимент» без страха, но с множеством нудных упреков мужу за невнимание к тонкостям ее запросов.

Герой, которому жена ставит задачи, одна другой провокативнее, честно устремляется к этой неведомой свободе. Игорь Моисеев в роли Мамбретти пластичен, остроумен и азартен. Его поведение эксцентрично, а переживания искренни и многообразны. Столь же неординарен и по-своему типичен его юный сын Роберто, остроумно сыгранный молодым артистом Алексеем Котковым.

Русский драматический театр Удмуртии показал мелодраму Петра Шерешевского «Прянички» в постановке автора.

Пьеса о душевных мытарствах интеллигента, его поисках себя, компромиссах и потерях, написана в духе Вампилова, в чем-то, особенно в первой части, повторяя фабулу лирической новеллы «Дом окнами в поле». Далее все развивается куда эксцентричнее. Случайная встреча на полустанке с молодой женщиной, торгующей пряниками домашней выпечки, и ожог внезапной любовью оборачиваются банальным враньем и бытом, о который любовная лодка благополучно разбивается, хотя автор все же сохраняет и надежду на счастливый конец.

Петр Шерешевский как драматург и режиссер относится к своим героям внимательно, но без снисходительности.

Доктор Обручев, которому счастье померещилось, возмечтав на новом месте духовно возродиться через труд и любовь, во второй части истории банально пьет, предается азартным играм, изменяет беременной жене, оправдываясь тем, что его среда заела.

Вадим Истомин играет метущегося, но слабовольного Константина со внимаем ко всем его противоречиям, тоже не унижая своего героя снисходительностью.

Тем более, что Даша Беспалова (Татьяна Правдина) не самая простая лирическая героиня. В ней множество противоречий, которые она проживает с «достоевской» страстностью.

Источник всех несчастий - главврач больницы Федор Гаврилович Утка в блистательном исполнении замечательного мастера Юрия Малашина. Поначалу это эксцентрический персонаж булгаковских «Рассказов юного врача», обаятельный, легкий, располагающий к себе. Но позднее происходит его преображение в растленного и мерзкого «ловца душ».

Другая эксцентрическая фигура - квартирная хозяйка Грачиха Ирины Ромадиной, настырная и равнодушная «бой-баба», всегда готовая спекульнуть своим знанием человеческой природы. Завистливый нытик, коллега героя, доктор Тютин, в котором Костя Обручев с ужасом видит свое необратимое будущее, сыгран Радиком Князевым не менее виртуозно и смело.

Интересно разработаны режиссурой и воплощены артистами другие персонажи: медсестра Аллочка Екатерины Саитовой, деловито соблазняющая новых сотрудников больницы, или супружеская чета фокусников в вагоне поезда (Михаил Солодянкин и Елена Мишина), у которых есть свой вполне драматичный сюжет.

Весьма самобытна работа сценографов Александра Мохова и Марии Лукки, оригинально решивших сценическое пространство и насытивших его небанальной образной силой. Тут фанерные стаффажи стоят на стерне из веников, смешиваясь с живыми персонажами, а «Любовники» Шагала, такие же фанерные, парят над землей в руках Фокусника, как воздушный змей на привязи. Ироничная усмешка пронизывает пространство этой жизни, где все смешалось и почти обесценилось.

Лучшим спектаклем Фестиваля был признан «Евгений Онегин» Театра оперы и балета в постановке молодого режиссера Филиппа Разенкова и сценографии опытного художника Владислава Анисенкова (дирижер-постановщик Андрей Гордеев).

Спектакль получился страстным и дерзким. Образное воздействие его обеспечено взаимной смелостью художника и режиссера. Обойдясь без оголтелого радикализма, постановщики лирический канон сюжета, в других версиях нередко тусклый и почти унылый, аранжируют в романтических тонах.

Татьяна начинает жизнь в опере, паря где-то в облаках на высоких качелях, в мареве золотой осени, увенчанная венком из цветов.

Письмо Онегину сочиняет в наитии и полусне, в каком-то внебытовом пространстве. Выслушав отповедь Онегина, роняет венок, как на могилу своей надежды. Письмо, возвращенное Евгением, хранит как реликвию до Татьянина дня, но обреченно рвет его после ссоры героев.

Бал в честь своих именин ей мучителен. Она принимает поздравления, неподвижно стоя спиной к залу, но страдания ее очевидны зрителям, полным сочувствия.

Молодая актриса Ксения Долотова, играя Татьяну, точно следует характеристике, данной Мариной Цветаевой: «Татьяна - урок смелости. Урок гордости. Урок верности. Урок судьбы. Урок одиночества».

Апогея эта тема достигает в финальной, седьмой картине оперы, когда герои встречаются последний раз, по логике спектакля, возле урны с прахом Ленского.

Татьяна Гремина (!) явно не впервые приходит сюда в траурном облачении, полная чувств трагичных и торжественных, словно Донна Анна из «Каменного гостя». Герои навеки расходятся по сторонам парка, в бессилии опустившись на скамейки. Между ними напрасная жертва, чужая смерть.

Линия Онегина развивается в спектакле не менее драматично, но в ней много сарказма. Ян Лейше, следуя логике режиссера, играет человека тщеславного и склонного к самолюбованию. Его смешит и раздражает простодушие обитателей ларинского бала, ему претят романтичные всполохи чувств инфантильного Ленского (Виктор Ольхов). Тем неизбежнее трагический поворот событий, неожиданно наполняющихся романтической мистикой.

Онегин стреляет не глядя, отвернувшись, куда-то вбок. Ленский медленно исчезает в белой мгле. В ужасе, закрыв лицо руками, Евгений недвижно стоит в пустоте, пока пространство заполняется женщинами в черных кринолинах, сочащихся серебром, и другими гостями петербургского бала, больше похожего на панихиду по старой Графине из «Пиковой дамы» или химеричный «Маскарад», Лермонтовым еще не созданный. Белым фантомом, безмолвно пересекая пространство, на мгновение является сюда и Ленский, неизбывным упреком напрасной жертвы предвещая трагический тупик судьбы Онегина.

Суверенная версия оперы П.И. Чайковского, созданная в год его юбилея, по существу, на родине великого композитора (от Воткинска до Ижевска всего километров сорок), - самое глубокое впечатление холодного марта 2016 года.

Фото Вячеслава БАКУЛЕВА

Фотогалерея