Играя своё / Анна Блинова (Санкт-Петербург)

Выпуск №2-222/2019, Лица

Играя своё / Анна Блинова (Санкт-Петербург)

Анна Блинова - молодая, но уже многого добившаяся актриса (в ее лексиконе нет популярного ныне слова «успешность»). Она отважно воплощает сложнейшие образы: Сони Мармеладовой в «Преступлении и наказании» и Комиссара в спектакле «Оптимистическая трагедия. Прощальный бал» (обе роли принесли ей номинации на «Золотую Маску»), Ксении Петербургской, революционерки Ольги в громкой премьере «Рождение Сталина». Всего в ее профессиональном багаже - восемь работ на сцене Александринского театра, опыт сотрудничества с лучшими режиссерами страны, престижные театральные премии. Удивительная самоотдача, убежденность в важности своего дела, способность безоглядно тратить душевные силы на подмостках, талант, очевидный даже самому скептически настроенному критику выдвигают артистку в первые сюжеты отечественной театральной жизни.

 

 

- Прошедший сезон принес вам несколько крупных ролей и номинацию - уже вторую - на «Золотую Маску». Изменился ли в этой связи ваш статус в театре?

- Положение в театре (как и где бы то ни было) я воспринимаю как подвижную категорию: сегодня так, завтра иначе. Мой статус волнует меня постольку-поскольку. Едва ли я замечаю какие-то изменения кроме естественных, временны́х. Ингмар Бергман на вопрос о том, чувствует ли он себя классиком кинематографа, отвечал: «Меня это никогда не касалось. Это невозможно в нашем деле, но было бы лучше работать инкогнито». Эта формулировка мне очень близка и понятна. Конечно, я не лишена амбиций, но мое тщеславие особого рода, что ли. Я настолько трепетно и осторожно отношусь к театру, что всегда ощущаю себя в нем гостем. В актерской профессии можно только пробовать без конца, прикасаться. Я глубоко убеждена, что в наших силах - только трудиться и быть несгибаемыми в своих намерениях, а произойдет ли чудо - зависит не от нас. То есть самое главное нам не принадлежит! Мне кажется важным не беречь себя, но очень бережно относиться к своему делу. Я всегда робко, со священным ужасом и радостью начинаю новую работу, не имея никакого представления, что из нее выйдет. У меня много нерешенных (возможно, и не решаемых) задач и требований к себе. Оттого, что это не имеет пределов, мое дело кажется мне еще ценнее. Я хочу сказать, что, наверное, значение имеет только то, что происходит сейчас.

- То есть номинация на престижную «Маску» стала для вас неожиданностью?

- Конечно, узнав о номинации, я была счастлива, поскольку с профессиональной точки зрения это очень ценно, важно и сильно подкрепляет веру в себя и то, чем ты занимаешься. Но я этого не ожидала. Я сознательно стараюсь существовать в отрыве от так называемой театральной жизни и единственное, что знала о «Золотой Маске» до того, как мы с ней соприкоснулись, - это название премии. Немного стыдно так говорить, но, с другой стороны, я хорошо понимаю природу этого незнания. Хотя внимание к моей работе имеет для меня большое значение, я пытаюсь всячески ограждать себя от сравнений и соревнований: мне кажется, это не наше актерское дело. Когда я хожу в театр, я воспринимаю спектакли и артистов, играющих на сцене, как нечто исключительное, иду за «лица необщим выраженьем». Ведь иначе мы рискуем подчинить личный ни с чем не сравнимый опыт системе общих значений и тем самым обесценить его или даже растерять. Поэтому всякая соревновательность меня дезориентирует, и я не понимаю, как можно этим руководствоваться. Для меня дорого уже то, что профессионалы могут поставить меня в один ряд с большими артистами.

- Внимание профессионалов к вашим работам естественно: все ваши героини запоминающиеся и не похожие друг на друга. Как вы ищете себя в них?

- Это сложный вопрос, потому что я стараюсь себя-то и не находить. Кажется, Достоевский писал, что пока человек не сказал своего последнего слова, о нем нельзя сказать что-то определенное, ведь его дело еще не закончено. В связи с этим, пожалуй, не может быть какого-то единого способа работы - даже для выпущенных спектаклей каждый раз нужны новые ключи. А поскольку мы дело имеем с тем, что нам, в общем-то, не подвластно, мы можем только готовить почву. Вот и я готовлю почву. И это, скорее, не поиск себя в роли, а поиск посредством роли. Я пробую найти такие объемные материи для этого поиска, чтобы он не исчерпывался, потому что происходить процесс должен регулярно, каждый раз.

Для меня важно внутренне оставаться абсолютно независимой и от людей, и от обстоятельств. Я за этим постоянно слежу. Ни один компромисс с собой меня ни разу до добра не довел, так что если вдруг знаешь, что делать, - делай, что знаешь. Как ни странно, это помогает ни к кому не иметь претензий, а не иметь претензий очень приятно.

- Комиссар в спектакле «Оптимистическая трагедия. Прощальный бал» - образ волнующий и как раз бескомпромиссный. Вы довольны результатом, достигнутым в работе с Виктором Рыжаковым?

- До этого спектакля я у Рыжакова ничего не видела. Слышала только, что его способы работы сильно отличаются от тех, что я пробовала, и чисто интуитивно поняла, что надо обязательно к нему попасть. Испытываю чувство глубокой благодарности за то, что это произошло. «Оптимистическая» стала для меня очень большим, каким-то бесплотным, но основательным и имеющим отношение к самой сути моего дела событием. Разумеется, не только сам спектакль, а широченное поле вокруг него: темы, которые тебя волнуют, круг людей, к которому ты хочешь принадлежать, общие намерения. Я стараюсь в каждой работе находить это ощущение неисчерпаемого обретения, но, наверное, это невозможно, хотя мне очень везет. Что-то подобное произошло со мной в «Преступлении и наказании» и, конечно, в «Ксении» (спектакль Валерия Фокина «Блаженная Ксения. История любви» - Д.С.), которую я воспринимаю как некий акт, а не просто работу.

В «Оптимистической» очень многое совпало: какая-то общая причастность, что ли. Меня всегда отпугивает, когда актерская задача формулируется настолько четко, что можно и не выходить на сцену. Мне повезло, и я с таким подходом не сталкивалась, но очень этого боюсь. По-моему, это невыносимо скучно. Лучше, когда все вокруг горят: партнеры, режиссер, цеха, и вы вместе ищете, ошибаетесь, доверяете и доверяетесь друг другу. И пока это продолжается, я не могу говорить о результате. Да я и не думаю, что в театре вообще существует такое понятие, как результат. Я люблю процесс работы, все ее этапы и бесконечность этих этапов, и мое дело - делать. А говорить любят и умеют другие люди. Мне как актрисе нравится пользоваться чужими словами, иначе кажется, что я недостаточно точна, а мысль всегда больше, либо даже вообще другая. Кто-то считает, что если не можешь выразить мысль словами, - значит, не понимаешь. А я думаю, что самые значимые и ценные вещи в театре - не формулируемы в принципе.

- Не боитесь экстренных вводов, как это было в недавней премьере Валерия Фокина «Рождение Сталина»?

- Изначально на роль Ольги была распределена не я. Но мне кажется не вполне корректным по отношению к людям, которых касается эта история, ни сетовать на это, ни обсуждать. Мой мастер Андрей Дмитриевич Андреев говорил, что отказаться от роли в театре - очень смелый и сильный поступок. Мне всегда хотелось быть человеком, способным на поступки, но я так никогда и не отказывалась. Во-первых, все, что мне предлагалось, всегда оказывалось жутко интересным, пусть даже иногда и с точки зрения преодоления. Во-вторых, чтобы сделать это в репертуарном театре безболезненно для уже существующих ролей, надо, наверное, обладать каким-то немыслимым положением или не очень ценить то, что есть, а я очень это ценю. А в-третьих, я перестала видеть в этом высокий смысл.

Конечно, всегда предпочтительно работать с нуля. Для меня важно, чтобы еще и до начала репетиций было достаточно времени для самостоятельной подготовки. Эта часть работы кажется мне одной из основных, потому что можно, не имея представления, как и что будет, пропитаться материалом насквозь, как говорится, чтоб стекало. Это обеспечивает много непроизвольного потом, на площадке, дает возможность отключить голову и полагаться уже на другие органы. Такое время предоставляется не всегда, и в случае с «Рождением Сталина» его не было. Поэтому у меня нет ощущения, что я выпустила этот спектакль, а есть ощущение «кровавого поиска».

- Вас не отпугивает эта история? Все-таки фигура Сталина, мягко говоря, противоречивая. Доводилось слышать не всегда адекватные отзывы зрителей.

- По мне, эта история у Фокина не политизирована, а поэтизирована. И, честно говоря, меня больше пугают совсем другие вещи: насколько по-человечески я поступаю каждый день, иногда волнуют и новости. Если ориентироваться на критику и зрительские отзывы, с места не сдвинешься. Когда я пеку хлеб, я озабочена его вкусом и качеством продуктов для его изготовления, а не тем, что о нем скажут на конкурсе хлебов. Если я начинаю думать, как на это отреагируют, значит, я не уверена в самом действии. Разбираться надо с делами, а не с реакцией на них.

Я читаю отзывы, даже стараюсь найти наиболее острые: иногда они бывают очень конструктивными и полезными, и их, в отличие от положительных, можно использовать в дальнейшей работе. Я совсем не прочь пораниться по делу, если мне указывают на то, что я упустила. Я благодарна за такие замечания и впоследствии имею их в виду. А эмоциональные, ничем не подкрепленные оскорбления в мой адрес или театра, режиссера, труппы какое-то время назад сводили меня с ума, а теперь кажутся настолько неубедительными, что не вызывают никакой реакции. Разве что особо изобретательные забавляют. Интернет-пространство, где сегодня написал, а завтра удалил, кажется мне несуществующим, что ли. Оно непригодно для чего-то серьезного. Наверное, если бы нас так эмоционально атаковали в жизни, это было бы тяжело (но и в некотором роде противозаконно).

С откровенно агрессивными высказываниями я впервые столкнулась как раз по поводу «Рождения». Такая яростная реакция мне не ясна и вызывает тревогу. Я не подозревала, что в нашей стране сегодня так много горячих сталинистов. Сама я не вижу за собой права обсуждать его фигуру, но понимаю, почему эта противоречивейшая личность может быть интересна художнику. В нравственном же смысле ситуация, по-моему, очевидная.

Валерий Владимирович репетировал с нами как с персонажами в определенной ситуации, а не как с людьми, которые тем или иным образом относятся к Сталину. Мы должны работать безоценочно. Моя героиня к нему относится иначе, чем я, и горько ошибается. Но ошибаться-то надо с открытым забралом!

Кажется, у Додина я слышала, что любая масштабная трагедия состоит из личного горя, а понятно только частное горе, потому что все - частное. Общее - это обобщение, оно не трогает. Его не сыграешь - сыграешь только свое.

- Благодаря серьезному подходу к театру как к главному делу в жизни вы производите впечатление человека, которому знакомо чувство одиночества.

- Я бы, наверное, чувствовала его, если бы все сидели по углам и мучились мыслями о мироустройстве. Думаю, когда живешь внутренне обособленно, ситуацией проще управлять: в ней меньше составляющих, и хоть как-то определены правила игры. Иногда со мной это происходит, когда нужно сосредоточиться или остановиться и подумать. Сегодня из-за обилия разнообразной не всегда полезной информации это нередко бывает необходимым. Правда, мне не кажется, что это моя отличительная черта - так живут многие люди. И потом, в театре важно партнерство. Сейчас большую часть своего времени я провожу среди актеров, и мне это очень нравится: я питаюсь от них, чувствую большой интерес к ним и благодарность за то, что они такие. Артисты (как и представители любой другой профессии) все абсолютно разные: нами движут различные стремления и цели, но, наверное, объединяет нас то, что мы не терпим будней, в каком-то смысле отказываемся принимать реальность. Меня настораживает стерильность. А то, что мы где-то перегибаем, где-то чересчур уязвимы и неуправляемы, кажется мне естественным и понятным.

 

Фото Владимира ПОСТНОВА

Статья в PDF

Фотогалерея