"Возвращается боль..." / К 100-летию Александра Галича

Выпуск №3-213/2018, Дата

"Возвращается боль..." / К 100-летию Александра Галича

100-летие Александра Аркадьевича Галича праздновалось в стране с таким энтузиазмом, что едва ли не оторопь брала; невольно вспоминались пушкинские строки: «Они любить умеют только мертвых...» Горькая, но до чего же справедливая истина!..

По Первому каналу телевидения транслировался вечер памяти драматурга, сценариста, поэта, барда - вел его Владимир Познер, песни Галича пели известные певцы, стихи читали Александр Ширвиндт, Александр Филиппенко, Игорь Миркурбанов. Зал был полон, и хотя среди лиц мелькали и довольно молодые, большинство составляли те, для кого песни Александра Галича были в свое время глотком свежего воздуха, чаемой свободы, той самой, о которой он сказал так безпафосно: «д» Потому и шевелили губами, повторяя или даже предвосхищая строки песен, запомнившихся с той поры.

И приходили на память строки из стихотворения «Черновик эпитафии»:

Понимаю, что просьба тщетна,

Поминают - поименитей!

Ну, не тризною, так хоть чем-то,

Хоть всухую, да помяните!

Хоть за то, что я верил в чудо,

И за песни, что пел без склада,

А про то, что мне было худо,

Никогда вспоминать не надо!

Вспоминали, как чаще всего у нас бывает, - вопреки, наперекор его просьбе: о том, как «было худо».

А ведь жизнь Александра Аркадьевича складывалась поначалу более чем успешно: известный сценарист, автор фильмов, что по сей день с ностальгией и наслаждением смотрят по телевидению: «Вас вызывает Таймыр», «Верные друзья», «На семи ветрах», «Дайте жалобную книгу», «Бегущая по волнам». И - «Государственный преступник», лента, в которой причудливо отразилась ирония судьбы: именно за этот сценарий Галич был удостоен высокой награды - грамоты КГБ, организации, начавшей спустя менее десяти лет оголтелую травлю!..

И еще сказалась эта ирония в том, что книги его не печатали, пьесы не ставили, концерты запретили, а фильмы продолжали демонстрировать с одной небольшой поправкой - убрали из титров фамилию автора сценария. Так выросло целое поколение, с изумлением узнавшее лишь в последнее время, кто же создатель забавных и грустных кинолент.

Что же касается пьес, кроме дебютного коллективно созданного «Города на заре», поставленного в студии А.Н. Арбузова и В.Н. Плучека, только «Вас вызывает Таймыр» снискал громкую славу в постановке Театра Сатиры в 1948 году и был поставлен во многих театрах страны. Пьесой «Матросская тишина» собирался наряду с «Вечно живыми» В. Розова открыть «Современник» Олег Николаевич Ефремов, но пьеса была запрещена и лишь спустя десятилетия поставлена в «Табакерке» Олегом Табаковым, а затем и целым рядом других театров - все это произошло спустя долгое время после смерти Галича. А «Вас вызывает Таймыр», студенческий спектакль ГИТИСа, поставленный несколько лет назад Еленой Долгиной, был с такой увлеченностью сыгран студентами, что помнится до сей поры...

Но тогда, в 60-70-х годах, у людей старшего и приближающегося сегодня к старости поколений были свои кумиры авторской, бардовской песни - Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Юрий Визбор, Юлий Ким, Новелла Матвеева. Они были настолько разными по своим индивидуальностям, что сегодня и не определить, каким образом формировались наши пристрастия. Александр Галич привлекал, как кажется из дня нынешнего, именно тем, с какой отчетливостью в каждой песне медленно и неуклонно рос его внутренний протест, приведший к горькому признанию: «Я был благополучным советским холуем...»

Только ему одному было ведомо, как мучительно, в каком горниле сомнений вызревало это зерно. Если читать стихи Галича, даже не следя за хронологией, станет очевидным, что это был не поступок, совершенный в некоем состоянии ажиотажа, а долгий и горький процесс. Об этом - диалог с чертом, уговаривавшим бессонной ночью писателя не прислушиваться к голосу больной совести:

А то, что придется потом платить,

Так ведь это ж, пойми, - потом!

Вся поэтика Александра Галича, весь строй его мощной лирики даже в комических и иронических песнях резко отличают его от бардов-современников. Пожалуй, лишь с Владимиром Высоцким сближает то, чего оба, к счастью, не знали, но на редкость обостренно чувствовали - лагерная, тюремная тематика. У Галича она выражена жестче, сильнее. И само собой напрашивается определение, связанное в нашем литературоведении почти исключительно с латиноамериканской литературой, - «магический реализм».

Тот путь, по которому, не дожидаясь определения, всегда шла истинная русская литература...

И еще сближает Галича и Высоцкого, что оба были артистами - в первом спектакле студии А.Н. Арбузова и В.Н. Плучека Александр Аркадьевич стал не только одним из авторов пьесы «Город на заре», но и исполнителем роли Борщаговского. Затем играл в провинциальных театрах.

Вернувшись в Москву после эвакуации, он стал востребованным сценаристом, был принят в Союз советских писателей и Союз советских кинематографистов. Казалось, все складывалось более чем благополучно. Именно тогда, в середине 50-х годов, я еще ребенком увидела высокого, очень красивого, какого-то барственного человека с запоминающимся низким тембром голоса впервые.

Помните песню о Леночке Потаповой, сержанте милиции, ставшей в одночасье из останкинской девочки шахиней Л. Потаповой? А песню «Тонечка», которую в народе называли «Аджубеевкой», со строчками:

Отвези ты меня, шеф, в Останкино,

В Останкино, где «Титан» кино...

Не знаю точно, с чем именно связан был для Галича этот московский район, где кинотеатра «Титан» не было, кажется, никогда, но был некий адрес, по которому проживал товарищ по арбузовской студии, начинающий драматург Исай Кузнецов. Он был братом моей матери, жили мы в одной большой квартире деревянного дома и, когда собирались гости (особенно - с гитарой в руках), нас с кузиной старались уложить спать или уговаривали хотя бы выйти подышать перед сном свежим воздухом. Но мы, еще совсем дети, предпочитали тихонько устроиться на большом сундуке в темноте коридора и слушать. Слушать - по сути, ничего не понимая, но что-то впитывая.

Запомнились с той поры только яркая внешность и тембр голоса - чуть хрипловатого, но звучащего с мощью...

Следующая встреча состоялась уже в более сознательном возрасте, когда Павел Хомский поставил в Московском ТЮЗе пьесу М. Берестинского «Наташа», в которой звучали песни Александра Галича. Спектакль начинался песней: «Непохожие мы да разные,/ Нас причесывать - дело праздное...» Казалось бы, ничего особенного нет в этих словах, как, в общем-то и в пьесе о взрослении девочки-подростка в размышлениях и сомнениях, которые режиссер попытался наполнить смыслом, благодаря именно песням. Никогда больше не доводилось мне ее слышать, а голос Галича, «нерв» этой песни поныне живут в душе.

А потом последовал фильм «Бегущая по волнам», многими признанный неудачным, а с точки зрения тех, кто зачитывался тогда произведениями Александра Грина, взрослея на его романах и рассказах, каким-то сумбурным и не совсем внятным. Но и в этом фильме звучала в авторском исполнении песня, которую я больше нигде не слышала:

Все уладится, образуется -

Подсудимые станут судьями...

Я вспоминала ее в тот декабрьский день, когда, работая в Московской писательской организации, по долгу службы сидела возле Дубового зала Центрального Дома литераторов, отмечая приходящих секретарей. За плотно закрытой дверью они решали судьбу Александра Аркадьевича Галича, а он ходил взад и вперед перед дверью и иногда взглядывал на меня, словно хотел подбодрить. А я не могла отделаться от этих строчек, повторяя их, словно молитву, но не смея произнести вслух, для него...

Так происходило медленное понимание происходящего вокруг. Так рождался интерес к запрещенной литературе, запрещенному кинематографу, ко всему, что шло вразрез с официозом, с общепринятой ложью и фальшью.

У многих. У большинства.

На том совещании только четыре человека проголосовали против исключения Галича из Союза писателей: Алексей Арбузов, Агния Барто, Валентин Катаев и Анатолий Медников. Остальные были не без давления единодушны, и на следующий после Старого Нового 1972 года день с благословения ЦК КПСС исключение было утверждено.

Для Александра Галича началась совершенно другая жизнь. Из Союза советских кинематографистов его исключили, исключили и из Литфонда. Единственное, что оставалось - писать в стол и устраивать нечастые концерты в квартирах своих друзей, значительная часть которых со страхом отвернулась от «отверженного». На улице с Галичем перестали здороваться прежние соседи и приятели - так происходило после ждановского доклада о журналах «Звезда» и «Ленинград» и с Михаилом Зощенко.

История имеет обыкновение идти по кругу...

Впрочем, стоит ли нарушать просьбу Галича не вспоминать о том, как худо ему было? Обо всем этом и так давно известно, еще до его 100-летнего юбилея говорилось и писалось многое - когда это стало возможно; когда в титры фильмов вернули имя; когда стали издаваться книги и ставиться спектакли.

Вспоминается статья литературоведа Алексея Зверева «Шутовство с петлей на шее», в которой он сопоставлял «Москву - Петушки» Венедикта Ерофеева и фрагменты книги Тадеуша Конвицкого «Памфлет на самого себя», опубликованный на русском языке. Эта статья была написана в ту пору, когда мы с энтузиазмом отвергали все недавнее советское, отрицая и ниспровергая многое.

«Мы все никак не закончим поминки по литературе «реального социализма» и на этих ернических тризнах незаметно промотали замечательное наследие, которое она нам оставила. Как будто вместе с социализмом сгинули в небытие и вечные проблемы и неизживаемые комплексы, которые описаны этой литературой. Как будто теперь никому уже ничего не говорят отчаянные попытки героя... убедиться в «серьезности своего места под небом», таким хмурым и равнодушным, независимо от колебаний общественного климата».

И сегодня эти поминки отнюдь не завершены, хотя все более отчетливо свидетельствуют о том, что ничто не сгинуло бесследно и многое из прошлого «аукается» в настоящем. Потому что, как писал Александр Галич:

Возвращается ветер

На круги своя.

Возвращается боль,

Потому что ей некуда деться...

Думая сегодня о творчестве и судьбе Александра Аркадьевича Галича, я думаю в первую очередь о пройденном им крестном пути. Уехав из России, он прожил вдали от родины всего три с половиной года. Может быть (бродят разные версии его смерти), в значительной степени и от того, о чем мы много читали у эмигрантов разных волн - ему были остро необходимы те зрители и читатели, для которых все было внятно, близко как в трагических, так и в иронических песнях и пьесах; потому что тогда, покидая свою страну, люди знали, что никогда, никогда не смогут в нее вернуться. Разве что только стихами, если повезет, как сказано было одним поэтом первой эмиграционной волны. Это был отъезд навсегда, без какой бы то ни было надежды на возвращение - то совершенно особое чувство, которое неведомо эмигрантам следующих поколений. Достаточно внимательно, не только глазами, а сердцем прочитать такие стихи Галича как «Опыт ностальгии» и «Когда я вернусь...», чтобы отчетливо понять это.

Но... наступил в его жизни момент, когда, по словам Елены Боннэр, «талант стал сильнее инстинкта самосохранения». Только, кажется, не совсем лишним было бы одно уточнение: не просто талант, а то гражданское чувство, которое нам сегодня почти неведомо. В соединении с талантом оно и привело к признанию: «Я не выбран. Но я судья...»

И сегодня этот суд - для нас...

Статья в PDF

 

Фото с сайта aleksandr-galich.ru

Фотогалерея