«Что ж теперь прочно на этом свете?»

Выпуск № 9-119/2009, Премьеры Москвы

«Нет уз святее товарищества!» ? с этими, никакими другими словами обратился Тарас Бульба к запорожцам в решающий для них час. Это я к тому, что Сергей Арцибашев поставил в Театре им. В.Маяковского спектакль «Как поссорились...». Пьеса Владимира Малягина на основе повести Гоголя «Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Друзья не разлей вода.

Пьеса, не инсценировка, ? инсценировки иногда бывают ущербны: невольно начинаешь подсчитывать, что сохранилось, что потеряно, без потерь ведь не обойтись. А пьеса... Ну да, что-то выбросил, дописал что-то ? пьеса же, самостоятельная, своя. Гоголем навеянная, однако проза и театр ? разные художественные миры, великую книгу можно убить почтительной сценической скрупулезностью. Другое дело, и решающее, первостепенное ? почувствован ли воздух прозы Гоголя, Лескова, Тургенева, растворен ли в сценической материи, уловлено ли нечто, почти и неуловимое.

Во втором действии городничий Петр Федорович произносит монолог, составленный из разных, там и сям взятых гоголевских фраз, частично, наверное, и дописанный Малягиным. «На чем держаться свету, если не осталось в нем настоящего дружества?» Не нашел такой фразы в повести, нашел другую: «Что ж теперь прочно на этом свете?» ? и не городничему принадлежащую, а рассказчику, пришедшему в отчаяние от того, что поссорились закадычные друзья, Иван Иванович и Иван Никифорович. И когда смотрю на играющего городничего худенького, щуплого Рамзеса Джабраилова, вполовину примерно от Ивана Ивановича ? Александра Лазарева, а если поставить его рядом с Богданом Ступкой, недавним экранным Тарасом Бульбой, так, наверное, и того менее получится, ? когда вижу, с какой болью и искренностью вырываются у него слова о дружестве и товариществе, мне явственно услышались в словах этих отзвуки тарасовой речи, исполненной мощной, суровой патетики. И нету между былинным Бульбою и заштатным провинциалом Петром Федоровичем непроходимой границы. Вообще никакой границы нету.

Гоголь сатарический, Гоголь героический... Привычные понятия, с юных лет в зубах навязшие, которые применительно к Гоголю не выражают решительно ничего. Ибо всякая привычность прекращается уже на подступах к Гоголю, а если не прекращается, значит, подступились мы не туда. Пускай мелочи, пустяки, ненужности, а вот извлечь из них поэзию высочайшей пробы, поставить вровень с героическими легендами, былями, ибо все жизнь, везде люди, а это бесценно ? такое, пожалуй, одному Гоголю и под силу.

Что с них взять, с захолустных, потешных миргородских обывателей? А глянешь на сцену ? и радует глаз игра красок сочных и ярких, созданное художником Владимиром Арефьевым веселое миргородское изобилие, в особенности же на подворьях закадычных друзей ? Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича: какое разноцветье, каких только нет здесь даров природы! И не в том дело, что всего много, а просто щедро, в охотку живут люди. А что о вопросах государственных судят на вполне миргородском уровне, ну и ладно, и оставьте вы их в покое.

Прочитал где-то: что же это за красивости на сцене, и озерцо такое очаровательное, а у Гоголя ? лужа во всю площадь. Да, лужа, однако «удивительная лужа», «прекрасная лужа», а «городничий называет ее озером». Ирония? Да, ирония, только прячутся за ней любовь и сочувствие к тем, кто разместился от этой лужи поблизости, и не разорвать их, иронию и сочувствие, не разделить. А еще: «В Миргороде нет ни воровства, ни мошенничества», ? это у Гоголя прямым текстом, здесь и иронизировать не над чем. А почему нет? А потому, что обитают здесь Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, на сердечную приязнь которых хотели бы равняться все, решительно все. И городничий Петр Федорович, и Иван Иванович, но не тот, а другой, с кривым глазом Иван Иванович, который есть в повести, а на сцене нету. И Афанасий Иванович с Пульхерией Ивановной ? из другой миргородской повести. И Акакий Акакиевич с Поприщиным из повестей уж и вовсе не миргородских. Ибо все они либо счастливы любовью и дружеством, либо мучаются, страдают от их отсутствия, да как страдают ? до гибели, до помрачения разума.

А Иван Иванович и Иван Никифорович ? вот они, Александр Лазарев и Игорь Кашинцев, ? любо-дорого смотреть, как работают мэтры. (Есть еще один состав исполнителей, и кто видел оба, говорят, что это два разных спектакля. Я, так получилось, видел один ? другой посмотрю непременно.) Двое почтенных, обстоятельных миргородских жителя. Один высок, ладен, красноречив и глубочайше серьезен, и бекеша ему к лицу, славная бекеша, подобной которой ни у кого нету. Другой трогательно застенчив, молчалив, иногда только черта помянет, заслужив дружеский укор Ивана Ивановича, ? и, пожалуй, шире своих шаровар, которые, если раздуть, «то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением». И чем хлебосольней, изобильней каждый их день, чем дружество их теснее, открытее, тем невероятней, ужасней все то, что последовало за несчастно вырвавшимся из уст Ивана Никифоровича словом ? гусак! Ох, не даром он поминал черта, не даром, вот и попутал черт... Ну да, смешно поначалу, особенно когда осенило: а ведь не лишен наблюдательности Иван Никифорович ? и походка, и посадка головы у соседа ? того... А то, что известие о ссоре «как гром поразило рассказчика» ? смешно ли? А что небеса почернели, и упал с них грохот, и твердь земная разверзлась на ваших глазах ? это тоже смешно? И в том, что весь город ? все как один ? бросились мирить вчерашних друзей, смешное и пронзительное так переплетено, что опять-таки не различишь, не разделишь. Смех смехом, а ведь мир рушится, основа основ, и не будет уже былого наивного, простодушно открытого добру Миргорода. Дружеством поступились, пренебрегли ? и с какой стати? Ради чего?

Что ж теперь прочно на этом свете?

А тут и бабы встряли, ну как же без них? Я не о Гапке с Марфой (Любовь Руденко и Александра Ровенских) ? таких славных, уютных, на все готовых ради своих ненаглядных Иванов. Я об Агафье Федосеевне, с блеском сыгранной Светланой Немоляевой в манере реалистического гротеска. «Я, признаюсь, не понимаю, для чего это так устроено, что женщины хватают нас за нос так же ловко, как будто за ручку чайника». Все расстроила, окончательно развела друзей проклятая баба. «Не доведут тебя бабы к добру», ? это опять «Тарас Бульба». Миргородская повесть, все рядом.

И вот еще что. Когда видишь в этом спектакле актеров, играющих вольготно, азартно, не жалея размашистых красок, пусть иногда и с перебором, ? понимаешь отчетливо: это спектакль Сергея Арцибашева, театр Сергея Арцибашева ? но и театр, где хорошо помнят, что прежде здесь был Гончаров, а еще прежде ? Охлопков.

А действие меж тем, чем ближе к концу, тем сценическая материя темней, мрачней, безысходней. И все опять же по Гоголю. Если в начале: «Чудный город Миргород!.. Роскошь!», ? то в завершении: «Какая-то ненатуральная зелень ? творение скучных, беспрерывных дождей ? покрывала жидкою сетью поля и нивы, к которым она так пристала, как шалости старику, розы ? старухе». Веселые театральные угасли краски, исчезли со сцены миргородские роскоши, сделалось уныло и скудно. Мимо, мимо усилия Петра Федоровича сотоварищи. Уперлись бывшие друзья ровно бараны ? какие уж тут гусаки, так, безобидная птица. И возникает одна из печальнейших коллизий, какие только бывают на белом свете: когда жизнь пошла прахом из-за ерунды, черт знает, неизвестно чего, а человек вдолбил себе, что не черт знает что, а суть и смысл, хотя, положа руку на сердце, нет тут ни сути, ни смысла, одна пустота, однако человек этот, кажется, из могилы готов подняться, чтобы в последний раз, перед ликом небытия выкрикнуть: «Я прав, а не он!» А чего небытие-то тревожить? Прах он и есть прах, любовь, дружество порушили своими руками, ничего более не осталось, кроме тихого отчаяния ежедневности ? для тех, кому еще тянуть лямку.

Перед самым финалом два согбенных, сломленных старика, проигравшие жизнь, ? там именно, на краю небытия, на краю могилы, и слезы на глазах у обоих. Кто его знает, от чего слезы, только вот беда, вот напасть ? не от раскаяния. Заскрипят надсадно две двери, приглашая в вечность вчерашних друзей. Может, там, в вечности, разберутся? Хотя вряд ли. Грустно-то как, ох, как грустно...

Все мы уходим в вечность, и как часто, Господи, как же часто предстаем перед ней суетливо и мелко. И сердце сжимается от сочувствия, сострадания. К ним? Ну да, к ним, конечно, но и к нам с вами, ибо не уверен, совсем не уверен, что с тех пор в природе людской случились перемены к лучшему.

Из заколдованных слов, расставленных противу правил, противу всякой грамматики, созидает Гоголь картины российской жизни, знакомые до восторга, до ужаса ? и уходящие в неведомые миры и пространства. Сергей Арцибашев не раз подступался к этим мирам и пространствам ? и нынче сделал еще один, существенный шаг.

P.S. В газете «Известия» критик Марина Давыдова сокрушалась относительно «более или менее интеллигентного зрителя», который может, в отличие от нее, спектакль «Как поссорились...» принять всерьез. Я вот, например, и в самом деле принял спектакль всерьез, будучи, возможно, тем самым более или менее интеллигентным зрителем. Заблуждаться ? способен, однако не дай Бог, при любом раскладе, усомниться в праве кого бы то ни было, да хоть бы и г-жи Давыдовой, иметь точку зрения противоположную. И в этой связи не могу не заметить: бестрепетно, ни капельки не допуская, что можно иначе, полагать свое мнение единственно верным (чуть не сказал ? единственно верным учением, а ведь напрашивалось), а всех прочих отсылать по сомнительному адресу «более или менее» ? воля ваша, более или менее неинтеллигентно. Скорее, пожалуй, более.

Фотогалерея