Студеные времена / "Снимается кино" в Театре имени Вл.Маяковского
Выпуск №7-217/2019, Премьеры Москвы
Так называет середину 60-х годов прошлого столетия, когда Эдвард Радзинский написал одну, пожалуй, из самых пронзительных своих пьес «Снимается кино», один из персонажей, чиновник Министерства культуры Николай Трофимов, бывший однокашник главного героя.
Написанная в 1964 году молодым драматургом пьеса была поставлена в Театре им. Ленинского комсомола Анатолием Эфросом, и вся история короткого и драматического существования этого легендарного спектакля подводила жирную черту под эпохой, вошедшей в историю под названием «оттепель». Отчетливо ощущалось в воздухе похолодание, вскоре сменившееся заморозками: Эфрос был отстранен от руководства театром, в который на его спектакли стекалась вся Москва. Вместе с частью артистов (в разных источниках называют их число от восьми до десяти) Анатолий Васильевич перешел в Театр на Малой Бронной...
Так метафора двойного смысла заглавия получила пророческое воплощение.
Понадобилось 55 лет, чтобы эта пьеса Эдварда Радзинского, ставшего за минувшие полвека известным драматургом, писателем, автором замечательных телевизионных циклов, в которых им самим мастерски, завораживающе театрализуется мировая история, вернулась на подмостки. Юрий Иоффе осуществил свою давнюю мечту, дав «Снимается кино» вторую жизнь в том театре, где шли в разное время «Беседы с Сократом», «Театр времен Нерона и Сенеки», «Она в отсутствии любви и смерти», «Я стою у ресторана...» Радзинского, - Московском академическом Театре имени Владимира Маяковского.
«Мелкотемье», в коем упрекали в 60-е годы не одного лишь молодого драматурга, видевшееся принципиальным стремление обращаться в своих пьесах не к строительству коммунизма и не к героям этого строительства, отличало отнюдь не его одного. Но, называя сегодня «последних классиков» драматургии ХХ века, А. Арбузова, В. Розова, А. Володина, А. Вампилова, Эдварда Радзинского в данном списке не упоминают (мне, по крайней мере, подобных упоминаний встречать не доводилось). Не потому ли, что испытав первые жестокие разочарования с «Обольстителем Колобашкиным» и «Снимается кино», он обратился к историческим пьесам, а затем - к материалу современному, но непривычному и не всеми принятому? Или потому, что никогда ни в чем не был ни на кого похож?
Тогда, в спектакле Анатолия Эфроса главной была тема конформизма (к слову сказать, отчетливо продолженная в исторических пьесах Радзинского) как недопустимого состояния души, равного преступлению если не по отношению к человечеству, то по отношению к самому себе. Потому что размывалась и постепенно уничтожалась личность - ее чувство достоинства, понимание этических норм и ценностей.
В сегодняшнем возвращении к нам пьесы Эдварда Радзинского режиссер Юрий Иоффе видит результат пройденного обществом пути: конформизм давно перестал быть угрозой, предупреждением человеку, а стал нормой существования, в каком-то смысле - предметом первой необходимости. И рассказ главного редактора киностудии Кирилла Владимировича (блистательно сыгранного Евгением Парамоновым) о том, как он, бывший историк, писал о Шамиле, в соответствии с требованиями времени то воспевая его как героя, то разоблачая как агента империализма, постоянно каясь и признавая свои ошибки, воспринимается сегодня как ставшее вполне привычным движение вверх по карьерной лестнице. А судьба министерского чиновника, бывшего однокашника (значит - режиссера) и друга главного героя, отчетливо прочитывается в том, как дружелюбно и деловито он диктует по пунктам возможности «спасения» еще незавершенной картины - уверенный в себе, в своих правах, в истинности каждого произнесенного слова (Алексей Фурсенко органичен в роли одного из тех, с кем мы сталкиваемся едва ли не ежедневно)...
Ему принадлежит фраза о «студеном времени», сознательно мной употребленная во множественном числе: разве не «студеные времена» в том или ином смысле переживаем мы на протяжении едва ли не всей жизни? Разве сегодняшний расцвет вошедшего в плоть и кровь конформизма, вопиющего бескультурья, ханжества, угодничества, нездорового интереса к образу жизни «сильных мира сего» и нередкое равнодушие к тем, кто нуждается в сочувствии и доброте, не знак своего рода глобального похолодания в атмосфере, может быть, всего мира? И вспомнишь невольно слова Маши из чеховских «Трех сестер»: «Живешь в таком климате, того гляди, снег пойдет, а тут еще эти разговоры...»
Юрия Иоффе, как представляется, более прочего привлекли к пьесе «Снимается кино» разговоры, за внешней легкостью которых скрыты напряжение и глубокая боль творческих поисков и человеческих отношений, и атмосфера, рифмующиеся с сегодняшней реальностью почти незаметно. Пожалуй, единственное, что от нашей реальности разительно отличается, - чистый, прозрачный, ироничный и в то же время выразительный, даже метафоричный язык Радзинского. Тот «великий и могучий», который остался только в старых и вечных книгах. И, конечно, привлекла режиссера современность пьесы.
В ней многое «видоизменилось». От того атмосфера съемок вызывает смех зрительного зала - кажется, что снимается один из тех сериалов, что заполонили телеэкраны: бестолковость, суета, исчезающий постоянно администратор Фекин (хорош в этой роли Дмитрий Прокофьев), мечущаяся по площадке, едва не сметая камеры, ассистент Зина (Мария Фортунатова умело сочетает в своей работе «заполошность», присущую профессии, и уверенность в том, что снимается замечательный фильм), привыкшие ко всему, бесстрастные и острословные Кинооператор (Андрей Гусев) и Звукорежиссер (Максим Глебов), самоупоенный Киноактер с томным взором и в белоснежном халате, деловито выясняющий, достаточно ли будет в «ночной сцене», если он распахнет верх халата, явив всем накачанную фигуру (Всеволод Макаров). И Блондинка, сидящая в уголке с унылым лицом и все норовящая пригодиться хоть для какой-нибудь эпизодической роли (Анна-Анастасия Романова)...
Режиссер Федор Нечаев в точном и тонком исполнении Алексея Фатеева молод, энергичен, невероятно обаятелен, занят только своим творческим замыслом - рассказать о любви, о некоем космическом чувстве, соединяющем двух людей. Потому и «фоном» пресловутой «ночной сцены» становится у него та бесконечность, в которую унести человека может только высокое ощущение растворения в другом человеке, а значит - во Вселенной. И «сопутствует» этому замечательное музыкальное оформление Виолетты Негруцы - как и в других ее работах сочетающее радость бытия и горечь расставания со всем, что дорого...
Эта тема, наверное, сегодня становится поистине драгоценной по все той же причине своей размытости, почти исчезновения. Мелодрама как жанр высокий на нашем веку успела переродиться в жанр едва ли не низкий - настолько обытовленной, бесцветной и слезливой предстает она зачастую в театре и особенно на телевизионных экранах. А Юрий Иоффе возвращает ей первоначальный смысл, в котором, может быть, для кого-то из молодых зрителей прозвучит ненавязчивый, неназидательный, но все же - урок. Воспитание чувств - тоже ведь задача необходимая и непростая в наши «студеные времена»...
И то, чего мучительно пытается добиться Нечаев в своем будущем фильме, внезапно обрушится на него в жизни. Случайная встреча с необычной девушкой Аней, акварельно чисто и тонко сыгранной Анастасией Дьячук, смешает в его восприятии реальность и вымысел, что-то сложится воедино в душе именно в тот момент, когда по киностудии пронесется слух о том, что картину закрывают. И вернется к нему собиравшаяся уехать на юг жена Инга (Наталья Коренная), отношения с которой давно превратились в безрадостный быт, и исчезнет из его жизни так же неожиданно, как появилась в ней, Аня, оставив воспоминание о счастливых случайных двух днях, проведенных как будто вместо Инги на юге, и покажется (не ему, а нам, зрителям), что Нечаев сдался. Так же, как сдаемся и мы все те пять с половиной десятилетий, что не отделили, а приблизили к пьесе Эдварда Радзинского...
Отдавая дань творчеству драматурга если не в целом, то, по крайней мере, в серьезной степени, художник Анастасия Глебова и художник по свету Елена Перельман создали на сцене Филиала театра на Сретенке удивительное пространство (едва ли не единожды предусмотренное Радзинским лишь в пьесе «Она в отсутствии любви и смерти», отдельные реплики и фрагменты монолога героини которой вошли в «Снимается кино») - одновременно оно являет все места действия и обитания персонажей: павильон студии, который превратится в комнату на юге; комната художника Пети (Максим Разумец), не столько влюбленного в Аню, сколько демонстрирующего свою отдельность и отдаленность от всего привычного, устоявшегося; квартира Надежды Леонидовны Кирьяновой (Людмила Иванилова играет роль старой актрисы ярко и интересно, а естественный пафос, сопровождающий ее монолог об актрисе Рашель, поистине восхищает). И эта «протяженность пространства» создает необходимую иллюзию переходности жизней и судеб персонажей. Для кого-то из них творчество и бытие неразделимы, а для кого-то существуют в неслиянности.
И, конечно, нельзя не упомянуть об еще одной героине, за более чем полвека усовершенствовавшейся в своем конформизме - кинокритике Ирине Максимовне, сыгранной Зоей Кайдановской. Юрий Иоффе несколько облегчил задачу актрисе, придав любовную линию отношениям, сложившимся между нею и Кириллом Владимировичем, чтобы хоть что-то человеческое время от времени проскальзывало в этой величественной даме, давно ответившей для себя на вечный вопрос: «А судьи кто?..» Разумеется, она, причастная ко всему и искренне убежденная в том, что окружающие ловят не только любое ее слово, но и любое движение, любой жест и истолковывают так, как ей в данный момент удобно. Но при этом режиссер отдает едва ли не главную реплику Ирины Максимовны: в картине есть «что-то... лермонтовское» - Надежде Леонидовне, принципиально лишая персонажа какой бы то ни было тонкости в определениях. Тому, кто вершит чужие судьбы, ни тонкости, ни прозорливости не дано иметь...
Очень хочется, чтобы этому спектаклю суждена была долгая жизнь. По реакции премьерных зрителей, она должна быть заслужено счастливой. Но кто может пророчествовать - времена-то студеные, хоть и в условиях «глобального потепления»...
Фото Сергея ПЕТРОВА предоставлены театром
Фотогалерея
