Право на шестиминутные паузы

Выпуск № 8-118/2009, Портрет театра

В прошлом году Новокузнецкий драматический театр отметил 65-летие. За перечислением фактов в исторической справке – жизнь типичного сибирского театра, возникшего в 30-е годы: создание профессиональной труппы во главе с известным человеком со стороны (Лина Самборская), строительство и пожары зданий, отъезд в еще более глубокую провинцию во время войны, когда свою площадку уступили эвакуированным, постановки советских пьес и классики, гастроли… Жизнь, прожитая вместе со своей страной, со своим городом, энтузиазм которого в 1929 году воспел Владимир Маяковский, огромный и грозный памятник которому (гораздо больший, чем московский) украшает одну из центральных площадей. «Через четыре года здесь будет город-сад», – писал поэт как раз за четыре года до официальной даты открытия Новокузнецкого театра драмы… Так что типичное типичным, а есть в гении места, породившего этот театр, и необычное.

Поэт сослужил Новокузнецку странную службу – многие считают, что город возник вместе с Кузнецкстроем, однако история его, издавна связанная с металлургическим делом и добычей угля, начинается еще в XVII веке, со строительства здесь Кузнецкого острога. Кстати, именно в Кузнецке обвенчался со своей первой женой Ф.М.Достоевский и, как утверждают, был счастлив. Еще одна странность – это город, который больше областного центра (Кемерова). Хотя его население не так уж велико – пятьсот с половиной тысяч, но город выглядит масштабно. Здесь живут люди, привыкшие к тяжелому труду, упертые, но искренние и жизнерадостные. В облике города, архитектурный центр которого – сталинская застройка, есть что-то размашистое, раздольное, неторопливое. Мне много приходилось слышать про плохую экологию, пыль, въевшуюся в камень, но когда я оказалась в Новокузнецке, он был покрыт чистым снегом и пронизан каким-то ясным светом.

В 60-е драматеатр получил пафосное неоклассическое здание, которое сейчас находится на реконструкции. Труппа продолжает играть у себя, правда, только на малой сцене. Не знаю, что легче и что лучше – скитания по чужим площадкам или существование в бесприютности ремонта, в маленьком отсеке по соседству со стройкой. Театр стоически переживает трудности, и его новый, молодой и энтузиастически настроенный директор декларирует «вступление в новый этап».

Менее всего можно было ожидать от театра с такой историей в таком городе и в таком положении эстетических экспериментов, даже, можно сказать, – эстетских. Но именно таковыми оказались две постановки из трех, которые я посмотрела.

И вот – ожидаемый Островский, дерзко выбранный Блок и загадочный современный норвежец Юн Фоссе, впервые поставленный в России.

Тут надо отвлечься от репертуара и сказать о людях, которые его обеспечили. Даже не видя спектаклей, но работая в театральном журнале, я ощутила перемены, которые произошли в последнее время в театре, – по материалам, приходящим из Новокузнецка. Здесь появился настоящий завлит – преданный театру без лести, заинтересованный в его успехе и развитии, умный, знающий и деятельный. Приняв предложение нового директора Новокузнецкой драмы Антона Собянина, несмотря на молодость, опытного администратора, Галина Ганеева, живущая в Прокопьевске, решилась на каждодневные поездки из города-спутника. Она стала появляться на семинарах и фестивалях в разных городах, вместе с директором поехала на выпуск Новосибирского театрального института и завербовала целую группу молодых ребят, во многом благодаря ей театр выбрал рискованные названия и пригласил на постановки питерских режиссеров. Теперь Новокузнецкая драма после перерыва обзавелась наконец и главным режиссером – им стал в нынешнем сезоне поставивший здесь до этого по приглашению три спектакля Ринат Фазлеев из Благовещенска, судя по всему, здравомыслящий профессионал, надеюсь, способный обеспечить театру стабильность и зрительский успех.

Особое слово – о зрителе. На всех трех спектаклях были аншлаги. Пусть зал небольшой, но спектакли идут второй год, два из них – непростые для восприятия. Публика, разновозрастная и разномастная, удивила общим вниманием к происходящему на сцене, доверием и уважением к театру. Я не склонна утверждать, что каждый театр получает того зрителя, которого заслужил. Бывает по-разному. Но в Новокузнецке хороший воспитанный зритель, и, конечно, во многом это заслуга именно театра.

Теперь о спектаклях. Во-первых, отмечу, что рецензии на них, опубликованные в «СБ, 10», были адекватны и добавить я могу только свои личные впечатления.

«Балаганчик» Александра Блока, поставленный в городе Маяковского молодым режиссером из Петербурга Татьяной Захаровой и художником из Уфы Владимиром Королевым, – ожившая рукодельная шкатулка, недаром в финале актеры, снявшие маски персонажей, выносят на сцену макет декорации. Сложный блоковский мир воплощен в спектакле продуманно и детально, с тонкими стилевыми взаимодействиями, с чувством поэзии и иронии, ритмически не всегда выверенно, но все же композиционно цельно. Режиссер с балетмейстером Светланой Скосырской (Тюмень) находят современные музыкальные и пластические эквиваленты тексту, неожиданные, порой агрессивные, но убеждающие. В сценографии, поначалу производящей впечатление благородной бедности (маленькая сценка, какой-то ящик, из-за которого вылезают Мистики, бархатный, кажется, даже потертый и пыльный занавес в глубине), открываются все новые тайны, к примеру, темные ставки вдоль порталов неожиданно поворачиваются вокруг оси и ослепляют зрителей зеркальной изнанкой. Здорово придуманы разные и прихотливо взаимодействующие миры героев, в начале действия выходящих в общем драйвовом дефиле, заменяющем карнавал. Очень хороши Маски, нарочито кукольная любовь которых представляет – в итоге – любовь подлинную. Безупречны чувство стиля, внутренняя гибкость, подвижность Евгения Любицкого – Пьеро. Кураж и нагловатость Арлекина – Андрея Ковзеля, уводящего картонную невесту Пьеро, вдруг оборачивается печалью знания. Осмысленно и совсем не ученически существует рядом с ними недавняя выпускница НГТИ Мария Захарова, не скажешь, что ее Коломбина – ввод. Жуткие и саркастические Мистики, напоминающие каких-то подводных жителей или пришельцев из ужастика, – Степан Мамойкин, Константин Тимофеев и Алена Сигорская, им предложен очень сложный гротесковый пластический рисунок, с которым они вполне справляются, каждый создавая индивидуальный характер своего персонажа и выстраивая живые отношения друг с другом и с Масками. Очень хорош взъерошенный, возмущенный неповиновением своих созданий Автор Анатолия Смирнова, напоминающий обиженную нахохлившуюся птицу.

Сложнее с парами влюбленных. Модели их отношений, истории их любовей, типы придуманы эффектно и контрастно, опять же найден современный эквивалент конфликтов (например, в средневековой паре Она, эхом повторяющая слова возлюбленного рыцаря, оказывается слепой, а в истории Кармен героиня предлагает своему спутнику игру в русскую рулетку). Однако сцены вечных любовников не вписаны в общий ритм спектакля, карнавальные перебивки между ними слишком коротки и суматошны, не все актеры достаточно наполненно существуют, держат мелодику стиха. Хотя сами по себе две пары из трех удачны – актеры старшего поколения оказались стилистически точнее своих более молодых коллег, особенно Станислав Сафонов и Вероника Березнякова.

И все-таки, несмотря на проблемы, в том числе актерские – прежде всего с дикцией, с проживанием и интонированием поэтического слова, спектакль получился умным, ярким, театральным. В нем произошло главное – адекватный перевод блоковской «лирической драмы» на сегодняшний язык. И дальше – возникает блоковское чудо, та музыка, которой мы не слышим, но в изумлении в его стихах ее постигаем.

В 1906 году Блок шокировал поэтов-символистов и «мистиков-соловьевцев», к коим, собственно, принадлежал, не просто опрощением, снижением темы любви, неотделимой от смерти, а вроде бы издевательством над ней – переводом ее на балаганный «низкий» язык, созданием карикатур мистиков, которых, кстати, в наброске к «Балаганчику» прямо называл дураками и дурами. И тем не менее высказывание случилось, высокое: Маски своим «картонным» языком рассказали о том, что любовь и смерть, радость и страдание – одно, и человеку дано мистически чувствовать это. Блок вообще поэт загадочный – и в символистский период и после он работает с банальностями, со стертыми невыразительными словами, но каким-то невероятным образом поворачивает их, превращает в свою противоположность – вдруг – пошлость, в которой поэт задыхается, становится таинственной.

Сегодня зритель-профан воспринимает итальянские маски не как площадную грубость, а как нечто эстетское. Но при этом адекватно реагирует, например, на кукольность пластики. Захарова утрирует эту кукольность, но все же роль «низкого» передает масскульту. Она понимает, что изменился культурный контекст и у публики возникают иные ассоциации, нежели сто лет назад. Потому Коломбину представляет именно как Коломбину, а не как некую возвышенную девушку в белом с длинной косой, несущую смерть. Трансформирует она и тему любовного предательства и собственно тему смерти – ее постижение дается через пластически-танцевальную сцену свадьбы Коломбины с нелюбимым ею Арлекином, в финале которой потрясенная Коломбина умирает. Режиссер как будто еще более усиливает травестию Блока, но добивается самого важного эффекта: зрители обескуражено осознают, что, по Ходасевичу (правда с одним «но» – вместо «тленье» сегодня уместнее было бы употребить слово «веселье»):

И лишь порой сквозь это тленье

Вдруг умиленно слышу я

В нем заключенное биенье

Совсем иного бытия.

Совсем иная постановка – «Сон об осени» Юна Фоссе (режиссер Алексей Слюсарчук из питерского театра «Особняк»). Медленный, прозрачно-печальный, созерцательно-сосредоточенный спектакль о поисках смысла жизни, которые обречены, о встречах и разлуках, которые неизбежны, о конечности любви и бесконечности одиночества, о просветлении, даруемом в отчаянии, требует от актеров огромного внутреннего напряжения. И это напряжение рождает сильнейшие энергетические связи, сцена будто стянута невидимыми канатами, создающими единое эмоциональное и смысловое поле. Зрители, не отрываясь, будто загипнотизированные, следят за бессюжетным по сути действием. Мне лично не приходилось видеть, чтобы театр держал такие наполненные длинные паузы, как здесь, и публика не просто вежливо терпела, а полностью в них погружалась. В сцене похорон сверху, с балкончика, бесконечно долго, минут, наверное, шесть, вниз опускается доска с закрепленными на ней горящими свечами, и за эти бесконечные минуты в зале не раздается ни единого вздоха. Простые, обыденные интонации, естественно освоены актерами, которые перегришковцевали Гришковца. В этой проникнутой внутренней музыкой лирической драме великолепны партии Мужчины (Сергей Стасюк), подчинившегося неизбежной страсти, тоскующего и жестокого, терпящего жизненное поражение, переживающего вину и разочарование, Отца (Анатолий Смирнов), будто отгородившегося от жизни печальным знанием о ее тщете, который, тем не менее, жаждет сочувствия сына и желает ему помочь. Очень интересны Женщина (Алена Сигорская) – роковая разлучница поневоле, вовсе не такая яркая, как оставленная жена – Грю (темпераментная Елена Амосова), которая подавляет полыхающую внутри страсть. Мать – Людмила Адаменко – блуждает по кругу своих чувств и мыслей, трепещет от знания, что нужна, и от самоуниженности страха – как бы не обидеть, не оттолкнуть, не сказать чего-нибудь невпопад: произнося почти механически вроде бы ничего не значащие слова, она вся – желание вернуть его, признать его новую избранницу, но при этом то и дело проговаривается в любви к Грю и внуку, тут же ужасается, замирает, но ничего не может с собой поделать. Почти репризно появление замечательно смешных современных могильщиков-клерков – простодушных острословцев и циников (Евгений Любицкий и Степан Мамойкин), однако ритмически и композиционно оно точно разряжает действие, как и живая музыка, врывающаяся в сон об осени открытой эмоцией (саксофон – Игорь Маркин, вокал – Алена Душина).

А вот «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н.Островского в постановке Рината Фазлеева – это в хорошем смысле зрительский спектакль. Не то чтобы он оригинален, но хорошо сбит, приправлен приемами, давно уже освоенными, но по-прежнему воспринимаемыми простодушной публикой как новация (пластические интермедии зловещих чиновников, откровенно эротические, но и ироничные сцены). В этом «Мудреце» есть многое: занятное сценографическое решение Романа Ватолкина (мебель – гигантские канцелярские принадлежности), которое, правда, проигрывает на малой сцене, яркие красивые костюмы в стиле эпохи, добротные актерские работы. Главное же, без чего не может быть постановки этой пьесы, в спектакле есть Глумов. Умный, язвительный, сильный, страстный и умеющий сдерживать свою страсть, прирожденный режиссер и манипулятор, умело изображающий то, что в нем хотят увидеть, но сохраняющий себя. Удивительно не похожа эта классически исполненная роль Сергея Стасюка на его работу в «Сне об осени».

Что ж, посмотрев три спектакля Новокузнецкой драмы, я поверила, что слова о новом этапе в жизни театра не просто декларация. Не каждый театр может позволить себе такие спектакли, как и оправданные и воспринятые зрителями шестиминутные паузы.

Фото Егора Чувальского

Фотогалерея