Новосибирск. Наденьте маску, господин К.

Выпуск №5-195/2017, В России

А мы все ставим каверзный ответ

и не находим нужного вопроса...

Владимир Высоцкий

Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью - кто ж не знает? Сделали. За прошедшее столетие выучили: нельзя засовывать пальчик в работающий механизм, нарушителя он зажует и уничтожит деловито, без пафоса и гнева. И даже погибнуть героем не получится. Лучше от машины держаться подальше. Но это и есть самое трудное, поскольку машина - везде, и где ты на нее наткнешься, попробуй, угадай. Так? Садитесь, пять! Что может к этому тотальному знанию добавить спектакль?

Пожалуй, дополнительные вопросы. Например, кто виноват, что мы участвуем в процессе? Силы, которые нас злобно гнетут? Мы сами? Как сказала красивая юная зрительница: «Теперь придется думать».

Велик соблазн увидеть на сцене Новосибирского государственного академического театра «Красный факел» в спектакле «Процесс» Тимофея Кулябина процесс Тимофея Кулябина. Ну да, из своей личной истории черпает художник основу, импульс, идею - откуда же еще? «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи...», - простите за школьную цитату. Но важна не грядка, а что на ней выросло, верно? Значит, поговорим о плодах. Что, кстати, совсем непросто, поскольку у этого плода очень долгое послевкусие.

В филигранно собранном, отлаженном, как тот самый неостановимо движущийся механизм, «Процессе» столько метафор, что их едва успеваешь осознавать. И люди-маски, и камеры, ведущие бесконечную съемку, и белый экран, куда чуть искаженно проецируются в ч/б изображении лица и фигуры и т. д., и т. п. Лучшим решением представилось - выключить мозги и погрузиться в языковую среду спектакля. Итак...

...на нас смотрят снизу, сверху и сбоку. Трансформированные оптикой, наши отражения странны, иногда жалки, даже уродливы. И, в общем, понятно, почему лица наши затянуты масками, сохраняющими человеческий облик, но лишающими индивидуальных черт. При этом - вот что удивительно! - мы отличаемся друг от друга. Стража Виллема (Алексей Межов) не спутаешь со стражем Францем (Илья Шабельников), их обоих - с судьей (Георгий Болонев). Нет лица, нет голоса (он как бы есть, но об этом - позже), невыразительные одежды. И тем не менее понятно, кто винтик, кто - шестеренка, а кто - главный вал.

Мы не спутаем меж собой и женщин, тоже лишенных лиц и голосов: томно-агрессивную и манерную фройляйн Бюрстнер (Ирина Кривонос) (маленькое черное платье, замедленные движения, продуманные позы) и нахальную, бесстыдную нимфетку Лени (Екатерина Жирова/Клавдия Качусова) (серое платье с пышной юбочкой, белые носочки, светлые кудряшки).

Куда мы попали, когда в зале погас свет? Черно-белое отражение реальности или матрица, где «что-то пошло не так»? Холодный, обволакивающий мир, в котором все течет, и долго, до самого финала, почти ничего не изменяется. Пустое пространство без особенных признаков человеческого присутствия.

Разве что кровать, на которой в начале спектакля спит главный герой, Йозеф К. (Антон Войналович) - успешный банковский служащий, неожиданно ставший обвиняемым неизвестно, да и не важно, в чем. «На кровати человек, - вещает бестелесный голос, пока камера показывает нам место будущего действия. - Надо его разбудить».

Пробуждение похоже на продолжение сна. Йозеф К. - единственный здесь без маски, он смотрит открыто и говорит своим голосом. У всех прочих персонажей режиссер Кулябин голос отнял. В его «Трех сестрах» герои общались на языке жестов. Здесь голоса технически замедлены, над сценой повисает плывущий и низкий звук, какой бывает на магнитофонах, когда «тянется» пленка или села батарейка. Мир на сцене окончательно оборачивается фантасмагорией, дурным сном, который захочется с себя стряхнуть, но мы вместе с Йозефом К., напротив, будем шаг за шагом осознавать, что теперь это и есть наша реальность.

Голоса всех, с кем говорит Йозеф, лишены не только тональности, в них не слышно эмоций, разве иногда испуг. Наполнен силой и уверенностью только тот самый комментирующий происходящее голос, витающий над сценой. Его обладатель, проводник авторского текста (Павел Поляков) - недвижная фигура в черной одежде с капюшоном, скрывающим лицо, часто возникает на экране. Но пока не принимает участия ни в чем. Мы лишь время от времени слышим его лекции-наблюдения: например, почему подследственные начинают болеть, как у них идут дела на работе. Он вне процесса. Все остальные - внутри.

Герои в масках даже простодушно стараются помочь Йозефу, предлагая ему принять их реальность. Они не знают другой логики жизни, кроме логики процесса. Антону Войналовичу в этом спектакле надо всего лишь сохранить в поведении персонажа естественность и человеческие реакции - и те, что продиктованы разумом, и те, что вызваны чувством. Наверное, для такого спектакля это трудная задача. И блестяще выполненная. Вот Йозеф К., полный уверенности в силе здравого смысла, взывает к нему перед безликим хихикающим собранием, еще не понимая, что не будет услышан. Вот он отчаянно решается на самозащиту, отказываясь от услуг вальяжного адвоката, позера, неврастеника (Андрей Черных), который принимает клиентов, лежа в шелковой пижаме на шикарной кровати.

Чем сильнее сопротивляется происходящему Йозеф, тем чаще в его лице (мы видим это на экране, крупно) сквозит обреченность. Кажется, он понимает, что все глубже увязает в паутине, которую ткут эти винтики и шестеренки. Ткут не по злобе. Просто так уж устроен этот мир. Йозеф заметно сникает, даже в движениях его можно прочесть, что этот человек ждет не избавления, а конца.

На что способна система, мы с Йозефом К. увидим, когда невесть откуда взявшийся экзекутор (Георгий Болонев) в мясницком клеенчатом фартуке будет смачно лупцевать стражей, на которых в первый день процесса пожаловался в суде обвиняемый. Бешеный свист розги, хаканье ударов в ровном до сих пор звучании спектакля. Оранжевый фартук на черно-белом фоне сцены. Скорчившиеся фигуры истязаемых на экране. Механизм пробудился, взорвал монотонность, быстро и страшно справился с непорядком. И вновь после встряски, как ни в чем не бывало, вошел в слаженный ритм.

Вот тут сказать бы, что спектакль Кулябина бережно отнесся к литературной основе. Но скажите, что за тип в капюшоне сидит в глубине на фоне экрана? И кто наблюдает за нами в глазки видеокамер, натыканных и над кроватью адвоката, и на рабочем столе Йозефа? И верно ли, что финал, к которому готов уже даже Йозеф, был с самого начала неизбежен?

Спектакль вдруг (и это «вдруг» - единственный к нему вопрос) делает рывок и воспаряет над обыденностью процесса. Фигура в капюшоне вступает в действие. Страж (Павел Поляков) первый и единственный в этом спектакле слушает Йозефа и отвечает на его вопросы. И мы, вместе с подследственным и уже очевидно приговоренным, получаем краткую возможность увидеть процесс извне, заглянуть хотя бы в своем воображении в сияющие врата высшего закона и задаться вопросом: отчего нас не пускают туда? За несколько минут до конца спектакля его линейная логика стремительно прорастает расходящимися тропками. Притча Кафки о том, что каждый идет к спасению своим одиноким путем в контексте спектакля обретает если не исчерпывающее толкование (притча же, не теорема!), то, по крайней мере, направление, в котором «теперь придется думать».

Йозефу же остается вернуться домой, аккуратно сложить на кровати белую рубашку, черный костюм и ботинки и улечься в ожидании тех, кто приставит ему нож к груди. И тот же голос, который вначале говорил, что надо разбудить спящего, произнесет: «На кровати тело». Камера будет долго всматриваться в аккуратно сложенный костюм и сорочку.

Что ж, Йозеф, и мы с ним вместе, опять не справились сами. А те, кто наблюдал все это время за процессом - могли ли они нам помочь? Нет ответа?

Фотогалерея