Цена поступка / "Все мои сыновья" в Театре им.Вл.Маяковского

Выпуск №4-194/2016, Премьеры Москвы

Цена поступка / "Все мои сыновья" в Театре им.Вл.Маяковского

Когда-то пьеса Артура Миллера «Все мои сыновья» была очень популярна не только в США, но и в Европе, и в нашей стране. Первое произведение журналиста, решившего попробовать себя в драматургии, вызвало подлинный ажиотаж, но позже по разным обстоятельствам в Советском Союзе было изъято из репертуаров театров, как и более поздние, уже прославленные в мире пьесы.

Забытая, а многим просто незнакомая пьеса вернулась к зрителям на сцене Театра им.Вл.Маяковского (Сцена на Сретенке) в постановке Леонида Хейфеца, которого вполне уместно было бы назвать единственным в стране специалистом по театру Миллера, ведь это уже третье обращение режиссера к драматургии выдающегося американского писателя на подмостках этого театра - «Спуск с горы Морган», «Цена», поставленные в разные годы, дополнились «Всеми моими сыновьями».

И это не случайно: пьеса может кому-то показаться несколько устаревшей по своему пафосу, но Леонид Хейфец совершает поступок - гражданский и человеческий, - в столь трудные и противоречивые для театра времена утверждая свою личностную позицию, которой никогда на протяжении долгой творческой жизни не изменял: когда попытки разрушить русский психологический театр дошли до полного абсурда, когда вместо спектаклей ставятся «фестивальные проекты», когда исчезают ансамблевость, глубоко прочувствованное партнерство, тонкие, точно выстроенные взаимоотношения персонажей, тесное единство зала и сцены, когда зрители на протяжении полутора часов, в которые (по европейской традиции) должно умещаться действие, освобождены от мысли и чувства, а рассматривают и разгадывают, словно кроссворд, причудливо нарисованную картинку, когда театр по преимуществу перестал быть кафедрой, алтарем, перестал лишать сна и заставлять напряженно думать об увиденном, вновь и вновь вспоминая, возвращаясь, - режиссер остается верен своим учителям и тому театру, который исповедовал и проповедовал на протяжении долгих десятилетий.

И тогда это становится поступком...

Спектакль «Все мои сыновья» повествует отнюдь не о времени окончания Второй мировой войны - он обо всех войнах, которые вспыхивали и продолжают вспыхивать сегодня по всему земному шару, о построенных на гибели людей бизнесе, о выгадывании собственной наживы на страданиях других, о забвении таких понятий, как верность, честь, дружба, невозможность предательства и дальнейшей спокойной и сытой жизни, когда твоя личная вина свалена на близкого друга... Мы знали обо всем этом и раньше, на примере двух Чеченских войн, на примере Абхазии, но в той или иной форме этот страх потерять свой бизнес существовал и раньше - не случайно появилась когда-то именно в нашей стране страшная по сути своей поговорка: «Кому война, а кому и мать родна»... Вот по этой исконно русской поговорке и живет в США семья Келлеров через несколько лет, прошедших после окончания войны: младший сын Ларри не вернулся с ее полей, он погиб в своем самолете, но мать, Кэт, прожитая Ольгой Прокофьевой буквально на разрыв аорты, на грани реальности и близящегося безумия, продолжает ждать его вопреки здравому смыслу; отец, Джо Келлер, блистательно сыгранный Виктором Запорожским, вероятно, откупившийся взяткой после того, как было установлено, что молодые летчики погибли по вине бракованных деталей на их самолетах, а он, свалив всю ответственность на своего друга Дивера, отбывающего наказание в тюрьме, вроде бы радуется жизни и своей фабрике, втайне успокаивая себя тем, что Ларри летал на самолетах другого выпуска и лишь после прочитанного письма Ларри осознающего, что не только его сын, но и все погибшие были его сыновьями, после чего ему остается только покончить с собой; старший брат Ларри Крис, выразительно сыгранный Алексеем Фатеевым, прошедший войну и многое на ней осознавший, понял главное: его фронтовые товарищи «не умерли, они пошли на смерть друг за друга... будь у них хотя бы капельку больше эгоизма, они вернулись бы домой живыми», а необходимо другое - чувство ответственности человека перед человеком, хочет все забыть, стереть из памяти, соприкоснувшись с послевоенной реальностью, в которой этих чувств нет и быть не может, - ведь он влюблен в бывшую невесту брата, Анну, характер которой ярко и сильно раскрывает Полина Лазарева, и она отвечает Крису взаимностью, собираясь за него замуж, мечтая забыть о прошлом и - главное - не думать о том, кто виноват в несчастной судьбе ее отца, и в последний момент отдающая Кэт последнее письмо Ларри, в котором он пишет, что увидел в газете репортаж о следствии по делу своего Джо Келлера и не может жить после этого; брат Анны Джордж, крупно, точными мазками сыгранный Евгением Матвеевым, приезжающий к Келлерам, чтобы навсегда увезти сестру из этого дома, дома предателя, о чем сказал ему отец на свидании в тюрьме...

Впрочем, нельзя не упомянуть и других артистов, занятых в спектакле, потому что он на редкость ансамблевый: в небольших ролях жены доктора Джима (Виктор Довженко) Сью (Валерия Забегаева), Фрэнка (Игорь Евтушенко), Лидии (Анна-Анастасия Романова) артисты точны, интересны, мастерски создают настроение, что помогает глубже ощутить захватывающую атмосферу спектакля, чему немало способствуют музыкальное оформление (Виолетта Негруца) и со вкусом выполненные костюмы Ольги Поликарповой.

Сценография Владимира Арефьева на первый взгляд кажется несколько перегруженной, хаотичной, но уже в самом начале действия начинаешь понимать ее глубокий философский смысл: упавший ночью от грозы огромный тополь раскинул ветви до самой авансцены, мешая артистам свободно передвигаться, с крыши веранды свисают рухнувшие под его тяжестью перекладины, но именно эта «полуразруха» создает необходимую атмосферу, точно обозначенную некогда Чеховым: «Неблагополучно в этом доме...» И не будет благополучно никогда, потому что он давно уже разрушается гибелью Ларри, предательством и безответственностью Джо, памятью и ожиданием, что сын вернется, Кэт, бесплодными надеждами, что можно начать жизнь с чистого листа Криса, внутренними метаниями Анны. И то, что действие начинается долгой немой сценой, когда Джо и его сосед доктор Джим распиливают и пытаются убрать верви и основание ствола тополя, а позже Крис начнет отрывать висящие перекладины крыши, ясно, что эта работа никогда не будет закончена, потому что сродни камню, который вкатывает античный герой Сизиф в гору лишь для того, чтобы этот камень стремительно покатился вниз. Не случайно в своих мемуарах «Наплывы времени» Артур Миллер писал, вспоминая о том, что было для него главным, когда он работал над пьесой: «Меня интересовало... что настоящее есть возвращение насильственно задушенного прошлого. Когда его костлявая рука поднимается из могилы, ситуация представляется абсурдной и невероятной. Мы не очень-то склонны верить этому, ибо иначе надо признать, что хаос, который являет собой наша жизнь, есть проявление скрытого порядка. Именно об этом пьеса «Все мои сыновья» - о том, что порой эта связь становится очевидной. С годами я понял, что зрителя будоражил отнюдь не сюжет, а скрытый смысл пьесы: легко узнаваемые провинциальные герои оказались носителями трагического начала - в широком смысле слова они бросали нравственный вызов человечеству, в том числе тем, кто сидел в зрительном зале... «Все мои сыновья» исчерпали мой длительный интерес к греко-ибсеновской традиции, как я ее понимал. Меня все больше занимала единовременность мыслей и чувств, их свободное проникновение».

И получилось так, что Леонид Хейфец увлекся в драматургии Артура Миллера своего рода «обратным путем», существенно обогатив высказанную выше мысль писателя: начав с «единовременности мыслей и чувств» в двух предыдущих постановках, он соединил во «Всех моих сыновьях» изначальный интерес драматурга к «греко-ибсеновской традиции» с той единовременностью переживания, которая столь необходима нашей нынешней реальности.

И напоследок, возвращаясь к мысли о личностном поступке режиссера, нельзя не отметить поразительное сходство позиций театральных критиков образца 1947 года, когда в Нью-Йорке состоялась премьера пьесы Артура Миллера, и их сегодняшних потомков с другого полушария. В «Наплывах времени» Миллер писал: «Круг ее (критики. - Н.С.) обязанностей сузился до пересказа впечатлений от спектакля. Все бы, однако, ничего, если бы хвала и хула воздавались заслуженно и объективно. Явное пристрастие к отдельным именам, темам, стилям сделало критику настолько же уязвимой и субъективной, как и произведения, которые обсуждались. Иначе откуда такое чопорное пренебрежение к проблемам загнивания театра? В конце концов, в демократическом обществе даже судьи признают, что судопроизводство небезупречно, и критикуют процедуры, в которых сами участвуют, допуская, что могут ошибаться и стать препятствием на пути торжества справедливости. Театр, который мы сегодня имеем, - это театр, который нам разрешили иметь критики, ибо именно они диктовали, что следует смотреть, устанавливая неписаные законы в области вкуса и идеологической чистоты содержания».

И в своем противостоянии этому мнению Леонид Хейфец един с Артуром Миллером, что заставляет еще больше рассуждать о его позиции и верности ей. А в результате зрители получили спектакль, заставляющий напряженно думать и столь же напряженно чувствовать, что русский психологический театр способен еще многим обогатить наше существование.

 

Фото предоставлены театром

Фотогалерея

Отправить комментарий

Содержание этого поля является приватным и не предназначено к показу.
CAPTCHA
Мы не любим общаться с роботами. Пожалуйста, введите текст с картинки.